Шрифт:
Ярослава Лазарева
Рыцари Полнолуния
Часть I Подлинная история поэта Рубиана Гарца
Информация из Интернета:
«Рубиан Гарц – малоизвестный поэт XVI века. Родился в Нижней Саксонии. После неудачной попытки самоубийства в возрасте 18 лет стал считать, что превратился в вампира. И его творчество приобрело мистические вампирские мотивы. Литературоведы пришли к мнению, что Гарц – это псевдоним. Настоящая фамилия поэта неизвестна.
Горы Гарц, или Харц (от средневекового немецкого Hart – «горный лес»), располагаются на территории земель Нижняя Саксония, Саксония-Анхальт и Тюрингия. Наивысшая гора Гарца считается с позднего Средневековья самым известным «местом встречи ведьм» в Европе. Эту гору также описал Гёте в своем «Фаусте».
Почему поэт выбрал именно этот псевдоним, неизвестно».
Отрывки из единственного дошедшего до нас документа, написанного самим поэтом: История моей любви Агнешка
Зовут меня Альберт Хольц. Родился я в местечке неподалеку от Гослара, в семье плотника. Но не буду здесь писать о моем детстве, оно было довольно обычным…
У меня в семье из поколения в поколение передается одно предание. Оно гласит, что все самоубийцы нашего рода непременно превращаются в вампиров. Это происходит из-за проклятия, которое наложил на нас один из предков.
Это произошло, как рассказала мне прабабушка, еще в IX веке. Один из наших предков по имени Жерве имел довольно большую семью. Он жил во Франции, в городе Труа, тогдашней столице Шампани, имел мастерскую по производству витражей и был довольно зажиточным. Но кто-то словно навел порчу на семью. Два его сына и юная прекрасная дочь покончили жизнь самоубийством.
Из семейного архива:
«Совершив погребение, Жерве заплатил могильщику и отпустил его. Потом сидел возле могилы дочери в полном одиночестве, пока не стемнело. Он рыдал, закрыв лицо руками, затем, затихнув, смотрел на уже осевшие холмики, под которыми покоились два его сына. Когда взошла луна, Жерве словно помешался. Он вдруг встал, простер руки над могилами и громко произнес: «Да будут прокляты самым страшным проклятием, которое только возможно, все члены моего рода, которые лишь помыслят уйти из жизни добровольно. Пусть их тела после совершения этого самого ужасного из смертных грехов, никогда не знают упокоения, пусть превратятся они в исчадия ада, бродят по земле в мерзком облике кровососов, существуют в муках и служат предостережением для всех моих родных по крови. Да будет так!»
И едва он произнес это страшное проклятие, раздался отвратительный смех. Жерве словно опомнился, его лицо приобрело более осмысленное выражение. Он с испугом смотрел, как с неба камнем падают на могилы какие-то огромные черные птицы и начинают когтями разрывать землю. Он начал креститься, шептать молитвы, но птицы превратились в огромных черных волков. Их красные глаза горели, с клыков капала слюна. Жерве спрятался за ближайшие кусты. Волки мгновенно разрыли все три могилы. И вот перед остекленевшим от ужаса взором Жерве встали из ям два полуразложившихся трупа его сыновей, а затем и только что закопанный труп дочери в белом платье. Сыновья встряхнулись, расхохотались, их тела обросли
– Ты сделал, что сделал, отец, – сказал старший сын. – И пусть тебя это не тревожит! Все равно мы были в аду. И этот ад самоубийц настолько страшен по своей сути, что мы даже не знаем, где нам будет лучше. Возможно, ты совершил милосердие по отношению к нам. О, если бы мы при жизни знали, каково это, оказаться в таком невыносимо мучительном мире, где существование – бесконечная пытка, то неужели мы бы поступили так?!
– Разве можно сравнить эти мимолетные, незначительные, так называемые страдания из-за несчастной любви, – продолжил второй сын, – с теми страшными пытками, через которые проходят потерянные души самоубийц?! Отец! Запиши проклятие на бумаге, схорони ее и накажи своим детям передавать этот документ из поколения в поколение. Может, так ты убережешь наших родных от этого ужаса».
