Рыцари удачи. Хроники европейских морей

Снисаренко Александр Борисович

Скандинавам он больше всего, и не без основания, напоминал улитку с поднятой головой: следы этого поверья сохранились до наших дней в шведском (шняка - лодка, снеккья и улитка), в немецком (шнекке) и английском (снейл), обозначающих улитку. Поэтому кнорр имел еще одно название - сколь поэтическое, столь же и двусмысленное: knorrabringa. Его можно перевести и как «грудастый», и как «привозящий, доставляющий», то есть грузовой. В Англии кнорр полу­чил имя kel. Это слово переводится как «плоскодонка», но, хоть это и странно, именно от него произошел «киль», a keier у англосаксов означало шкипера.

Форма кнорров оставалась в основном неизменной, усовершенствования были направлены лишь на повы­шение мореходности, скорости и маневренности в зави­симости от района плавания, который, судя по всему. был у этих судов постоянным: различались,

скажем, knorrarnes («кнорр мыса»), knorrasund («кнорр проли­ва») или austrfararknorr («кнорр для плавания на восток», то есть на Русь, где такие суда, размером поменьше своих собратьев, называли этим же именем).

В конце того же IX века викинги уже включали в состав своих военных эскадр и торговые парусники еще одного типа - когги, известные позднее во многих странах Северной Европы и внешне очень напоминав­шие кнорры. Этимология этого слова довольно прозрач­на: фризское соске, древнегерманское kuggon или kukkon, древневерхненемецкое kocko, средневерхнене-мецкое kocke, кельтское kocker, средненемецкое kogge, наконец голландские kog и kogge - все это означает одно и то же - «кривой, изогнутый». Подобно скафе и всем производным от нее, когг получил свое имя за сходство корпуса с формой выпуклого сосуда.

Первые когги, как и скафы, представляли собой лодки и предназначались главным образом для рыбо­ловства. Такая лодка, датируемая серединой X века, найдена в Зейдерзее - заливе Фризского побережья. Близкое родство когга со скафой закрепилось в древне­скандинавском «скейф» (skeifr) - кривой, изогнутый: так, по-видимому, называли на первых порах когги норманны. Ширококорпусные и высокобортные, кругло-носые и глубокосидящие одномачтовые «коккеры» были рождены во Фрисландии, их упоминает в одном из своих анналов английский король Альфред Великий, сообщая попутно, что эти фризские ладьи отличаются своей конструкцией и от пришедших вместе с ними норманнских кораблей, и от противостоявших им ан­глийских, близких к снеккьям. Но слово когг, по-види­мому, тогда еще не было в ходу, оно появилось впервые только полстолетия спустя, в 948 году - в списке ко­раблей города Мёйден, что возле Амстердама.

Ранний когг. Реконструкция.

Судя по эпическим сказаниям, фризы, как и их соседи, обычно выступали в пиратские походы с трех­тысячным войском и с флотом примерно в полсотни кораблей, сопровождаемым полутора-двумя десятками грузовых барок и галер с продовольствием, лошадьми и амуницией. Все члены таких военных дружин, нередко постоянных, носили имя huskarlar. Своему вождю они давали присягу верности - var, поэтому хускарлы на­зывали себя также варингами или верингами, то есть варягами.

Первые когги были беспалубными, груз защищался от непогоды наброшенными на него дублеными шкура­ми. Их прямой внутренний киль, выполненный из одного дерева и круто переходящий в прямые штевни, соотно­сился с шириной всего судна в пропорции 3:1. Днище было плоским, это делало когг удобным и для грузовых операций, и для нападений с моря: он подходил к берегу и при отливе плотно садился на ровное дно, а прилив позволял ему продолжить путь. Поэтому когг был идеально приспособлен в первую очередь для перевозки «живых грузов».

К коггу в неменьшей степени, чем к кнорру, приложимо английское «кел». Округлый, благодаря гнутым шпангоутам, и высокий корпус, прямые крутые штев­ни сформировали принципиально новый силуэт суд­на. Когги достигали тридцатиметровой длины, имели в среднем семь метров в ширину, осадку до трех метров и грузоподъемность до двухсот тонн. Обшивка когга де­лалась традиционно - вна­крой, а в корме на правом борту было румпельное ру­левое весло. Крепкая его мачта, тоже цельная, несла один широкий рейковый четырехугольный парус пло­щадью до двухсот квадрат­ных метров, в более поздние времена к парусу, как и у кнорров, добавились весла в носу и в корме.

