Рыцарь
Шрифт:
– И больше, чем у меня ответов, скорее всего.
Неподалеку завыл волк.
– Я хочу узнать побольше про ангридов и остерлингов. Люди, у которых я останавливался в Иррингсмауте, сказали, что остерлинги разрушили замок Блюстоун.
– Вполне возможно, – кивнул Бертольд Храбрый.
– А где живут ангриды?
– В стране вечных льдов. – Он указал на север. – Они приходят с наступлением холодов и уходят со снегопадами.
– Они приходят просто грабить?
Уставившись в огонь, Бертольд Храбрый снова кивнул.
– И за рабами. Они не взяли нас в рабство, поскольку
– А Скай?..
– Ложись спать, – сказал Бертольд Храбрый. – Нам предстоит долгий путь. Придется встать с рассветом.
– Еще всего один вопрос, пожалуйста! А потом я лягу спать, обещаю.
Он кивнул.
– Наверное, ты часто смотришь в небо. Ты сказал, что видел там орлов и даже цапель.
– Иногда.
– А ты видел когда-нибудь там замок, Бертольд Храбрый?
Он медленно помотал головой.
– А вот я видел. Я лежал на траве и смотрел на облака…
Он схватил меня за плечи, как иногда делаешь ты, и посмотрел мне прямо в глаза.
– Ты видел замок?
– Да. Честное слово. Поначалу я решил, что он не настоящий, но вскочил и побежал за ним, стараясь не упускать из виду, и это оказался настоящий замок, с шестью стенами из белого камня, высоко над облаками.
– Ты видел его. – Руки Бертольда Храброго тряслись сильнее, чем обычно.
Я кивнул.
– Он плыл высоко в небе среди облаков, гонимый тем же ветром. Он был белый, как облака, но с твердыми стенами, и на башнях развевались разноцветные флаги. – У меня перехватило горло от восторга. – Я в жизни не видел ничего красивее.
На следующее утро Бертольд Храбрый проснулся раньше меня, и, прежде чем солнце поднялось над деревьями, мы оставили крытую шкурами лачугу позади. Он шел медленным шагом, опираясь на посох, но оказался чрезвычайно выносливым; и похоже, в пути его тянуло на разговоры сильнее, чем накануне вечером.
– Ты вчера спрашивал про эльфов? – сказал он, и я кивнул. – А я заговорил про Скай. Наверное, ты счел меня помешанным. Однако у меня были свои причины.
– Все в порядке, – сказал я. – Я хотел узнать и про Скай тоже.
Почти невидимая тропинка, по которой мы шли, вывела нас на полянку. Бертольд Храбрый остановился и указал посохом на небо:
– Туда поднимаются птицы. Ты видел.
– Я и сейчас вижу одну, – кивнул я.
– Они не могут остаться там.
– А если… Птица же может усесться на стену замка, разве нет?
– Не говори об этом! – Я не понял, рассердился он или испугался. – Ни сейчас, ни впредь.
– Хорошо, не буду. Обещаю.
– Не хочу снова потерять тебя. – Он глубоко вздохнул. – Птицы не могут остаться там. Мы с тобой вообще не можем попасть туда. Однако мы видим Скай. Понимаешь?
Я кивнул.
Бертольд Храбрый торопливо зашагал дальше, глухо постукивая посохом по земле.
– А птица видит, как ты думаешь? У орла зрение острее нашего. Видел когда-нибудь орлиное гнездо?
– Да, милях в пяти от нашей хижины было орлиное гнездо.
– На верхушке большого дерева?
– Точно. На высокой ели.
– Орел сидит там, высиживает яйца, вероятно. Как ты считаешь, он иногда смотрит наверх, а не вниз?
– Наверное, смотрит.
Я едва поспевал за ним.
– Значит, он может подняться туда, коли захочет. С эльфами то же самое. – Он ткнул в землю толстым пальцем с голубыми венами. – Они там, внизу, но мы их не видим, а они нас видят. Тебя и меня. И слышат, если мы говорим громко. При желании они могут подняться сюда, как птицы в небо, но не могут остаться здесь.
Потом мы с полчаса шли в молчании; я напрягал память, стараясь восстановить почти полностью стершиеся воспоминания. Наконец я спросил:
– А что будет, если эльф попробует остаться здесь?
– Он умрет, – ответил Бертольд Храбрый. – Так говорят.
– Это они тебе сказали? Что не могут жить здесь?
– Да.
Позже, когда мы остановились напиться воды из ручья, я сказал:
– Я не стану спрашивать, какие обиды они претерпели, но ты знаешь?
Он пожал плечами:
– Только с их слов.
Вечером мы расположились на привал на берегу Гриффина, взбодренные и освеженные купанием в журчащей воде. Бертольд Храбрый взял из дома кремень и огниво, а я насобирал сухих веток и расщепил на такие тонкие лучины, что они загорелись от первой же высеченной искры.
– Если бы не зима, я бы мог жить так всю жизнь, – сказал Бертольд, словно прочитав мои мысли.
Лежа на спине после ужина, я слышал приглушенное расстоянием уханье совы и тихий шелест ветра в ветвях деревьев, на которых только-только появились первые зеленые листочки. Как ты наверняка понимаешь, все это время я считал, что скоро буду дома. Меня похитили эльфы, думал я. Они отпустили меня в каком-то западном штате или, возможно, вообще в чужой стране. Со временем воспоминания о плене ко мне вернутся. Будь я умнее, я бы остался в Иррингсмауте, где обзавелся бы друзьями и где наверняка есть библиотека с географическими картами или американский консул. Так или иначе, в Гриффинсфорде (я по-прежнему полагал, что так называется наш город) наверняка найдется ключ к разгадке тайны, а коли нет, ничто не мешает мне вернуться обратно в Иррингсмаут. Пусть и полуразрушенный, Иррингсмаут все же оставался морским портом. Возможно, мне удастся сесть там на корабль, идущий в Америку. Что может помешать мне это сделать? Ничто и никто, а мысль о корабле успокаивала.
– У-ух! – сказала сова. В ее голосе, тихом и темном, подобно весенней ночи, слышались опаска и любопытство.
Мне тоже почудились еле слышные шаги, словно кто-то (или что-то) пробирался через лес, хотя одна-единственная капля росы, упавшая с высокой ветки, произвела бы больше шума, чем любой из них.
– У-ух… кто идет?
Ты уже, наверное, женишься, а я все буду в пути и не вернусь, покуда не стану достаточно взрослым, чтобы жить самостоятельно. Лучше всего мне поселиться в нашей хижине, во всяком случае на первый год. А еще лучше вообще подождать с возвращением домой. Домой, в мамин и папин коттедж. Домой, в хижину, куда мы ездили охотиться и рыбачить, покуда выпадет снег.