Я никогда не видел бумаги, но отец всем нам с раннего детства рассказывал о ней. Особенно доставалось мне. Отец постоянно стращал меня вампирами, адом самоубийц, непременным исполнением проклятия. Думаю, что именно я вызывал у него опасения. Мои два брата и младшая сестричка были обычными детьми, послушными, трудолюбивыми, с раннего детства помогали и отцу и матери по хозяйству, их путь был ясен. Братья хотели стать плотниками и продолжить семейное дело, сестра мечтала удачно выйти замуж, нарожать кучу детишек. Один я грезил о чем-то несбыточном, в голове постоянно роились какие-то неясные образы, слова складывались в красивые напевные строчки, но писать я не умел и быстро забывал приходящие откуда-то песни. Но, видно, так уж я был устроен с самого рождения. Когда мне исполнилось семь лет, я зачастил в нашу церковь. Отец поначалу был даже доволен, но, когда я стал пропадать там днями, он решил, что я отлыниваю от работы по хозяйству и запретил мне бывать там каждый день. Но все равно я убегал туда. Меня привлекали беседы с отцом Иоахимом, нашим священником. Он много рассказывал о святых великомучениках, об их деяниях и, как правило, ужасной насильственной смерти. Книги с красочными иллюстрациями завораживали меня, я мог часами рассматривать картинки, это рождало в душе вспышки какого-то мучительного озарения, хотелось выразить свои чувства в красивых словах. Отец Иоахим словно читал в моей душе, он же предложил мне научиться грамоте, заявив, что видит во мне несомненные способности к наукам и литературе. И когда отец сильно разгневался, что я в очередной раз убежал с утра в церковь и пропадал там до самого вечера, именно отец Иоахим выручил меня. Он пошел со мной к нам в дом и в два счета объяснил разозленному до предела отцу, что намного выгоднее для семьи иметь образованного сына, что я могу впоследствии устроиться в Госларе писарем, а это не чета плотнику. Отец тут же смягчился, начал улыбаться и выяснять, во что ему обойдется обучение. Отец Иоахим ответил, что денег он не возьмет, а я могу помогать в церкви, те же дрова напилить и наколоть, да мало ли какая еще возникнет нужда. Отец окончательно подобрел и разрешил мне проводить там времени столько, сколько понадобится. И с тех пор я ежедневно и беспрепятственно уходил в церковь.
Стихи я начал записывать практически сразу, как овладел грамотой. Но никому их не показывал, считая это чем-то постыдным. Складывал я строфы интуитивно, ориентируясь на внутренние мелодии, откуда-то приходившие ко мне. Я пытался как мог выразить в словах сильные эмоции, которые постоянно овладевали мной, мешали спать, работать и попросту жить. Когда я оформлял их в предложения, пусть поначалу и неуклюжие, мне становилось легче. Так я жил до семнадцати лет. Сейчас мне кажется, что это были самые безмятежные годы. Грамоту я освоил быстро, писал чисто и уже приносил в дом копейку, составляя для односельчан прошения и прочие нужные документы. Все заработанное мной забирал отец.
И вот как-то в церковь заглянула девушка. Было утро, недавно закончилась служба, я остался и помогал привести храм в порядок, обирал оплывшие остатки свечей, протирал нацелованные стекла икон, затем набрал воду в ведро и принялся отмывать каменные плиты пола. Дверь раскрылась, солнечный поток хлынул на мокрые плиты, я машинально сощурился и опустил голову. Звонкий, но робкий голосок заставил меня открыть глаза.
– День добрый! – пропел голосок. – Вы не подскажете, где мне найти господина Хольца?
В проеме двери, словно бы оплавленная золотыми лучами солнца, замерла стройная девичья фигурка. Кудри, выбивающиеся из-под косынки, шевелились на легком ветерке и казались живым ореолом, пронизанным солнечными искорками. Я застыл и на миг потерял дар речи. Мне показалось, что это ангел слетел с небес.
– Мне нужен господин Хольц, – робко повторил «ангел».
– Но здесь такого нет, – растерянно ответил я, даже мысли не допуская, что кто-то может меня, сына плотника, назвать господином.
– Простите, – сказал «ангел». – Но меня направили именно сюда. Мне нужно составить письмо моей матушке, которая живет в Госларе. Но я совсем не знаю грамоты, – застенчиво добавил «ангел».
– Ах да! – наконец пришел я в себя. – Вам нужно письмо! Это ко мне!
– Значит, вы и есть господин Хольц? – расцвел «ангел» милой улыбкой и сделал пару шагов ко мне.
– Меня зовут Альберт, можно просто Берт, – не в силах преодолеть смущение, ответил я.
– А меня Агнешка, – сообщил «ангел» и зарделся.
– Агнешка? – удивился я странному звучанию имени.
– Мы из Польши, – сказала она. – Моя мама актриса.
– Разве в Госларе есть театр? – удивился я и тут же прикусил язык от своей несдержанности.
– Маму пригласил один знатный господин, – пояснила девушка и покраснела еще больше. – Он видел ее выступление, а мама поет и танцует в Варшаве. И предложил ей весьма выгодный контракт. У него в этих местах огромное поместье, он очень богат и даже имеет свой домашний театр.
– Но как ты оказалась в нашей деревне? – удивился я.
Смущаясь все больше, я тщательно отжал тряпку и покинул церковь. Агнешка следовала за мной. Я прошел дворик, спустился с небольшого холма, вымыл ведро в ручье, опрокинул его на пень, аккуратно развесил тряпку на ближайшем кусте шиповника. Было начало июня, и куст только начал цвести яркими розовыми цветами.