Жесткое крепление рулевого весла с прямоугольной лопастью по правому борту.

Скандинавские наскальные изображения кораблей

бронзового века.

Паруса норманнских кораблей имели не только традиционную четырехугольную форму, но нередко и тре­угольную - вершиной вниз. Те и другие можно, напри­мер, увидеть на картинах Николая Константиновича Рериха - выходца из знатного скандинавского рода и весьма эрудированного историка. В сагах же хотя и упоминаются паруса, но - ни малейшего намека на их форму. «Паруса в красную, синюю и зеленую полосу», «парус полосатый» - вот все, что можно извлечь из норманнской литературы. Подлинные паруса викингов до нас тоже не дошли. Поэтому основное, чем прихо­дится руководствоваться,- немногочисленные и грубо исполненные изображения на камнях (главным образом надгробных), к тому же изрядно поврежденные.

Норманнский корабль на камне Орнамент рубежа VIII и IX из Ардре (Готланд).

Сцены ковра из Байё.

Единственное (да еще цветное!) изображение кораб­лей викингов, дошедшее до нас, можно сказать, в девственном виде,- это знаменитый ковер XI века, хра­нящийся в соборе французского города Байё и напо­минающий собою пестрые кадры кинохроники. Очень часто его называют гобеленом, хотя здесь совершенно другая техника, а вдобавок - безусловный анахро­низм: гобелен - это ковер или обои, вытканные из шерсти или шелка особым способом, а способ этот изобрел придворный красильщик и ткач французского короля Франциска I, царствовавшего в 1515-1547 го­дах, по фамилии Гобелен. Именно это чудо средневеко­вого искусства свидетельствует о том, что косые паруса были восприняты в Нормандии и употреблялись на­ряду с традиционными рейковыми (обычно их было два на каждом судне).

Ковер последовательно рассказывает в своих семи­десяти двух сценах (первоначально их было семьдесят шесть) о завоевании Вильяльмом Незаконнорожден­ным английской короны в 1066 году. Вышитый собст­венноручно «по горячим следам» в 1077 году женой Вильяльма (впрочем, теперь уже - Вильгельма За­воевателя) нормандской герцогиней Матильдой Фландрской, дочерью графа Бодуэна, и ее фрейлинами (благодаря чему и сохранился), он дает неплохое представление и о постройке норманнских судов, и об их оснастке, и о составе флота, и о самом форсировании пролива. И если даже, как иногда предполагают, изготовление ковра приписывает Матильде всего лишь легенда, то уж во всяком случае можно не сомневаться, что зрители из числа придворных легко узнавали на нем самих себя и не допустили бы даже малейшего искажения каких бы то ни было реалий! Это сочли бы прямым оскорблением - со всеми вытекающими отсю­да последствиями. Матильда, как известно, умерла в 1083 году, Вильяльм - пять лет спустя, но подобного счета никто им так и не предъявил. Так что ковер из Байё - один из самых надежных документов той эпохи, воплощенный в цвете.

У этого типа паруса долгая биография. Начальной ее строкой можно, пожалуй, считать уже упоминав­шийся рельеф гробницы египетского вельможи Ти. На нем воспроизведено судно не с обычным для Египта ши­роким горизонтальным или квадратным парусом, а с сильно вытянутым вертикальным, причем правая его сторона - подветренная - косо срезана по всей высоте полотнища. Для чего? Дело в том, что с таким парусом, похожим на перевернутую трапецию и заметно уменьшающим сопротивление воздуха, намного легче ма­неврировать судном, идущим вниз по течению единст­венной в Египте реки, то есть против ветра, ибо на североафриканском побережье преобладают северные ветры... Но изображение это не имеет аналогов, и можно почти с уверенностью утверждать, что если даже судно на рельефе египетское, то парус - финикийский: жите­ли Леванта вписали немало выдающихся страниц в историю древнеегипетского судостроения и мореплавания. Однако традиционный консерватизм египтян, обусловленный требованиями религии, отторг это нов­шество.