Рыжая Соня и Владыка падших
Шрифт:
— Сейчас, моя радость!
Он рванулся было к столу, но девушка задержала его.
— Я чувствую себя перед тобой виноватой,— с игривой улыбкой заметила она.— Позволь поухаживать за тобой. Мне это доставит удовольствие.
Танцующей походкой она прошлась по комнате, наполнила два бокала и неуловимым движением бросила небольшую горошину в один из них. Горошинка быстро пошла ко дну, но опуститься не успела, без остатка растворившись еще на полпути. Халима протанцевала обратно и, усевшись Хантореку на колени, протянула бокал.
— За то, чтобы все забылось
Хантореку ничего не оставалось, как последовать ее примеру. Впрочем, он и не стал бы противиться. Щеки его пылали. Дрожа от страсти, он приник к ее губам.
— Бокалы, маловаты,— вдруг пожаловался он, оторвавшись от девушки, и поплелся к столу.
Она ничего не сказала, только усмехнулась, глядя ему вслед, да украдкой вытерла губы платком. Возможно, заметь он вовремя эту усмешку, она и заставила бы его насторожиться, но он не видел ничего, кроме вожделенного кувшина с вином, и даже не задумался, чем вызвана его внезапная жажда. Ханторек просто налил вина в оба кубка, осушил залпом свой и наполнил его вновь. Затем он обернулся, прикинул нетрезвым взглядом расстояние до девушки, решил не искушать судьбу и, плюхнувшись на диван, поманил ее к себе.
Халима играла свою роль до конца. Все так же игриво улыбаясь, она медленно пошла через комнату, с удовлетворением наблюдая, как «возлюбленный» пьянеет на глазах, и, когда приблизилась к дивану, Ханторек уже спал.
Девушка окинула спящего брезгливым взглядом, перелила вино из своего бокала обратно в кувшин, сполоснула бокалы, взяла кувшин и вернулась к себе. Там она перелила вино в пустой графин, взяла кинжал, кувшин и, озираясь как преступница, вернулась обратно. Заперла дверь на засов, поставила кувшин на стол, положила рядом кинжал и, подхватив спящего за ноги, уложила и сунула под шею подушку. Голова Ханторека запрокинулась, он тут же открыл рот и гулко захрапел.
Халима встала посредине комнаты и начала мысленно произносить слова необходимых заклинаний. Подождав, когда вызванные ею силы явятся, она выставила перед собой руки и громко проговорила на тайном языке Слово, будто обращалась к тому, кто пришел на ее мысленный зов. И Слово не умерло, когда она замолчала. Гулким эхом прокатилось оно по комнате, и руки настоятельницы засветились красным сиянием.
Халима повторила Слово, и сияние стало ослепительным. Губы ее зашевелились, словно она беззвучно повторяла все то, что должно теперь свершиться по ее воле.
Затем она шагнула к столу, взяла жертвенный кинжал, медленно подошла к безобразно храпевшему Хантореку и начала опускать клинок в его открытый рот, пока он не ушел в горло по рукоять. Тогда она легонько ткнула острием в гортань спящего и молниеносно вытащила кинжал. Дрожь пробежала по телу отца-настоятеля. Он лязгнул зубами, едва не отхватив кончик собственного языка, потом выгнулся и обмяк, словно тряпичная кукла. Теперь Халима произнесла завершающее колдовство Ключевое Слово, и грозный гул наполнил комнату. В какой-то миг настоятельнице показалось, что стены пошатнулись и пол уходит из-под ног, но грохот тут же смолк.
Халима посмотрела по сторонам: все осталось на своих местах, ничего не изменилось. Она опустила руки и только тут обнаружила, что в правой еще держит салфетку с кинжалом, и поднесла его к глазам: на острие блестела свежая капелька крови. Крови Ханторека. Девушка усмехнулась, аккуратно опустила клинок в ножны и, вложив его на мгновение в руки спящего, убрала в чехол. Теперь, даже если Клык Волчицы обнаружат, то на нем найдут только следы Ханторека и рыжей девки.
Отлично! Но это если его найдут. Теперь нужно позаботиться о том, чтобы кинжал не нашли. Куда бы его спрятать? Халима задумалась. У себя нельзя. У Кучулуга? Ну нет. Если кинжал обнаружат у него, станет ясно, кто его там припрятал. Так где? И тут ее осенило.
Она завернула кинжал в тряпицу, заботливо поправила подушку под головой Ханторека, проверила в последний раз, все ли в порядке, и направилась в парк. Ноги сами привели ее к колоколу. Халима приподняла пласт дерна, положила чехол с кинжалом на место и придавила его травой. Отлично. Лучшего и не придумаешь. Теперь, даже если его и найдут, то и сомнений не возникнет, что он так здесь и лежал. В крайнем случае обнаружится, что его трогал Ханторек... Неосторожно трогал. Она усмехнулась: с магическими предметами следует обращаться бережно.
Сделав все, как задумала, девушка вернулась к себе, разожгла камин, бросила в него выпачканный в земле кусок полотна и скомканные салфетки и, пока грязные тряпки корчились в огне, привела себя в порядок, выпила немного вина, чтобы успокоиться, и вышла в коридор.
В комнату Кучулуга она вошла бесшумно, в темноте приблизилась к постели и сбросила халат. В то же мгновение гирканец открыл глаза. «По запаху, что ли, учуял»,— успела подумать она, прежде чем огромные руки схватили ее. Она услышала знакомое уже: «К Нергалу!» — и кровать быстро-быстро заскрипела. «Да,— подумала Халима,— простой он все-таки человек».
Ночь пролетела как один миг, но когда утренний колокол возвестил о начале нового дня,
Халима, одевшись, направилась не к себе. Она возвратилась в комнату Ханторека и растолкала его, несмотря на то что солнце еще только поднялось над горами. Он пьяно жмурился, глуйо таращась, явно не понимая, что происходит, пока до него не дошло, что перед ним Халима и что она взбешена до крайности.
— Что? Что случилось? — спросил он осипшим голосом.
— Что произошло?! — гневно вскричала она.— И он еще спрашивает!
— Да э чем же я провинился? — просипел Ханторек и потер горло рукой.— Болит,— пожаловался он и попытался улыбнуться, но улыбка получилась жалкой.— Наверное, вино было слишком холодным.
Но она не обратила на его слова никакого внимания.
— Я пришла, чтобы сказать тебе: если ты домогался встречи только для того, чтобы у меня на глазах нажраться и заснуть, то спи дальше! Я тебе мешать не стану!
Он рванулся к Халиме, но она жестом остановила его:
— И не приближайся ко мне!