– Ой, что вы сделали? – испуганно проговорила Агнешка и осторожно сняла тряпку, расстелив ее на траве.
– Что? – глупо переспросил я, не сводя глаз с девушки.
Никогда я не видел никого прекраснее. Нежная юная блондинка с русыми воздушными кудряшками с тонкой, почти прозрачной кожей, с огромными синими глазами, опушенными длинными ресницами, – Агнешка и правда казалась неземным существом. И вдруг она своими нежными ручками взяла половую тряпку. Это показалось мне вопиющим недоразумением, мир словно рухнул к ее ногам, чтобы попросить прощения за такую несправедливость. Подобная девушка могла касаться только цветов.
– Вы закрыли тряпкой розочки шиповника, – тихо ответила Агнешка. – А они так прелестны! И какой волшебный аромат!
Она наклонилась к кусту и втянула своим очаровательным носиком воздух. У меня перехватило дыхание от этой прекрасной картины. Эмоции захлестнули, мысли путались, но слова – красивые, тут же возникшие будто ниоткуда, – привычно начали складываться в рифмованные строчки. И мне захотелось их записать.
– Так вам нужно составить письмо? – с трудом взяв себя в руки, уточнил я. – Вы так и не ответили, как оказались в нашей деревне.
– Здесь живет наша дальняя родственница, – пояснила Агнешка. – Мы ее раньше никогда и не видели, потому что постоянно жили в Польше. Но вот сейчас… мама решила, что мне лучше будет побыть у нее какое-то время. Она не хочет, чтобы я оставалась при театре этого господина.
«Это можно понять, – мелькнули мысли. – Такое прелестное создание наверняка вызовет недостойные желания у господ. Ее мать права, услав дочку подальше».
– Сколько вам лет? – машинально спросил я и снова смешался от своей бестактности.
– Месяц назад исполнилось пятнадцать, – сообщила Агнешка. – А вам, господин Хольц? – после паузы с любопытством поинтересовалась она.
– Семнадцать, – сказал я. – Не надо называть меня господином! Я ведь сын плотника, а грамоте меня выучил наш священник, отец Иоахим. Зови меня просто Берт!
– Хорошо, Берт! – смутилась она.
– Так у кого ты живешь? Я тут родился, всех знаю.
– У тетушки Софи, ее домик на самом краю деревни… за речкой, – ответила Агнешка. – Я уж три дня как к ней приехала. И уже сильно соскучилась по матушке, – тихо добавила она.
– Так ты родственница Софии! – удивился я, вспоминая старую женщину, живущую на отшибе.
Ее ветхий домик стоял как бы особняком. Деревня располагалась по высокому берегу реки, одно время решили, что нужно строиться и на другом берегу. София первой поселилась там, но за ней никто не последовал из-за сильного наводнения, которое затопило ее новый дом и огород. Больше таких паводков у нас не было, но жители уже опасались селиться на низком берегу, так София и осталась в одиночестве. Через реку был построен шаткий мостик, его периодически чинили, чтобы старушка не была отрезана от мира. Она ходила за нуждами в деревню, часто посещала церковь. Я вспомнил ее морщинистое добродушное лицо и попытался найти хоть какое-то сходство с ее юной родственницей. Но, на мой взгляд, это было все равно что сравнивать старую высохшую корягу с едва распускающейся розой.
Мы замолчали, мое смущение нарастало. Я никак не мог выровнять дыхание, оно при одном взгляде на нежное лицо Агнешки сбивалось.
– Так вы напишете письмо, госпо… Берт? – после затянувшейся паузы спросила она. – Я заплачу.
И Агнешка начала рыться в кармане юбки. Протянув мне на ладони монету, робко спросила, хватит ли. Но я даже не взглянул на достоинство монетки. Я был готов не то что письмо написать, но и луну с неба достать. Никогда я не видел таких прекрасных воздушных созданий. У нас в деревне было довольно много девушек, но все они отличались коренастыми крепкими фигурами, румяными круглыми лицами и пышными формами. К тому же были громкоголосы и весьма задиристы. И я старался поменьше с ними общаться. Иногда ходил на танцы, которые устраивались на пятачке возле речки, но обычно стоял, подпирая плечом какое-нибудь дерево и наблюдая за танцующими парочками. Девушки особо на меня пока внимания не обращали. К тому же я был очень стеснительным: из-за своей рыжей шевелюры и конопушек считал себя мало привлекательным для противоположного пола. И вот такое прекрасное создание, похожее на небесного ангела, снизошло до меня, разговаривает со мной и даже обращается с просьбой. Я обратил внимание, что и ее одежда разительно отличалась от нарядов наших деревенских девушек. Они тоже носили длинные юбки и блузы, в основном из грубого небеленого полотна, а у Агнешки юбка была светло-серой с кружевными оборками, блузка – голубоватой из какого-то легкого материала, широкий ремень подчеркивал ее тончайшую талию. И этот наряд еще больше придавал ей сходства с неземным существом, так я тогда подумал.
