Рылеев
Шрифт:
9 декабря Рылеев пишет жене из Москвы в Подгорное: «Наводнение в Петербурге было ужасное, а равно и в Кронштадте. Корабли ходили по улицам». 14 декабря он пишет о том же уже из Петербурга: «Ты, я думаю, уже слышала о бывшем здесь наводнении и об ужасах, которые оно произвело. Представь же себе мое удивление, когда я, въехав в город, едва мог заметить следы оного… Теперь почти всем потерпевшим сделано возможное вспоможение. Мы же с тобой должны благодарить Александра Александровича Бестужева: наши люди совершенно потерялись, и если б не было его, то мы лишились бы всей мебели и всего, что было в комодах. Бестужев прежде стал законопачивать двери, когда же вода начала пробираться в щели и сквозь пол, он приказал мебели ставить одни на другие и выбирать из комодов все и, находясь
Больших разрушений в квартире не было, но пришлось красить стены и перекладывать размокшие печи.
Рылеев побывал и на Васильевском острове — там картина разорения была страшнее. «Наша прежняя квартира, — пишет Рылеев жене, — стоит теперь без окон… Слава и благодарение богу, что мы выехали. По 16-й линии, где ни взглянешь, везде опустошение… Множество домов совершенно снесено».
К середине декабря жизнь в доме Российско-Американской компании пошла по-прежнему. В квартире директора — Ивана Васильевича Прокофьева — снова начали собираться литераторы. Тут встретил Рылеев неизменных Греча и Булгарина, а также Боровкова, Тимковского, Измайлова — всю шумную журнальную братию. Сомов, Бестужев, Рылеев и Батеньков невольно держались на этих обедах особняком…
С июня 1824 года живет в Петербурге Грибоедов, — он познакомился с Александром Бестужевым, а Бестужев, естественно, свел его с Рылеевым. Грибоедов стал бывать в кругу членов Северного общества. В декабре 1824 года он читает декабристам «Горе от ума». В середине декабря прибыл из Москвы Пущин, — он также виделся с Грибоедовым у Рылеева и старался в это время добыть список грибоедовской комедии для Пушкина, что ему и удалось, скорее всего — с помощью самого автора.
На «русских завтраках» Рылеева (вся сервировка — графин водки, ржаной хлеб и квашеная капуста) бывало шумно и весело. Лев Пушкин, имевший необыкновенную память, декламировал стихи своего знаменитого брата. Перед Новым, 1825 годом читал он у Рылеева отрывки из уже готовых «Цыган». Среди слушателей были также Федор Глинка и Гнедич. У Рылеева познакомился Грибоедов с Дельвигом. Бывал здесь — именно с конца 1824 года — веселый и пылкий юноша, корнет лейб-гвардии Конного полка поэт Александр Одоевский, двоюродный брат Грибоедова. У Одоевского на Исаакиевской площади в течение 1825 года Грибоедов и жил. Квартиры Одоевского, Оболенского и главным образом Рылеева были в это время местами постоянного сбора членов Северного общества.
Вероятно, — Рылеевым или Бестужевым — Грибоедову было предложено вступить в Северное общество.
Северяне предполагали, что на Кавказе, где Грибоедов служил у Ермолова, существует тайное общество. «Разговаривая с Рылеевым о предположении, не существует ли тайное общество в Грузии, — писал Трубецкой, — я также сообщал ему предположение, не принадлежит ли к оному Грибоедов? Рылеев отвечал мне на это, что нет, что он с Грибоедовым говорил».
Известно, что Грибоедов считал недостаточными силы декабристов, но цель их заговора была для него свята.
На следствии Трубецкой говорил, что Рылеев принял Грибоедова в общество. Рылеев — отрицал это. «Грибоедова я не принимал в общество, — говорил он, — я испытывал его, но, нашед, что он не верит возможности преобразовать правительство, оставил его в покое. Если же он принадлежит обществу, то мог его принять князь Одоевский, с которым он жил, или кто-либо на юге».
Александр Бестужев показывал: «В члены же его не принимал я… потому что жалел подвергнуть опасности такой талант, в чем и Рылеев был согласен».
