Рыцари Белой мечты. Трилогия
Шрифт:
Вот-вот должен был грянуть ответ армии и "общественности" на такие перестановки в командовании, хотя Кирилл надеялся, что он так же быстро и затихнет: после Манифеста Николая, скорее всего, это должно было остаться почти незамеченным. К тому же регент надеялся ещё пару раз удивить, приятно или нет, армию и народ. Сизов собирался начать настоящее реформирование, такое, что могло бы хотя бы на время остановить сползание армии к массе политизированных и потерявших разум людей, сдававшихся сотнями и тысячами двум-трём вражеским разведчикам или конному разъезду. Но и это было не самым главным: надо было менять саму страну, стабилизировать положение, а потом — начать поднимать наверх, к новым высотам. Отчего-то Кирилл с усмешкой подумал, что Россия всегда поднимается с колен, но постоянно подняться, встать в полный рост не может…
Глава 20
В
Кирилл с самого утра ощущал небольшое волнение. Здесь, в Могилёве, история снова немного меняла свой бег. И неизвестно, к добру или к худу…
Александр Васильевич Колчак живо обсуждал обстановку на Кавказском фронте и планы Босфорской операции в заполненном купе. Здесь был и извечный флаг-капитан Смирнов, и Николай Николаевич Юденич, показавшийся адмиралу спокойным, рассудительным, даже слегка медлительным. Однако новый начальник Штаба Ставки поражал своими мыслями о расстановке сил на Восточном фронте и взглядами на будущее. Юденич сомневался в успехе общего наступления.
— Всему виной, дорогой мой Александр Васильевич, отвратное состояние снабжения. Наши солдаты брали Трапезунд и Эрзерум без тёплой одежды, думая, как бы поберечь последние патроны. Кавказскую армию вообще обходят стороной интенданты, по моему скромному мнению. В армии скоро может начаться голод, плохо обстоит дело с одеждой, транспортом, финансами. Чудо, что русский человек — стойкий, терпеливый, иначе бы давно мы оказались в той же ситуации, что и французы на Марне. Германец бы стоял верстах в двадцати от Петербурга и в сорока или тридцати — от Москвы. Но эти, с позволения сказать, союзники нам бы не помогли, как мы — им. Вспомните пятнадцатый год. Они не сделали ничего, чтобы облегчить наше положение, как и в четырнадцатом, как и в прошлом году. Абсолютно ничего. Даже сейчас эти "красные мундиры" боятся, что мы победим турок на Персидском фронте и выйдем в Месопотамию. Думаю, если наша кавалерия окажется под Багдадом, Георг заключит мир с Вильгельмом, Фош капитулирует, и мы окажемся один на один с Центральными державами. Союзники боятся нашей победы. Да, это в голове не укладывается, но они не хотят, чтобы мы победили.
Юденич поглаживал свои усы, всматриваясь в пейзаж за окном. И всё вспоминал Батум и Эрзерум. Слишком много сил было потрачено, чтобы выдавить турка с Кавказа. Но ещё немного, ещё чуть-чуть…
— Однако же, Николай Николаевич, не будьте столь резки в своих выводах. Да, у англичан с молоком матери впитывается мысль о том, как бы посильнее подгадить нашей стране. Это ещё с самого Петра пошло. Они нас боятся, эти пунктуальные лорды и вежливые джентльмены, эти patroni vulgari, — на Украине к этой компании присоединился генерал-лейтенант Иван Георгиевич Эрдели. На него как снег на голову свалился пост начштаба Кавказской армией, которую регент начал преобразовывать в Кавказский фронт. Лихой кавалерист, Эрдели боялся, что погибнет от скуки и бумажной работы на новом посту, хотел высказать Кириллу Владимировичу все соображения по этому поводу, и всё-таки приказ — это приказ.
Худой, подтянутый, с узким лицом, темноволосый, с небольшой залысиной и куцей эспаньолкой, Иван Георгиевич разительно отличался от Юденича. Но в понимании того, что они ни черта не понимают, что подвигло Великого князя назначить их на новые посты, Эрдели и Николай Николаевич абсолютно сошлись.
— Да, боятся, но мы им ещё нужны. Франция без нашего участия в войне тут же будет оккупирован, и эта оккупация будет пострашней, чем в семьдесят первом году. Там может начаться нечто похуже, нежели Парижская коммуна. Поэтому Англия боится нашего выхода из войны не меньше, а даже больше, чем нашего в ней участия. Это полнейший бред, господа, но этот бред — правда!
Эрдели тяжело вздохнул, разводя руками.