Мы вернулись в церковь, я составил письмо для ее матушки и категорически отказался брать деньги за услугу. Агнешка вначале настаивала, потом смирилась и горячо меня поблагодарила. Мы расстались, но с тех пор я не знал покоя. И по вечерам стал украдкой приходить к дому Софии и, затаившись за кустами, ждать, когда увижу милую девушку. Агнешка иногда выходила во двор. Я узнал, что несмотря на ее изнеженный вид, она не гнушается никакой работой и всячески старается помочь тетушке. И это только добавило пыла в моем к ней отношении. Я грезил наяву, я видел ее во сне. И писал. Только стихи могли облегчить мое состояние. Сколько же я сочинял тогда! Думаю, что ни один университет не помог бы мне так быстро продвинуться в изучении тайн стихосложения, как эта ежедневная практика. Я сравнивал свои новые творения с предыдущими, ясно видел все недочеты и старался улучшить текст, так как хотел добиться божественного совершенства только ради Агнешки. Я мечтал, что когда-нибудь запишу все эти стихи в красивую тетрадь и подарю милой. Сердце начинало колотиться сильнее, когда я представлял, как она удивится, как зардеется от смущения и удовольствия. То, что ей понравятся мои перлы, я почти не сомневался, ведь они выходили все лучше и лучше. Конечно, я знал, что она не владеет грамотой, но надеялся, что сам прочитаю ей стихи. В мечтах я видел нас сидящими на берегу речки при закатном освещении… Агнешка склонила голову мне на плечо, а я зачитываю ей поэтические признания в любви… И кто знает, может, ее сердечко откликнется на мое чувство?
Лето пролетело как один миг. Мы не так часто виделись с Агнешкой, она вела замкнутый образ жизни и почти не выходила со двора, но те редкие встречи, когда она появлялась в церкви, были для меня словно жемчужины в раковине моей истосковавшейся по ответной любви душе. У меня уже скопилось около ста стихотворений, я собрал их в цикл и озаглавил «Моему милому ангелу». Про себя я только так называл Агнешку. Деревенские парни тоже обратили внимание на странную замкнутую девушку, поселившуюся у Софии. Были попытки познакомиться с ней поближе, но Агнешка всячески им противилась. Парни были раззадорены, девушки возненавидели таинственную чужестранку.
В октябре меня постигло горе: моя милая исчезла. Она больше не приходила в церковь, не просила меня написать ее матушке или прочитать, что та пишет ей. Я несколько раз приходил к дому Софии, но там было тихо. Неделю я предавался отчаянию, почти не ел и не спал и не мог найти никакого выхода. Окончательно потеряв голову, я не нашел ничего лучшего, как обратиться к отцу с нелепой просьбой посвататься к Агнешке. Тот пришел в исступление. Никогда я не видел отца в таком гневе. Он кричал, что не позволит своему сыну жениться на дочери актерки и потаскушки, что всем в деревне известно, кто такая Агнешка и где служит ее мать, что как только она появилась у нас, то были сразу наведены справки, что за особа поселилась у Софии.
– Это Иоахим свел вас?! – орал отец в исступлении. – А еще святой отец! Да он старый сводник! Ты в церкви с ней познакомился? А где же еще! Ведь эта девка только туда и ходила!
Я не успел помешать ему, отец вылетел из дома. Он шел размашистым стремительным шагом, я почти бежал за ним, хватая за рукава и пытаясь остановить. Но он только отмахивался от меня, как от надоедливого комара.
Отец Иоахим встретил нас на пороге храма. Он смотрел с немым изумлением на раскрасневшегося разъяренного отца и явно не понимал, что привело его в такой поздний час в церковь. Тем более вечерня уже закончилась. Плохо помню, что отец орал ему. Запоздавшие прихожане стояли поодаль и внимательно слушали, покачивая головами и тихо переговариваясь. Отец Иоахим вначале оцепенел, затем увел нас за церковь во дворик, укрытый со всех сторон каменными стенами. Он усадил отца на скамью и остановился перед ним. Его речь была четкой и уверенной. Он клялся, что понятия не имеет ни о чем происходящем, что я никогда не встречался в стенах церкви ни с одной девицей и все это какое-то ужасное недоразумение. Мой отец вначале тяжко вздыхал и сопел, видимо с трудом сдерживаясь от комментариев. Но постепенно успокоился и начал слушать священника более внимательно. Я тоже пришел в себя. Но последние слова отца Иоахима были словно внезапный сильный удар.
