Рынок и другие порядки
Шрифт:
Моей главной целью было привлечь ваше внимание к этой традиции. Скорее всего, вы найдете в ней меньше нового и сенсационного, чем прежние поколения японцев находили в школе Декарта – Гегеля – Маркса. Сначала она покажется вам менее волнующей и возбуждающей – она не дает того восторга или даже интоксикации, как культ чистого разума. Но я надеюсь, что вы обнаружите в ней духовное родство. Поскольку это не одностороннее преувеличение, имеющее корни в определенной фазе европейского интеллектуального развития, но
истинная теория природы человека, она даст основания для развития, в которое вы сможете внести собственный вклад исходя из собственного опыта. В этом представлении о разуме и обществе находится место для роли традиции и обычая. Она позволяет нам понимать много такого, к чему оказываются слепыми те, кто был воспитан на грубых формах рационализма. Она показывает нам, что порой уже существующие, никем не изобретенные институты и установления могут представлять собой лучшую рамку для роста культуры, чем весьма хитроумные разработки.
Президент Мацусита [133] в иной связи задал мне вопрос, имеющий самое прямое отношение к делу, но на который я тогда не смог ответить. Если я верно понял, он спросил, не могут ли порой люди, полагающиеся на конвенциональные институты, а не на изобретение их, обеспечивать большую свободу индивидам, а значит, и большие возможности
133
Д-р Масатоси Мацусита, президент университета Рикьо, председательствовал во время доклада.
Часть I
Ранние идеи
Глава 1
Экономическая теория и знание [134]
Двусмысленность, заключенная в названии настоящей работы, не случайна. Ее главный предмет – это, конечно, та роль, которую в экономическом анализе играют предпосылки и допущения относительно знаний, имеющихся у различных членов общества. Но это никак не отделяется от другого вопроса, который можно рассматривать под тем же заголовком, – в какой мере формальный экономический анализ дает какое-либо знание о происходящем в реальном мире. Действительно, мой главный тезис будет заключаться в том, что тавтологии, из которых состоит формальный равновесный анализ экономической теории, можно превратить в высказывания, которые что-то говорят нам о причинных связях в реальном мире лишь постольку, поскольку мы способны наполнить эти формальные положения содержательными утверждениями о том, как приобретаются и передаются знания. Короче говоря, я намерен показать, что эмпирический элемент в экономической теории – единственная ее часть, имеющая отношение не только к импликациям из заданных предпосылок, но также к причинам и следствиям и ведущая нас таким образом к выводам, поддающимся (во всяком случае в принципе) верификации [135] , – состоит из утверждений, касающихся приобретения знаний.
134
Президентское обращение к Лондонскому экономическому клубу от 10 ноября 1936 г. Перепечатано из: Economica, n.s., vol. 4, February 1937, pp. 33–54. [Это выступление вошло в сборник: F. A. Hayek, Individualism and Economic Order (Chicago: University of Chicago Press, 1948), pp. 33–56 <Хайек Ф. Индивидуализм и экономи
135
ческий порядок. Челябинск: Социум, 2011. С. 41–68>. – РеД.] Или, скорее, фальсифицируемости. Ср.: Karl Popper, Logik der Forschung (Vienna: Springer, 1935), passim. [Австрийский философ науки Карл Поппер (1902–1994) ввел фальсифицируемость как критерий демаркации научных и ненаучных высказываний в параграфе 6 своего сочинения «Logik der Forschung», с. 12–14; ср.: Popper, The Logic of Scientific Discovery (New York: Basic Books, 1959), pp. 40–42 <Поппер К. Логика научного исследования. М.: Республика, 2004. С. 37–40>. Хаберлер подарил Хайеку экземпляр книги Поппера вскоре после ее публикации, после чего Хайек пригласил Поппера выступить с докладом на основе первой версии его будущей книги «Нищета историцизма» на семинаре Хайека в Лондонской школе экономики в июне 1936 г. Позже Хайек сообщил, что добавил это примечание, когда статья находилась на стадии гранок. См.: F. A. Hayek to T. W. Hutchison, May 15, 1983, in the Friedrich A. von Hayek papers, box 26, folder 8, Hoover Institution Archives, Stanford University, Calif. – Ред.]
