Шрифт:
На вокзале никто не знал, какой трус будет жить в одном отряде со всеми. Узнали в поезде.
— Вон, вот тот рыжий в тюбетейке. Ну и трус!..
— Трус?
— Ябеда. И ночью — храпит! Не уснёте!..
— Да ну?
— Я в прошлом году с ним в одну смену был. Хорошо, в разных отрядах. Боба знаете? Нет? Это его Рыжий выдал на озере. Боба из-за него из лагеря выгнали и Витьку Козырева.
— Вот этот рыжий?
— Он. Ещё тюбетейку снял. Песню поёт со всеми.
— А тебя как зовут?
—
Когда подъезжали к лагерю, все уже знали, какой настоящий человек этот Серёжка и какой ябеда, трус и прочее этот рыжий Николаев.
— Разобьёмся на палаты, — сказал воспитатель Иван Иваныч. — Маленькая комната и большая веранда — мальчикам.
Все хотели на веранду. Николаев хотел тоже.
— Отвали, Рыжий, — сказал ему Серёжкин сосед, тоже рыжий. — В комнате храпеть будешь.
Рыжий Николаев пробовал спорить, но его никто не слушал. В комнату к Николаеву попали трое несчастных.
— Ночью он вам устроит концерт, — грозил Серёжка.
На другой день выбирали актив отряда. В актив идти никто не хотел.
— Рыжего, Рыжего, — догадался кто-то.
— Ему всё равно докладывать, — кричали другие.
— Передовых, только передовых, — сказал пионервожатый, — главный передовой — ваш командир.
— Ага, Рыжего нам в командиры.
Девчонки пробовали голосовать против, но их было меньше, и они действовали врозь.
— Равняйсь! Смирно! — кричал Рыжий на линейке командирским голосом, и баянист Илья Евдокимыч улыбался. Он сидел на специальной скамеечке под трибуной, играл, когда нужно — марш, когда нужно — туш.
— Это голос! Настоящий командир, понимаешь, — сказал весёлый музыкант Илья Евдокимыч.
И старшая пионервожатая мечтательно ответила сверху:
— Весь отряд поведёт за собой. Увидите.
А после линейки, когда все разбились на кучки, чтобы играть, кто в казаки-разбойники, кто в прятки, кто просто так повисеть на заборе, Рыжего не приняли ни в одну из этих кучек.
— Иди-иди, пока в поддыхало не получил, — говорили ему в каждой компании.
И только девчонки позвали его к себе:
— Николаев, а Николаев, иди сюда.
Он подошёл.
— Николаев, а у тебя мама рыжая?
— Рыжая, — сказал он.
— А папа — тоже рыжий?
От девчонок Николаев отошёл сам.
Так он и проводил время один, сидя на скамейке и ковыряясь ботинком в земле.
После полдника все пошли убирать футбольное поле. Неизвестно, в какую игру раньше играли на этом поле, потому что посередине стояла высочайшая мачта, гладкая до блеска.
— Ну и столб, — говорили ребята, — на такой никому в жизни не забраться.
А Николаев забрался. Никто и не заметил, как быстро он залез на верхушку мачты.
— Николаев, а Николаев,
Николаев молчал, обняв мачту руками, и было видно, как он раскачивается там, в небе, вместе с мачтой, от ветра.
— Это он работать не хочет, — поняли ребята, — Мы мусор убирай, а он будет там сидеть.
Николаев слез.
Когда мусор весь был убран, стали составлять футбольные команды.
— Меня в нападающие, — попросился Николаев.
— Рыжего? Ха-ха, тебе только загольным, мячи подносить, — сказал рыжий Серёжкин сосед.
На следующее утро у этого соседа пропали пятьдесят копеек. Они лежали раньше в пиджаке, во внутреннем кармане, а теперь их там не было. Все порылись в своих карманах, и оказалось, что ещё у одного пропал рубль.
— Или я его дома куда запрятал, — говорил он.
— Рыжий, это точно уж он. Ещё ворует.
Пошли к Рыжему. Трое «несчастных» из его палаты отговаривали:
— И ночью он ничего, не храпит, и конфеты все нам подарил.
— Притворяется!
— А конфеты, слыхали, Рыжий конфет накупил и своих там угощает!
— Отряд, смирно! — кричал Николаев на линейке командирским голосом.
А старшая пионервожатая говорила вниз музыканту Илье Евдокимычу:
— Такой ведь спокойный на вид мальчик. Торжественная линейка завтра, а у него синяки.
Перед торжественной линейкой появились первые родители.
Желающих просили на стадион. Пионерское пятиборье.
На футбольном поле начались состязания пионеров. И Рыжий вдруг дальше всех кинул гранату.
Потом он выше всех прыгнул в высоту.
— Рыжий-то, Рыжий-то, ха-ха!
— Вот ябеда противный, дадим мы ему потом.
Начался забег на километр. Рыжий и тут бежал первым.
— Рыжий, Рыжий, отдохни! — кричали ему и бросали под ноги сосновые шишки, а одна шишка попала даже по голой ноге.
И тут вдруг Серёжка увидел рыжего Николаева. Не того, который бежал первым по утоптанной жёлтой дорожке, а другого, настоящего прошлогоднего рыжего Николаева. Он стоял с матерью и чёрным мальчишкой из младшего отряда. И Серёжка вспомнил, что они и в прошлом году были вместе, а сейчас в лагере, значит, один младший, старший же Николаев — рыжий, приехал к нему с матерью. А их нынешний Николаев вовсе не тот, не прошлогодний.