Рыжие волосы, зеленые глаза
Шрифт:
Мистраль отдал свой саквояж одному из слуг и последовал за Шанталь во внутренний дворик, чтобы полюбоваться садом, террасами спускающимся вниз по холму и освещенным последними лучами вечерней зари.
— Ведь здесь ты выросла, верно? — спросил он, стараясь вообразить, как проходило детство Шанталь в этом прекрасном доме.
— Я росла в разных местах, — ответила она, — но, конечно, и здесь тоже. Но только не зимой, когда дует мистраль. Зимой здесь очень страшно.
— Я знаю. Силу этого
— В Париже, разумеется. В августе мы ездили на море. В декабре — в горы. Ну а кроме того, я много лет провела в коллеже, в Пиренеях. Жуткая дыра. Но настоящий наш дом, конечно же, здесь. Папа унаследовал его от своего отца, а дедушка от своего, и так далее.
— Понятно, — улыбнулся он, окидывая взглядом долину, представлявшую собой один сплошной виноградник.
Тут и там посреди зеленого моря возвышались островки крестьянских усадеб. В одной из них, должно быть, жили Плувены, родственники его матери. Он все еще помнил слова Адели, сказанные ему в детстве: «Когда-нибудь я отвезу тебя в Прованс познакомиться с твоими дядями и тетками». Но они так и не собрались съездить во Францию. Возможно, Адель не захотела вновь увидеть семью, позабывшую о ее существовании с тех самых пор, как она вышла замуж за рыбака из Чезенатико. Эти крестьяне из Прованса были суровыми, непреклонными людьми. Кто знает, может быть, и аристократы, такие, как Шанталь, были на них похожи?
— Тебе так понравился этот вид? — удивилась девушка, увидев его в глубокой задумчивости.
— Это ведь и моя земля, — неожиданно объявил Мистраль. — Моя мать родилась здесь.
— Ты что, шутишь?
— Я говорю совершенно серьезно.
— И поэтому тебя зовут Мистралем?
— Верно. Мою мать зовут Адель Плувен.
— В этих местах живет много Плувенов. Некоторых я знаю. Они у нас арендуют землю уже лет сто, а может, даже и больше.
— Это мои родственники, — улыбаясь, подтвердил Мистраль.
— Тебе это кажется забавным? — спросила Шанталь.
— Конечно. Вот бы удивились братья моей матери, если бы узнали, что их племянник в хозяйском доме ведет разговор с глазу на глаз с графиней Онфлер.
— И ты никогда здесь раньше не был?
— У меня эти места не вызывали особого интереса. По крайней мере, пока ты не появилась на моем горизонте, — признался он, обнимая ее за плечи.
— А что сказала бы твоя мать, если бы сейчас увидела тебя здесь? — прищурилась она лукаво.
— Моя мать обладает редкостным даром никогда и ничему не удивляться, — сухо ответил Мистраль.
Ему не хотелось говорить об Адели: любовное чувство к матери было так дорого его сердцу, что им невозможно было поделиться ни с кем.
—
— А я-то думал, что мой французский безупречен. — Он притворился обиженным.
— Ну, скажем, он почти безупречен, — снисходительно признала она.
— Увы, я не посещал аристократических коллежей, подобных тем, в которых ты провела свою юность.
— У меня о них сохранились самые мрачные воспоминания, — внезапно нахмурилась Шанталь.
— Ладно, будем считать, что мы поведали друг другу истории наших жизней, — подвел черту Мистраль.
— Прошлое мало что значит, меня больше волнует настоящее, — сказала она. — Пойдем, я провожу тебя в твою комнату.
Шанталь взяла его под руку и повела на второй этаж виллы, где были расположены комнаты для гостей. В комнате Мистраля были две застекленные до полу двустворчатые балконные двери с видом на бассейн, над которым с криками носились ласточки, иногда пикируя и касаясь крыльями воды, а затем вновь взмывая в небо, чтобы продолжить свой хаотичный полет до наступления темноты.
Мистраль прикрыл ставни, заслоняясь от последних лучей солнца, всегда вызывавших у него смутное ощущение беспокойства. Особенно не любил он осенние вечера, когда красота и смерть словно идут рука об руку. В Чезенатико, когда он был ребенком, Мистраль на закате уходил на берег моря, чтобы следить за полетом чаек. Вечернее небо так действовало на него, что он начинал плакать, свернувшись калачиком на песке и закрыв лицо руками.
Все началось в тот день, когда после ожесточенной и неравной (двое на одного) драки с мальчишками старше его годами он вынужден был спасаться бегством и убежал на пляж. Тут Мистраль как бы новыми глазами увидел море, поглотившее его отца Талемико, когда он был еще совсем маленьким. «Они пользуются тем, что у меня нет отца, он бы не дал меня в обиду», — думал он, утирая слезы. Ему отвечал лишь однообразный шум волн. В последних лучах заката они медленно катились к берегу и разбивались о прибрежный песок.
Шанталь подошла к нему и принялась нежно гладить его волосы и плечи.
— Ты что, играешь в «замри-умри-воскресни»? — спросила она, заметив его задумчивый вид.
— Я вспоминал далекие годы, — ответил Мистраль, обнимая ее.
— Давай попробуем, удобна ли эта кровать? — многозначительно предложила она.
— А мы не опоздаем к ужину? — У него не было настроения заниматься любовью.
— У нас еще есть несколько минут. И за этот краткий миг может случиться очень многое, — улыбнулась Шанталь и принялась расстегивать ему рубашку.