– Мать нашла Агнешке подходящую партию, – спокойно говорил отец Иоахим. – Поэтому девушка уехала. Ее выдадут замуж, и это правильно. Так и должно быть.
– Нет! – закричал я. – Так не должно быть!
Мужчины глянули на меня с недоумением. Но я уже плохо соображал, что делаю. Я бросился в крохотную пристройку, в которой читал священные книги и писал стихи, плотно закрыл за собой дверь и зажег свечу. Мне казалось, что мир провалился в тартарары, что жизнь кончилась, ведь без милого ангела не может ни солнце встать, ни луна взойти. И в то же время невыносимый стыд охватил меня за то, что я так обезумел и позволил чувству поглотить меня.
– Никому, никому это не нужно! – твердил я в исступлении. – Я жалок и смешон! И мои стихи глупы! И никто их не прочитает!
Я вынул листы из потайного ящика, начал рвать их и подносить куски к свече. Бумага вспыхивала, строчки горели, как мне казалось, весело, и я начал хохотать и бросать горящие клочки на пол. Сильный дым почти привел меня в чувство, но тут же я впал в беспамятство.
Очнулся я дома. Мать и испуганная сестра сидели возле меня. Увидев, что я открыл глаза, они заулыбались и наперебой заговорили, что все сейчас будет хорошо. Как оказалось, я устроил «случайный» пожар в пристройке, надышался дыма и потерял сознание. Именно такая версия была рассказана односельчанам. Об Агнешке ни отец, ни священник больше не упоминали. Я решил, что тоже буду молчать. Однако следствием всего этого было то, что отец строго-настрого запретил мне читать книги даже о великомучениках, а в церковь отпускал только на службы. Между ним и священником словно кошка пробежала. Но мне было уже все равно. Я не мог вернуть то ощущение «воздушной любви к моему милому ангелу», в котором жил последнее время, моя душа наполнилась беспросветным мраком, я испытывал постоянную дичайшую боль и хотел любым путем избавиться от нее. Думал ли я тогда о проклятии нашего рода? По правде говоря, даже не вспоминал. Тем более из бесед с отцом Иоахимом я точно знал, что вампиры не существуют, что это всего лишь выдумки. Он был уверен в этом и говорил, что бояться надо только ада и его чертей. Я знал, что самоубийство – смертный грех, как раз об этом священник говорил не раз и цитировал выдержки из Библии, но даже это не могло остановить меня. Хорошо помню, что я буквально мечтал о скорой смерти. Мне казалось, что только она навсегда излечит меня от душевной боли. Как же я был глуп тогда! Но что мне была жизнь без Агнешки? Невыносимое страдание. Эта девушка проросла в мое сердце розовым прекрасным бутоном, и вырвать ее оттуда не было никакой возможности.
ВампирВ одну из ночей, когда я грезил о бездонной синеве глаз любимой и видел ее будто наяву, мне показалось, что я слышу тихий нежный голосок. Это отрезвило меня. Я выпрямился на топчане, на котором обычно спал, и прислушался. Мои родные дружно похрапывали, наш кот мурлыкал у меня в ногах, ничего особого не происходило. Но вот кто-то тихо стукнул в окно. Я соскользнул с топчана и прильнул к мутному стеклу. Полная луна хорошо освещала окрестности. И на меня смотрели широко раскрытые глаза… Агнешки. Я мгновенно узнал их, пушистые кудрявые волосы, подсвеченные лунными лучами, тоже были ее. Я решил, что схожу с ума и чуть не потерял сознание. Но личико Агнешки снова приблизилось к стеклу. Это была, несомненно, она. И я осторожно вышел во двор, стараясь не стучать дверями. Странно, что наш пес не облаял незваную гостью. Он крутился рядом с ней, яростно виляя хвостом.
– Ты? – взволнованно заговорил я и увлек ее в амбар. – Но как ты тут?!
Агнешка тряслась так, что даже зубы стучали. Но ночь была совсем не холодной, осень стояла теплая, постоянно светило солнце и прогревало землю. Я обнял дрожащую девушку, все еще не веря, что вижу ее.
– Берт, – наконец, заговорила она, – я убежала. Убежала от мужа. Но мама не приняла меня и отправила обратно к законному супругу. Тогда я кинулась к тетушке. Приехала час назад. Но и тетушка разгневалась на мое поведение, накричала на меня и выгнала из дома, сказав, что не хочет неприятностей из-за меня. Куда мне теперь? Но к нему я не вернусь! Лучше умереть!
Я выглянул из амбара. Было тихо. Луна освещала все вокруг так ярко, словно горела огромная лампа. Я усадил Агнешку на пустые мешки, быстро принес колодезной воды. Она пила жадно, но все еще тряслась, я слышал, как зубы стучат о край ковша.
