Рыжая Соня и Владыка падших
Шрифт:
— Ведьма,— проскрежетал Раммар, содрогаясь от ее откровений.— Взять ее!
Задыхающуюся и разрывающую на себе одежды «Дайву» грубо поставили на ноги, а она сопротивлялась и всё норовила рухнуть к ногам кенига, продолжая каяться во всех смертных грехах и не забывая при этом приукрасить свою исповедь бормотанием о змеях. Слуги Раммара поволокли ее прочь, и теперь Соня была готова молиться кому угодно, лишь бы Дансубарг не опоздал: подвергнуться пыткам и быть сожженной вместо Дайвы ей вовсе не хотелось. Когда Соню выводили из парадной залы дворца, она нако-нец-то услышала возглас:
— Остановитесь!
Дансубарг
— Дансубарг... боги мои... она только что во всем призналась!
Ярл склонился перед кенигом.
— Это должно было случиться,— задыхаясь, проговорил он.—Я служил честно тебе и Асгарду... Мог ли я думать, что судьба моя будет разбита из-за навета собственной жены? Если я кого-то предал — то только мою Илу, но не тебя, мой господин и повелитель, Позволь же мне теперь сказать этой ужасной женщине несколько слов наедине — а потом да будет воля твоя на то, как с нею поступить! — Он схватил Соню за руку и увлек за собой. Дансубаргу не стали препятствовать. Захлопнув за собой дверь одной из парадных комнат, ярл прошептал:
— Соня, ты всех перехитрила...
— Да ладно тебе,— отмахнулась девушка.— Бежать мне надо, пока не сожгли! Где настоящая-то Дайва, Нергал тебя разорви?!
— Здесь она.— За маленькой дверью в стене на ступенях, ведущих вниз, без чувств лежала связанная Дайва.— Поменяйся с ней платьем,— сказал Дансубарг и втащил женщину в комнату.
Соня мгновенно выполнила его просьбу.
— Дальше что?!
— Теперь быстро вниз: иди, я приду за тобой,— пообещал Дансубарг, благодарно глядя на Соню.
— Пожалуй, мне проще уйти одной,- возразила она.— И пойду, разумеется, не в Астер, а к родителям Сурайи, у них и встретимся. Не хвастало еще, чтобы все узнали, что у Дайвы был двойник.
Соня без труда покинула дворец, где всех заснимало лишь одно — признание Дайвы.
Дансубарг возвратился на следующий день. Он с трудом находил слова, способные выразить его благодарность, но Соня быстро прервала его восторженную речь:
— Ладно, хватит. Свою часть договора я выполнила, а ты?.. ВеДь ты клялся мне и Северу разыскать Илу.
Дансубарг как-то странно посмотрел на нее.
— Соня... я уже сделал это. Но она...— Он замолчал, борясь с волнением.
— Говори,—попросила девушка.—Что произошло? Наверное, она не хочет тебя видеть. Расскажи мне правду.
Он поднял глаза, полные невыразимой муки.
— Ила больше не человек.— Голос Дансубарга сорвался.— Не знаю, как тебе объяснить...
Соня положила руку ему на плечо.
— Не надо ничего объяснять. Я знаю. Я видела... белую олениху. Это... она, ведь так?
Дансубарг закрыл лицо руками.
— Да, Соня. Когда мы расстались. Ила стала жить вместе с моими родителями, попросив их ничего не сообщать мне. Они приняли ее как родную дочь» Она очень страдала... она даже хотела покончить с собой, если бы не одно обстоятельство: Ила ждала от меня ребенка! Ну почему, почему она мне не сказала?!
— Она не хотела только этим удержать тебя.
— Может быть... не знаю... Все могло быть совсем иначе, Соня!
— И что же?
— У нее родился сын... мой истинный сын! Однако Ила, препоручив его заботам моей матери, каждый день уходила из дома к реке и плакала там, пока не иссякнут слезы. А когда я попал в тюрьму, она стала думать, как вызволить меня оттуда. Ила решилась подкупить стражу, но у нее не было ни денег, ни драгоценностей, ничего, чтобы заплатить за меня, ведь она ушла из Астера, ничего не взяв с собою. Тогда Ила пошла к знаменитому колдуну, и он предложил ей денег, но с одним условием. Ила должна была продать единственное, что у нее осталось — свою красоту — уродливой от рождения дочери этого колдуна, а взамен получить обличье дикого зверя.
— И она согласилась.
— Да. Она пошла на это, спасая мне жизнь. Я бежал, а Ила в ту же ночь превратилась в белую олениху.
— Как же ты узнал об этом, Дансубарг?
— От отца Су райи. Он хранил тайну Илы даже от собственной дочери. Я встретился с нею... Боги... Она узнала меня, Соня! Но она не хотела, чтобы я видел ее такой, и попыталась бежать. Я погнался за нею... крикнул ей: «Ила, ты принимала меня, когда я был безумнее зверя: неужели теперь я не приму тебя? Вернись ко мне, иначе я убью себя». Она остановилась, подошла ко мне, и я увидел, что глаза у нее остались прежними. Соня, я жестоко отверг ее и не умел ценить, когда она была прекрасной женщиной, а теперь, клянусь, до конца дней своих готов любить ее в облике оленихи, ведь не только глаза, но и ее верное, смелое сердце осталось прежним. Я понял это! Идем: я хочу, чтобы и ты узнала мою Илу.
Вместе с Соней Дансубарг вышел из дома и осторожно двинулся вперед. Он шел, то и дело озираясь и произнося имя своей жены, но она не отзывалась.
— Я не понимаю, что происходит,— растерянно проговорил он, оборачиваясь к Соне,
И тут треск веток разорвал тишину леса. Красавица-олениха шагнула им навстречу, явившись на зов своего возлюбленного, но это было последним, что она могла совершить. Ноги едва держали ее, а по белоснежной шерсти на траву стекала алая кровь. Дансубарг в отчаянии закричал, бросился к ней, а олениха опустилась на колени и тяжело легла на землю у его ног.
— Подожди.— Соня отстранила его.— Смотри: стрела! Ее кто-то ранил. Сейчас... я сама все сделаю. Ила! — Девушка посмотрела в полные боли глаза животного.—Доверься мне, потерпи, удержи кровь, милая, я помогу тебе.
С этими словами Соня извлекла стрелу из груди животного, бросив взгляд на окровавленный наконечник.
— Серебро,— прошептала девушка.—В нее стреляли как в оборотня! Это приказ Дайвы...
Дансубарг прижал голову оленихи к своей груди и, не переставая, гладил белоснежную шерсть.
— Ила, Ила, я уйду вместе с тобой...
И тут зверь начал меняться. Как происходит с оборотнем, которого коснулось серебро. Человеческий облик стал стремительно возвращаться к Иле, и спустя несколько минут на траве лежала прекрасная светловолосая женщина. Однако бедное сердце Илы билось всё слабее, она с любовью смотрела на Дансубарга, молча прощаясь с тем, кто был ей дороже жизни.
Соня бессильно наблюдала за происходящим, понимая, что уже ничего нельзя ни исправить, ни изменить. В глазах у нее стояли слезы. Но вдруг что-то обожгло ее бедро сквозь одежду. Соня вздрогнула, опуская глаза: раскалившийся сам собою нож Арвины напомнил о себе! Ни о чем не думая, повинуясь порыву, Соня выхватила его из ножен и приложила лезвие к открытой ране на груди Илы...