Рыцарь в клетке. Книга третья

Мамбурин Харитон Байконурович

Пурпурноволосая девушка с изумительной фигурой стояла и молча смотрела на меня нечитаемым взглядом. Я уже развернулся, чтобы уйти, как в спину донеслось:

– Я бы очень хотела, чтобы все сложилось иначе, Эмберхарт-кун.

– Мнение вещи не интересует никого. Даже их хозяев.

Слова сами сорвались с губ. Грубые, злые, жестокие и… заслуженные. Самой Цурумой, традициями и обычаями её страны. Моим незавидным положением человека, который даже отомстить по-человечески за гибель Азата ибн Масаваля Исхака Аль-Батруджи сейчас не мог. Кому мстить?

Семье того, кому недавно поклялся в верности? Гражданство чьей страны принял?

Впрочем, зря рефлексирую, так как сказанное есть истина. За закушенной от обиды губой, за бледным лицом той, кого я считал боевым товарищем и принимал в собственном доме, кроется лишь послушная вещь императорской семьи, считающая, что величайшим достоинством её рода будет исполнение приказов повелителей. Цурума, получив указания, могла предупредить. Могла выйти из особняка, объявив Уокеру, что становится врагом. Но разве хороший инструмент может сам, своими собственными руками и ногами понизить свою эффективность? Нет.

А значит, с ним и общаться не нужно. Её хозяин – мой сюзерен, но между двумя этими понятиями лежит колоссальная пропасть. Хотя… я внезапно вспомнил бедолагу Феррерса. Грустное лицо с намечающейся английской лошадиностью, мешки под глазами, дерганные движения. Конечно, этот Уильям мог бы отказаться от перспективы переезда в далекую страну и службы незнакомому монарху, но тогда бы у Англии точно бы появился первый в мире пилот «Паладина», подрабатывающий ассенизатором или чистильщиком зачумленных хабитатов.

Всё, забыть и выкинуть из головы. Не существует аристократического рода Цурума. Есть лишь личные вещи императорской семьи с таким именем.

Дверь соседнего кабинета отворилась, выпуская до крайности смущенного Евгения Распутина, у которого чуть ли пар из ушей не валил, и белую как простыня однохвостую кицуне с остановившимся бессмысленным взглядом. Рус присоединился ко мне, а лисичка подалась в другую сторону, неловко двигая ногами и аккуратно придерживаясь за стенку.

– Интересно, что же увидела бедная лиса? – с сарказмом спросил я и чуть было не улетел вбок от слабого тычка в плечо. Двухметровый рус не всегда контролировал свою силищу, особенно когда смущался так сильно.

– А потрогала? Хотя… почему она так странно… идёт? – вопрос был слегка самоубийственный, но не задать я его не имел морального права. Зато был готов к побегу! Седьмой сын русского князя взревел медведем и кинулся меня карать.

Дурной привычкой подкалывать обидчивого и легко смущающегося руса меня заразил Жерар Сент-Амор, чем и пришлось вовсю пользоваться, дабы вернуть в глазах Евгения веру в подлых и мелочных наглов. Последнее он постоянно терял, общаясь со мной – я ни с кем не разговаривал свысока, если не хотел человека сознательно унизить, не был замешан в мутных схемах и за год с лишним еще не подставил ни одного человека. Более того, когда возникла необходимость, вытребовал у княжича только его дирижабль несмотря на то, что тот был готов отправиться со мной рисковать собственной жизнью. Столь высокие котировки в глазах гиганта следовало постоянно опускать, дабы сохранить его и так не очень-то пока еще трезвый взгляд на жизнь.

Хотя бы шутками.

Добежав до парка с гневно пыхтящим Распутиным на хвосте, я предпринял очередной подлый маневр – рывком оторвался от него на десяток метров через кусты, а потом спрятался за

деревом, пользуясь своей худобой. Богатырь, который, как и многие люди, воспринимал мир через призму собственных ощущений могучего тела, пронесся мимо в дивную неизвестность, свято веря, что нормальный человек за таким деревцем не спрячется.

Вот и хорошо, вот и ладушки. А я пойду в другую сторону, поброжу по травке, покурю и подумаю. Майский теплый вечер и природа куда предпочтительнее комнаты, где живут два молодых человека. Но в планы вмешался случай. Одна из дальних полянок, куда я предусмотрительно отошел, была занята. Происходящее на ней оказалось настолько интригующим, что я встал как вкопанный, зачарованно рассматривая происходящее.

В зеленый дерн полянки был воткнут почти десяток мечей самой странной конструкции. Формы лезвия, толщина, изгибы рукоятки – всё это было причудливым, изогнутым и снабженным какими-то непонятными взгляду и логике механизмами. Каждый из безжалостно воткнутых в сырую землю образцов был совершенно не похож на своих собратьев. Кроме этих продуктов чьего-то больного разума, на полянке присутствовали еще и двое людей, одетых в форму академии Якусейсшо с нарукавными значками третьекурсников.

Оба студента демонстрировали миру и случайно проходившему мимо мне кислые выражения лиц. Один из них, невысокий и щуплый, сидел на траве, обложившись кучей бумаги, с карандашом в пальцах. Время от времени он выдавал вслух нечто среднее между приказом и слезливой просьбой. Второй, стоящий с одним из мечей в руках, с самым брезгливым выражением лица пытался выполнять определенные приемы фехтования, а потом изрекал мученическим тоном всё, что он думает о очередном оружии. Первый, смутно знакомый мне товарищ, тут же принимался лихорадочно чиркать записи, а второй стоял, в ожидании новых указаний, упражняясь в создании образа великомученика.

Будучи пользователем самого обычного длинного меча, я очень хорошо понимал страдания практика. Парень явно был не новичком в фехтовании, поэтому отчетливо страдал, используя непривычное и несбалансированное оружие. Более того, каждый меч был оснащен теми или иными механизмами, ставящими крест на малейшей попытке использовать гибриды как привычное оружие. Когда на моих глазах один из новых образцов выстрелил клинком, оставив в руках у практика лишь рукоять, то парень не сдержал гневно-негодующий вопль, шарахнув этой рукоятью о траву.

А потом он меня увидел… и тут же покраснел, как девица! Отвернувшись и пробурчав нечто невнятное и злое, он привлек к моей курящей персоне и внимание сидящего на траве «командира». Тот, вскочив, ринулся ко мне с растерянным видом, но на полпути сбавил ход, прищуриваясь и хмурясь. А затем стукнул себя кулаком по ладони, просияв улыбкой, вид которой мне совершенно не понравился.

Но зато я его вспомнил. Это был тот самый паренек-изобретатель, на которого я наткнулся год назад в поисках клуба для себя. В те времена он мне продемонстрировал свой продукт, представляющий из себя револьвер, совмещенный с длинным однолезвийным клинком. То оружие, по словам пышущего энтузиазмом творца, предполагалось использовать против разных сущностей во время Бури, поэтому… опять же, по его словам, такие «мелочи» как баланс, удобство использования и практическая ценность могли бы быть принесены в жертву «крутому виду». Что ж тут сказать. За год парень определенно принес в жертву тому самому крутому виду гораздо большее, включая и часть собственного рассудка.