– Он старый… – после паузы продолжила она, – но богат. Поэтому матушка закрывает глаза на все… Ему уже за семьдесят… он заставляет меня делать какие-то немыслимые гадости… я больше не могу… помоги мне, Берт! Ты был всегда так добр ко мне! К кому я могу еще пойти?
– Для начала нам нужно уйти подальше от моего дома, – сказал я, собравшись с мыслями. – А там видно будет.
Агнешка доверчиво на меня посмотрела. Тень слабой улыбки появилась на ее бледных губах. И это придало мне решимости. Я вывел ее из амбара, взял в кладовой краюху хлеба, пару луковиц, бутыль с молоком, и мы двинулись прочь со двора. Никакого плана у меня не было. Для начала я просто хотел увести девушку из деревни. И когда мы благополучно дошли до церкви, я замедлил шаг. Мелькнула мысль попросить отца Иоахима приютить беглянку хотя бы на время.
– Ты ведешь меня в церковь, Берт? – прошептала Агнешка. – Но мой муж найдет меня и здесь. Он знает о тетушке Софи.
Я замедлил шаг. Ее замечание было резонным, к тому же я вспомнил о моей неудавшейся попытке сватовства и последовавшим за этим пожаром в пристройке. И это меня мгновенно остановило. Я не хотел, чтобы Агнешка обо всем узнала от отца Иоахима. И если я приведу ее к нему, то где гарантии, что он не вспомнит об этом случае? И что он подумает, увидев нас ночью вместе?
– Может, отвести тебя в женский монастырь? – предложил я. – В пяти километрах есть община сестер – кармелиток. Они не откажут тебе в приюте.
– Да, да! – обрадовалась Агнешка. – Это лучше всего! Монахини должны принять меня… защитить. В какую сторону нам идти?
Ее глаза загорелись, улыбка озарила радостью осунувшееся личико, я видел, что Агнешка приободрилась, и уповал на лучшее.
Мы быстро двинулись по дороге, уводящей нас из деревни. Вначале прошли небольшую рощицу, затем наш путь лежал через поле. Я начал волноваться, так как местность была открытой, а высоко стоящая луна все вокруг заливала ярким светом. Но выхода не было, да и чего нам было опасаться? Я взял Агнешку за руку и быстро пошел по дороге. Когда до ближайшего леса оставалось совсем немного, я услышал топот копыт и крики. Агнешка затряслась и в бессилии опустилась на землю. Я оглянулся. Три всадника стремительно к нам приближались. Я закрыл своим телом обмершую девушку. И как только сильные руки попытались оттащить меня от жертвы, я начал сопротивляться. Но их было трое, к тому же вооруженных. Седой господин с суровым уродливым лицом уже поднял Агнешку и прижал ее к себе. Его черные глаза смотрели на меня с лютой ненавистью. Девушка, казалось, была без сознания.
– Отпусти ее, мерзкий урод! – заорал я.
– Она моя жена перед богом и людьми, – четко проговорил мужчина.
Двое его сопровождающих замахнулись на меня мечами. Но он быстро поднял руку. Они отступили.
– Зачем нам его кровь? – презрительно проговорил муж Агнешки. – Пусть убирается! Но учти, юнец, если ты хоть одному человеку расскажешь об этой истории, тебе несдобровать!
Он легко перекинул бесчувственное тело девушки через седло, вскочил на коня и помчался прочь. Слуги последовали за ним. А я остался на пыльной дороге, в бессилии глядя им вслед и посылая проклятия. Но что я мог сделать? Я понимал, что все кончено, что мой милый ангел снова в лапах этого чудовища и никогда, никогда я ее не увижу. Отчаяние помутило мой разум. Я не помнил, как добрался домой, душу выжигала боль. А ведь я мог попытаться найти Агнешку, похитить ее, сделать хоть что-нибудь для ее освобождения, убежать с ней в другую страну. Да что угодно! Но я тогда был во власти какого-то безумия и жажды смерти. И твердил про себя лишь одно: зачем мне жизнь без любимой? Вспоминал ли я о проклятии рода? Думаю, что нет. Я забрался в амбар, быстро сделал петлю, привязал конец веревки к толстому крюку, на который отец обычно вешал забитых овец, чтобы ободрать с них шкуру, сунул голову в петлю и оттолкнул ногой чурбан.
Все произошло мгновенно. Но я не исчез в небытие, как надеялся. Вначале была жуткая боль и удушье, я бился, хрипел, даже пытался ослабить петлю. Но она все крепче сжимала мое горло. И вот мое тело стало невесомым. И я поплыл куда-то вверх, в черноту, пронизанную лунными искорками. Стало легко, я даже засмеялся. Но тут огромное белое существо преградило мне путь. Оно распахнуло свои полупрозрачные крылья, заполонив ими все видимое пространство.
– Ты проклят, – мелодичным голосом сказало существо. – Твой путь иной.
