Рыцарь
Шрифт:
Николасу не требовалось более пространных объяснений, ибо он всегда чувствовал то же самое, что и она. Вот и сейчас, когда она лежит в его объятиях, положив голову ему на грудь, он чувствует исходящее от нее спокойствие, но и сексуальное возбуждение! И он никогда прежде не испытывал такого сильного вожделения к женщине, как в этот раз, но все-таки что-то его останавливает!
А она рассказывала о Беллвуде и о том, как он показал ей потайную дверцу в стене.
— После этого я окончательно поверила тебе, — сказала Дуглесс. — И ты тогда очень расстроился, потому что люди помнили только о твоих недостойных делах
— Но я не мастеровой! — воскликнул Николас. — И я не… Она как-то вся сжалась и глянула на него:
— Я уже говорила тебе, что у нас там, в нашем мире, все по-другому! У нас таланту всегда воздают по заслугам!
Теперь он пристально посмотрел на нее — лицо ее было совсем рядом с его лицом. Он приподнял его кончиками пальцев за подбородок, потом медленно-медленно прильнул губами к ее губам и нежно поцеловал!
И вдруг он отпрянул в испуге. Глаза ее были прикрыты, все тело расслабилось и так и льнуло к нему. И он мог бы сейчас соединиться с ней, он хорошо это знал — и все же что-то его останавливало! Он провел пальцами по ее подбородку и почувствовал, что рука у него дрожит! Вообще, у него было ощущение, будто он — мальчишка, который впервые лег в постель с женщиной! Разница была лишь в том, что даже в свой самый первый раз в постели с женщиной он, Николас, был полон нетерпения и пыла и вовсе не дрожал, как сейчас!
— Что же это ты со мной делаешь? — прошептал он.
— Не знаю, — хриплым голосом отозвалась Дуглесс. — Мне кажется, мы с тобой предназначены друг для друга! Да, хотя нас разделяют четыре столетия.
Проводя рукой по ее щекам, шее, по плечу, по ее руке, он воскликнул:
— И все-таки, несмотря на это, я не могу лечь с тобою в постель, да?! И не могу сорвать с тебя эти одежды и покрыть поцелуями твое тело — груди, ноги, целовать… — Ну, пожалуйста, Николас, остановись! — взмолилась она, высвобождаясь из его рук. — Ведь и так тяжело! Мне известно только одно: когда мы с тобою были вместе в двадцатом веке, ты исчез именно после того, как мы занялись с тобой любовью! Я пыталась тебя удержать, но ты выскользнул прямо у меня из рук! И вот теперь ты опять со мной, и я не хочу вторично потерять тебя! Мы можем вместе проводить время, разговаривать друг с другом — вообще, можем быть очень близки друг другу — за исключением лишь интимной близости, конечно, если ты хочешь, чтобы я осталась с тобой!
Николас глядел на нее, видел и чувствовал ее боль, но в тот момент ему больше хотелось заняться с ней любовью, чем постичь что-либо, относящееся к ней.
Но Дуглесс словно прочла его мысли и, когда он бросился к ней, буквально скатилась с кровати.
— Нет, все же одному из нас следует быть благоразумным! — воскликнула она. — Тебе надо немного передохнуть, а завтра мы опять побеседуем.
— Но я не беседовать с тобой хочу! — угрюмо сказал он. Рассмеявшись при воспоминании о всех тех уловках, к которым она когда-то прибегала, чтобы соблазнить его, Дуглесс твердо сказала:
— И все-таки — завтра, любимый! А сейчас мне нужно идти! Уже почти рассвело, и я должна встретиться с Люси, и еще…
— Кто это Люси?
— Леди Люсинда… как ее там, бишь, дальше? Ну, девушка, на которой собирается жениться Кит.
— Ой, эта толстушка, что ли?! — презрительно фыркнул Николас.
— Ну, разумеется, где ей сравняться красотой с женщиной, на которой ты собираешься жениться, верно? — гневно спросила Дуглесс.
— Что ж, ревность тебя украшает! — усмехнулся Николас.
— Я вовсе не ревную, я… — начала она и отвернулась от него. Конечно, словом «ревность» невозможно описать то, что она чувствовала к этой Летиции! Но она не проронила ни слова: ведь Николас ей ясно сказал, что любит женщину, на которой собирается жениться, и конечно же не станет слушать ничего плохого о ней.
— Ладно, мне пора! — проговорила она наконец. — И я бы хотела, чтобы ты поспал!
— Я бы прекрасно спал, если бы только ты осталась со мной! — ответил он.
— Лгун несчастный! — Она улыбнулась, но приблизиться к нем) не решилась. Она так устала за прошедший, полный напряжения день и бессонную ночь. Забрав с собой свою сумку, Дуглесс отступила к двери и еще разок — последний! — посмотрела на него: грудь обнажена, и смуглая кожа так хорошо смотрится на фоне белизны подушек! Она поспешила прочь из спальни, пока не передумала.
Люси уже поджидала ее возле фонтана, и после того, как Дуглесс вымылась под своим «душем», они стали репетировать водевиль. Дуглесс должна была изображать этакого простака, болвана, который только и делает, что задает вопросы, так что смеяться станут именно шуткам Люси!
Позже, когда день вступил в свои права и Дуглесс вернулась в дом, ее уже поджидала Гонория с платьем из лилового бархата в руках.
— Ой, а я хотела немного вздремнуть! — зевая сказала Дуглесс.
— Вас ожидают леди Маргарет и лорд Кристофер, — ответила Гонория. — Вы должны быть вознаграждены за все!
— Но я вовсе не хочу награды! Только помощи! — воскликнула Дуглесс и, не успев договорить, поняла, что лжет! Она хотела бы весь остаток жизни прожить с Николасом! Пусть будет хоть шестнадцатый век, хоть двадцатый — ей все равно, — лишь бы только всегда быть возле него!
— Вы должны пойти к ним! — сказала Гонория. — И вы можете просить, чего только хотите: дом для себя, денег, мужа или…
— Ну, и как по-твоему: позволят они мне получить Николаса?
— Но он уже обручен! — тихо сказала Гонория.
— Что ж, это я знаю, слишком хорошо знаю! — отозвалась Дуглесс и добавила:
— Ну, ладно, начнем засупониваться, что ли?
После того, как Дуглесс была одета, Гонория повела ее в гостевую палату, где леди Маргарет играла в шахматы со своим старшим сыном.
— А, вот и вы! — проговорил Кит, когда на пороге появилась Дуглесс. Затем, взяв ее руку и целуя, он сказал:
— Вы — ангел, дарующий жизнь, и вчера вы спасли меня от смерти!
Дуглесс улыбнулась и залилась румянцем.
— Проходите, садитесь сюда! — сказала леди Маргарет, указывая на кресло — на кресло, а не на табурет, так что Дуглесс поняла, что ей оказывают большую честь! Встав за креслом матери. Кит сказал:
— Я хотел бы поблагодарить вас за спасение собственной жизни и подарить вам что-нибудь, только я не знаю что. Скажите же, чего вы желаете? Подумайте хорошенько, — добавил он, — ведь я ценю свою жизнь весьма высоко!