— Господа, это не бред, это — война. И мы должны стойко терпеть все препятствия на пути к победе в этой войне, — заметил Александр Васильевич. — Здесь есть кое-что превыше человеческого понимания.
Эрдели снова вздохнул. За время поездки он уже успел привыкнуть к тому, что Колчак как-то по-особенному относится к войне. Иван Георгиевич вспомнил, что Александр Васильевич некоторое время пробыл в японском плену, да и не раз бывал в Стране Восходящего солнца. А японцы вообще странно относятся к войне…
Ставка теперь собралась в другом составе, к тому же — без министров. Правительство до сих пор не могли разместить в одном здании, поэтому распределили по разным "присутственным" места министерства. Сизов был только этому рад, пусть это мешало организации общей работы — но и создавало хоть какие-то препоны для возможных обсуждений вроде: "А не сместить ли нам и этого Романова?"
Гинс же работал не покладая рук, практически в одиночку написав целую папку документов, которые должны были бы в дальнейшем лечь в основу организации правительства. Вместе с этим он в качестве набросков предоставил Кириллу свои мысли по поводу ограничения полномочий Советов и слияния её с системой городских и губернских дум. Сизов понимал, что нельзя уничтожать какой-никакой, а всё-таки представительный орган народа, если его можно было использовать…
Вечером, перед собранием, регент побеседовал с главнокомандующими фронтов, сохранивших свои посты после отречения Николая и принятия регентства Кириллом Владимировичем. Великий князь понимал, что в большинстве своём они поддержали отречение прошлого императора из "кооперативного духа" и мысли о том, что иначе просто народ не утихомирить. А Кирилл очень не хотел, чтобы в Ставке и на фронтах остался ещё кто-нибудь, кто захочет устроить второй переворот.
Беседы не прошли даром, как надеялся Сизов. Но вот волнение всё равно осталось. Кирилл понимал, что Гучкова рядом терпеть долго не удастся: организатор был из него никакой, зато политик и демагог — отличный, связи с генералитетом имеются, а военное министерство играло сейчас слишком важную роль. Но под рукой у Сизова пока что не было более или менее популярного человека, способного занять пост военного и морского министра.
Не лучше было и с Львовым. Георгий Евгеньевич находился в какой-то апатии после выступления Великого князя в Государственной Думе и "чествования". Управляющий Земгора вообще был не из решительных людей, так что… И всё-таки, пока что его убирать было рано. Нужно было подождать хоть какое-то время. Народное мнение пока что было больше на стороне "старейшин" Думы, а не регента. К тому же Великого князя почти и не знали в народе. Но это было делом поправим…
— Итак, господа, я рад всех вас видеть в Ставке, и большинство — в совершенно новом качестве. Думаю, не стоит отвлекаться на приветствия, обмен любезностями и поздравлениями, а в особенностями вопросами, что же заставило меня назначить многих из вас на свои посты. Нет времени, да и неважно это всё, господа, — Кирилл сделал короткую паузу, заостряя внимание присутствующих главнокомандующих и начальников их штабов. — Во-первых, я должен сообщить, что план на всю летнюю кампанию, разработанный Михаилом Васильевичем Алексеевым, отменяется. Наша армия просто не готова провести наступление по всему фронту, только ради того, чтобы поддержать союзников. Мы просто можем откатиться назад, как это было в пятнадцатом году. Надеюсь, все помнят, как немецкая артиллерия утюжила окопы нашей пехоты. Сейчас дело с огнеприпасами обстоит намного лучше, однако дух армии всё-таки не на высоте. Вы сами знаете, как мало офицеров осталось в частях, на Западном и Северном фронтах сильна антиправительственная агитация, солдаты слишком политизированы. Чего стоит только Кронштадтский мятеж!
— Полностью поддерживаю, — встрял Куропаткин. — Сколько можно проливать кровь ради французских союзников? Они ни разу не поддержали наши наступления!
Кирилл удовлетворённо кивнул и продолжил вою речь.
— Однако мы и не можем затягивать войну, страна уже устала. Ещё максимум год, и Россия, какой мы её знаем, будет потеряна, сметена народным бунтом, бессмысленным и беспощадным. Нужна победа, громкая, такая же, как Луцкий прорыв, который мог бы переломить весь ход войны. Однако, не судьба, не дал Бог нам такой возможности, а другие фронты — поддержки. Теперь же появился новый шанс, господа. Босфорская операция. Я специально пригласил Александра Васильевича Колчака в Ставку, он и Александр Дмитриевич Бубнов освежат вашу память насчёт плана десанта на Царьград. Прошу вас, господа, — Кирилл кивнул, положив руку на разложенную на огромном столе карту фронта.