Вероятно, мне следует сначала напомнить вам о том примечательном обстоятельстве, что в разных областях в самое последнее время было предпринято немало попыток продвинуть теоретическое исследование за рамки традиционного равновесного анализа. И очень скоро выяснилось, что их успешность зависит от допущений, которые мы делаем в вопросе если и не идентичном моей теме, то по меньшей мере составляющем ее часть, – а именно в вопросе о предвидении. Мне кажется, что впервые, как и следовало ожидать, широкое внимание к обсуждению предпосылок, касающихся предвидения, привлекла теория риска [136] . И может еще статься, что глубокое стимулирующее воздействие работ Фрэнка Найта выйдет далеко за пределы этой специальной области [137] .
136
Более полный обзор процесса, в ходе которого ожидания постепенно заняли такое важное место в экономическом анализе, следовало бы, вероятно, начать с работы И. Фишера: Irving Fisher, Appreciation and Interest (New York: Macmillan, 1896).
137
[Хайек имеет в виду книгу Найта: Frank Knight, Risk, Uncertainty, and Profit (New York: Houghton Mifflin, 1921) <Найт Ф. Риск, неопределенность и прибыль. М.: Дело, 2003>. Американский экономист Фрэнк Найт (1885–1972) был лидером «старой» – т. е. в период до Второй мировой войны – чикагской школы экономической теории. В межвоенные годы эта книга была стандартным учебником в ЛШЭ. – Ред.]
Так, почти сразу же обнаружилось, что допущения, которые приходится делать в отношении предвидения, имеют фундаментальное значение для решения головоломок теории несовершенной конкуренции, проблем дуополии и олигополии. С тех пор стало еще более очевидно, что при изучении более «динамических» вопросов денежного обращения и промышленных колебаний предпосылкам относительно предвидения и «ожиданий» также принадлежит центральная роль и что, в частности, понятия, перенесенные в эти сферы из чисто равновесного анализа, как, например, равновесная норма процента, можно строго определить только в терминах допущений, касающихся предвидения. По-видимому, в данном случае дело обстоит так, что, прежде чем мы сможем объяснить, почему люди ошибаются, мы должны сначала объяснить, почему они вообще могут быть правы.
В общем, мы, кажется, подошли к пункту, где все
Как я уже говорил, причина этого, на мой взгляд, кроется в том, что мы имеем здесь дело с частным аспектом гораздо более широкой проблемы, к которой следовало бы обратиться намного раньше. Вопросы, по сути схожие с уже упомянутыми, фактически возникают всякий раз, как только мы пытаемся применить к обществу, состоящему из некоторого числа независимых лиц, систему тавтологий – набор из таких высказываний, которые необходимо истинны, поскольку являются всего лишь преобразованиями наших же начальных допущений, и которые составляют основное содержание равновесного анализа [138] . Мне давно казалось, что само понятие равновесия и методы, используемые нами в чистой теории, имеют ясный смысл только тогда, когда все ограничивается анализом действий отдельного человека и что мы действительно переходим в иную сферу и молча вводим новый элемент совершенно иного свойства при попытках использовать его для объяснения взаимодействия множества различных индивидов.
138
[В варианте статьи, опубликованном в 1948 г., автор удалил следующее примечание, содержавшееся в оригинальной статье, впервые появившейся в журнале «Economica»: «Хочу пояснить в самом начале, что я использую термин равновесный анализ” в узком смысле, эквивалентном тому, который проф. Ганс Майер назвал “функциональным” (в отличие от причинно-генетического”) подходом и который неточно называют математической школой”. Именно в рамках этого подхода вращаются дискуссии последних 10–15 лет. Следует признать, что проф. Майер развернул перед нами перспективу другого, “причинно-генетического” подхода, но трудно отрицать, что это до сих пор остается лишь посулами. Однако здесь следует упомянуть, что наиболее будящие мысль идеи по проблемам, тесно связанным с обсуждаемыми в этой статье, пришли из этого направления. См.: Hans Mayer, “Der Erkenntniswert der funktionellen Preistheorien: Kritische und positive Untersuchungen zum Preisproblem”, in Hans Mayer, ed., Die Wirtschaftstheorie der Gegenwart (Vienna: Springer, 1932), vol. 2, pp. 147–239; P. N. Ro-senstein-Rodan, “Das Zeitmoment in der mathematischen Theorie des wirtschaftlichen Gleichgewichtes”, Zeitschrift f"ur National"okonomie, vol. 1, May 1929, pp. 129—42; Idem., “The Role of Time in Economic Theory”, Economica, n.s., vol. 1, February 1934, pp. 77–97». Англ. пер. статьи Ганса Майера: Hans Mayer, “The Cognitive Value of Functional Price Theories: Critical and Positive Investigations Concerning the Price Problem”, translated by Patrick Camiller, in Classics in Austrian Economics, vol. 2, The Interwar Period, ed. Israel Kirzner (London: William Pickering, 1994), pp. 55 – 168. – Ред.]