– Пропустите меня! – взмолился я. – Я так устал от этой боли!
– Все терпят, – скорбно произнесло существо. – Терпят до конца. И не каждый сует голову в петлю. Ты сам выбрал свой путь. Так что иди по нему, а мы бессильны тебе помочь.
Существо мягко коснулось моей головы своим крылом, и я ощутил будто тяжелая гиря легла на лоб и придавила меня вниз. И полетел куда-то в пропасть. Моя шея скользнула в петлю, я увидел, что снова нахожусь в амбаре и болтаюсь, подвешенный словно тряпичная кукла. Странно, что я ничего не чувствовал, хотя петля давила на шею. Я легко выбрался из нее и выпрямился. И тут меня начало трясти, мое тело претерпевало какие-то чудовищные метаморфозы. Я упал на землю, корчась от невыносимых ощущений, казалось, жидкое пламя разливается внутри.
Когда я очнулся, то совсем ничего не чувствовал. Я встал, оглядел себя. И вроде бы ничего не изменилось. Руки, ноги на месте, но внутри ощущение огня сменилось на жгучий холод. И это было неприятно. Я раскрыл дверь амбара. Во дворе было тихо, луна безмолвно сияла, но я уже был совсем не тот. Какая-то тень появилась в небе. Я прищурился, но зрение вдруг стало настолько острым, что я на огромной высоте различил филина, видел даже его круглые желтые глаза, глядящие, казалось, прямо на меня. Филин слетел камнем вниз и прямо передо мной превратился в седовласого мужчину.
– Приветствую тебя, Альберт! – произнес он. – В нашем клане прибыло!
Я растерялся и отступил на шаг к амбару. Человек-филин расхохотался.
– Не бойся! – сказал он. – Меня зовут Атанас. – И я твой родственник по крови, только родился несколько раньше тебя.
– Ты вампир? – осенило меня. – Проклятие рода?
– Да, дорогой Альберт! – закивал он. – Глупые, глупые юноши! Ничего-то мы не понимаем! А ведь это недостойная слабость – уходить из жизни, а не бороться с предлагаемыми обстоятельствами. И я когда-то из-за любви покончил с собой. И к чему это привело?
И Атанас развел руками. Но я не верил ему. Мне сразу не понравилось ни его лицо, нарочито приветливое, но казавшееся мне хищным, ни его притворно-заботливая манера разговора, ни его взгляд, напряженный, но мертвяще-холодный.
– Уходите, – сказал я. – Или улетайте! Мне не нужны советчики! Я хочу остаться один на один со своим несчастьем. И буду искать выход!
Атанас неожиданно расхохотался. Меня это сбило с толку, и я замолчал.
– Что ж ты раньше не искал выход и не помог своей возлюбленной? – ехидно спросил он. – А сейчас уж поздно кулаками махать. Ты вампир. И это навечно! Прими это как должное. Думал помочь тебе адаптироваться. Но раз ты хочешь сам все постичь, то как будет угодно. Но учти, первичная жажда крови невыносима и нужно научиться ее контролировать. Я прошел через это, как и все новообращенные. Не оставляй за собой кучу трупов. Охотники на вампиров не дремлют и быстро выслеживают таких вот новичков в нашем мире. И уничтожить таких их им очень легко. Удачи! – весело пожелал он, крутнулся вокруг себя, оброс перьями и взмыл вверх.– И без твоих советов обойдусь! – пробормотал я и пошел прочь со двора.
Мне не хотелось прощаться с родными и даже смотреть на них. Мало ли! А вдруг Атанас прав и жажда крови невыносима? Но пока я только чувствовал какую-то странную сухость во рту и необычайную легкость во всем теле. Я вышел за пределы деревни и ускорил шаг. Я что-то чуял, какой-то знакомый запах. Ветерок доносил до меня будто бы нежный аромат волос Агнешки. И я поверил своему сильно обострившемуся обонянию и стремительно двинулся на запах. Странно, но мои ноги неслись так быстро, что перед глазами все мелькало. Мне даже на миг показалось, что я уже не касаюсь земли. Запах усилился, я затормозил, но не рассчитал собственного ускорения и врезался в мужчину. Он кубарем покатился по дороге, но тут же вскочил. С неописуемым восторгом злорадства я понял, что это муж Агнешки. Я пока точно не знал границ своей силы, но отчетливо понимал, что простому смертному с вампиром не справиться.
– Это ты щенок! – заорал он. – Ты что, с неба свалился? Взять его!
– Господин! – закричали в этот момент слуги.
И мы резко обернулись. Тут только я понял, что на обочине лежит Агнешка. Луна ярко освещала ее серое застывшее лицо, разметанные по пыли пышные кудри, распростертое тело. Но мне луна была уже не нужна. Мои глаза стали видеть и в темноте, я четко различал скрытое тенью капюшона лицо одного из слуг. Он опустился на колени перед Агнешкой и застыл. Скорбное выражение его лица насторожило меня. Другой слуга стоял в оцепенении рядом. И тут я ощутил непередаваемый запах смерти. Он все усиливался и распространялся в воздухе, исходя от тела моего милого ангела.