Оболенский же на следствии подтверждал показание Трубецкого. «О принятии Грибоедова в члены общества, — его слова, — я слышал от принявшего его Рылеева» г То же самое утверждали декабристы Бригген и Оржицкий — члены Северного общества.
Есть все основания полагать, что Грибоедов все-таки был членом «отрасли Рылеева» в Северном обществе.
В конце 1824 года Александр Бестужев жил у Рылеева, пользуясь
Бестужев и Рылеев готовили «Полярную Звезду» на 1825 год, но было слишком много дел по обществу, да и Рылеев долго отсутствовал: выпуск альманаха задерживался.
В декабре 1824 года бывал у Рылеева молодой поэт, один из будущих столпов славянофильства, Алексей Хомяков. С 1822 года до середины 1825 года он служил в Петербурге в лейб-гвардии Конном полку — вместе с Александром Одоевским. Он был знаком с Бестужевым и Рылеевым с самого начала своей гвардейской службы, — как поэт, как один из авторов «Полярной Звезды». В 1824 году издатели альманаха поместили отрывок из поэмы Хомякова «Вадим» (под названием «Бессмертие вождя»), в 1825-м — «Желание покоя», стихотворение, очень близкое к идеалам поэтов-декабристов, заканчивавшееся в первой публикации такой свободолюбивой метафорой:
Орлу ль полет свой позабыть? Отдайте вновь ему широкие пустыни, Его скалы, его дремучий лес. Он жаждет брани и свободы, Он жаждет бурь и непогоды, И беспредельности небес!Дочь Хомякова писала в своих воспоминаниях: «Алексей Степанович во время службы своей в Петербурге был знаком с гвардейской молодежью, из которой вышли почти все декабристы, и он сам говорил, что, вероятно, попал бы под следствие, если бы не был случайно в эту заму в Париже, где занимался живописью. В собраниях у Рылеева он бывал очень часто и горячо опровергал политические мнения его и А.И. Одоевского, настаивая, что всякий военный бунт сам по себе безнравствен».
Один из товарищей Хомякова, конногвардеец (имя его не установлено), бывавший вместе с ним в обществе декабристов, вспоминал: «Рылеев являлся в этом обществе оракулом. Его проповеди слушались с жадностью и доверием. Тема была одна — необходимость конституции и переворота посредством войска. События в Испании, подвиги Риего составляли предмет разговоров. Посреди этих людей нередко являлся молодой офицер необыкновенно живого ума. Он никак не хотел согласиться с мнениями, господствовавшими в этом обществе, и постоянно твердил, что из всех революций самая беззаконная есть революция военная. Однажды, поздним осенним вечером, по этому предмету у него был жаркий спор с Рылеевым. Смысл слов молодого офицера был таков: «Вы хотите военной революции. Ио что такое войско? Это собрание людей, которых народ вооружил на свой счет и которым он поручил защищать себя. Какая же тут будет правда, если эти люди, в противность своему назначению, станут распоряжаться народом по произволу и сделаются выше его?» Рассерженный Рылеев убежал с вечера домой. Кн. Одоевскому этот противник революции надоедал, уверяя его, что он вовсе не либерал и только хочет заменить единодержавие тиранством вооруженного меньшинства. Человек этот — А.С. Хомяков».
Не нужно думать, что Хомяков — хотя он и был блестящим полемистом, — сбил Рылеева с толку. Вскоре, в 1825 году, Рылеев ответит на примерно такие же рассуждения Оболенского, впавшего в сомнения насчет законности готовящегося государственного переворота.
«Его воззрения были справедливы, — вспоминал Оболенский. — Он говорил, что идеи не подлежат законам большинства или меньшинства, что они свободно рождаются и свободно развиваются в каждом мыслящем существе… что они… если клонятся к пользе общей, если они не порождение чувства себялюбивого или своекорыстного, то суть только выражение несколькими лицами того, что большинство чувствует, но не может еще выразить. Вот почему он полагал себя вправе говорить и действовать в смысле цели союза как выражения идеи общей».