Я уверен, многие относятся с раздражением и подозрительностью к присущей всему современному равновесному анализу общей тенденции превращать экономическую теорию в раздел чистой логики – в набор самоочевидных утверждений, не подлежащий, подобно математике или геометрии, никакой проверке, кроме проверки на внутреннюю непротиворечивость. Представляется, однако, что, если только продвинуть этот процесс достаточно далеко, он принесет средства для собственного исправления. Выделяя из наших рассуждений о фактах экономической жизни части, верные априорно, мы не только изолируем один элемент в качестве своего рода Чистой Логики Выбора во всей его чистоте, но также вычленяем другой элемент, которым слишком долго пренебрегали, и подчеркиваем его важность. Моя критика нынешних устремлений делать экономическую теорию все более и более формальной состоит не в том, что они зашли слишком далеко, а в том, что они все еще не доведены до окончательного обособления этого раздела логики и возвращения на законное место исследований причинных процессов с использованием формальной экономической теории в качестве такого же инструмента, как мы используем математику.
Но прежде чем я смогу доказать свое утверждение, что тавтологические высказывания чистого равновесного анализа как таковые не могут прямо использоваться для объяснения социальных отношений, мне нужно сначала показать, что понятие равновесия имеет ясный смысл применительно к действиям отдельного индивида и в чем этот смысл состоит. На мое утверждение можно возразить, что именно в такой ситуации понятие равновесия лишается смысла, поскольку если бы кто-то захотел применить это понятие к ней, то не смог бы сказать ничего, кроме того, что отдельный человек всегда находится в состоянии равновесия. Однако, хотя это последнее утверждение и представляет собой трюизм, оно показывает только, до какой степени злоупотребляют обычно понятием равновесия. К делу относится не то, пребывает ли человек как таковой в равновесии или нет, а то, какие из его действий пребывают в равновесных отношениях друг с другом. Все положения равновесного анализа, например то, что относительные ценности будут соответствовать относительным издержкам или что человек будет уравнивать предельные доходы от различных вариантов использования любого фактора, касаются отношений между действиями. Можно говорить, что действия человека находятся в равновесии, коль скоро подразумевается, что они составляют часть одного плана. Только в этом случае, то есть только если решение обо всех этих действиях было принято одновременно и с учетом одних и тех же обстоятельств, наши утверждения об их взаимосвязях, высказанные исходя из допущений относительно знаний и предпочтений данного человека, могут иметь какой-то прикладной смысл. Важно помнить, что к так называемым «данным», которые служат нам отправным пунктом в этом виде анализа, относятся (помимо вкусов рассматриваемого человека) все факты, которые ему даны, то есть вещи, как они существуют в его знаниях (или представлениях) о них, а не объективные факты в строгом смысле. Только поэтому дедуцируемые нами выводы необходимо имеют силу априори, и только поэтому наша аргументация остается непротиворечивой [139] .
139
По этому вопросу см., в частности: Ludwig von Mises, Grundprobleme der National"okonomie (Jena: Gustav Fischer, 1933), pp. 22ff, 158ff. [Ср.: Ludwig von Mises, Epistemological Problems of Economics, translated by George Reisman (Princeton, NJ: D. Van Nostrand, 1960), pp. 23ff, 170ff. – Ред.] <Русский перевод планируется в рамках Собрания сочинений Людвига фон Мизеса в 2020—2°2i гг.>