– Госпожа не дышит, – глухо сообщил один из них.
– Она мертва, – подтвердил другой и перекрестился.
– Нет! – заорал муж Агнешки и бросился к телу.
– Госпожа скончалась, – хором сказали слуги и отошли.
– Это ты убил ее! – дрожащим от злобы голосом проговорил я.
– Нет, нет, – растерянно ответил муж Агнешки. – Она была без сознания все это время, но я вез ее аккуратно, хотел добраться до города, а там к врачу… Я тут ни при чем! Клянусь!
Он упал на колени и приложил ухо к ее груди. Но я оттолкнул его. Осознание, что я вампир, придало сил. Мне казалось, что я все могу, и даже оживить мертвую. Но сердце Агнешки не билось, дыхания не было, тело обмякло. Я тряс ее, пытался открыть глаза, вдуть в ее рот воздух. Все было бесполезно. Агнешка умерла. Видимо, нежное чувствительное сердечко не вынесло последних событий.
Ее муж, наконец, пришел в себя и взревел, как от сильной внезапной раны. Он вырвал труп жены из моих рук и начал орать, чтобы я не трогал дорогое ему тело, чтобы убирался прочь, иначе слуги схватят меня и отвезут к нему в замок, а уж там мне не поздоровится. Лучшее, что случится со мной – заточение в подземелье навечно. И тут я не выдержал и начал хохотать. Слуги по знаку хозяина прыгнули ко мне, но я одним движением свернул им шеи и отбросил тела в сторону. Муж Агнешки вперил в меня остановившийся взгляд и вдруг я услышал его мысли: «Этот парень не в себе, он впал в безумство от горя, а может, он одержим дьяволом! Его лицо страшно, он сам как труп! Надо убираться прочь от греха подальше!»
Я слышал каждое слово и злобно улыбался. Мне казалось, что я сильный кот, а в моих лапах эта старая напуганная мышь. И я бросился на него. Тело Агнешки откатилось, ее муж упал на спину, но успел выхватить нож и вонзил мне в бок. Но я лишь рассмеялся, придавив жертву к земле. Затем вынул нож, тщательно вытер его окровавленный конец и приставил острие к его шее.
– Пощади! – прохрипел он.
Но я уже полоснул по вене. Кровь хлынула и лишила меня разума. Я припал и пил до тех пор, пока не ощутил, что окончательно переродился. Оторвавшись, я встал и оглядел трупы. Мне хотелось уйти. Но Агнешка! Я не мог вот так оставить ее здесь! Все еще жалею, что тогда так быстро прогнал Атанаса. Наверняка он бы рассказал мне, как обратить умирающую девушку в вампира. И я бы сделал это. Но в тот момент я понятия не имел, на что способен. Я подхватил ее на руки и понесся к обители кармелиток.
Едва я постучал в каменную калитку, как она раскрылась. Монахиня с бледным лицом, в черной рясе, но босоногая стояла передо мной. И молча смотрела мне в глаза.
– На дороге произошло убийство, – торопливо проговорил я. – Видимо, разбойники напали. Вы позаботьтесь о новопреставленной.
И я положил труп Агнешки на каменную скамью, стоящую у входа. Монахиня молча подошла, послушала дыхание, сердце, затем отступила и перекрестилась.
– Там на дороге остались ее спутники, – сообщил я. – Они тоже мертвы.
Монахиня молча смотрела мне в глаза. Но прочитать ее мысли мне не удавалось. Я хотел уйти, но она вдруг заговорила:
– Я принадлежу к ордену кармелиток, а мы даем обет молчания. Но я его нарушу ради тебя, юноша. Ты проклят… я знаю это, словно ангелы мне нашептывают правду. И это родовое проклятие. И ты уже не человек.
Я застыл, слушая ее тихий шелестящий голос. Но внутри было лишь холодное любопытство.
– Мучения ждут тебя, но выход есть даже из самого отчаянного положения, – продолжила она.
– Благодарю за напутствие, сестра, – ответил я, видя, что она замолчала. – Но из положения, в котором я очутился, уже нет никакого выхода. Моя любимая мертва, а я уже не человек, как вы верно заметили.
– Ищи и найдешь, – сказала она и подняла руку, словно хотела перекрестить меня.
Но тут же опустила и ушла за калитку. А я все стоял и смотрел на тело моей любимой, лежащее на скамье. Довольно скоро появились кармелитки. Не обращая на меня внимания, они подхватили тело Агнешки и скрылись в обители. Калитка плотно закрылась, а я остался в одиночестве в ночи.