Ржавая Хонда (сборник)

Я так понимаю – право на ошибку человек получает вместе с рождением. Это как клеймо на лбу: если уж сглупил и родился, то и быть тебе дураком до последнего выдоха. Отдельный вопрос: что при жизни делать

с гамузом ошибок? Кто-то выкладывает на бумагу и прячет в библиотеках, другие травят разведенным спиртом или дымом запретной ботаники. Но есть и такие, кто наступает на грабли и твёрдо стоит на своём, не замечая стремительного приближения черенка.

– …не с улицы пришёл, – тошнит Рыжий. – Люди тебя посоветовали. Сказали: иди к Каину, он не обманет…

От него несёт потом и дешёвым вином. Алчный блеск глаз пробивает ржавую чёлку навылет. Протухшая папироса прочно приклеена к нижней губе и почти касается кончика носа. Того самого, который в скором времени встретится с рукоятью садово-огородного инструмента. Но больше всего беспокоят руки: огромные, загорелые, почти чёрные. Руки заготовителя, а не вора. Мог бы и не говорить, что «не с улицы». Сам вижу – с Поля. Откуда же у него воровская сноровка?

– Редкая вещь. – Сырой резиной тянется время. Я лишь оттягиваю неизбежное. Сейчас любое слово во вред, а ыспасти может только чудо. – Режик нужно было регить у Сальтана.

– Много слов, Каин. – Лениво колышется вверх-вниз окурок. Длинная чёлка вот-вот смахнёт вчерашний пепел с его серого кончика. – Режик-шмежик… Я вещь принёс. Аты взял. Выходит – должен.

На столешницу из-под чёлки падает капля. Рыжий не спеша достаёт платок и долго с наслаждением прочищает нос. Удивляют две вещи: серебристый просверк паутины на платке и папироса, которая не мешает сморкаться. Пока я раздумываю: не из того ли сундука платок, что и оружие, «клиент», не замечая капли на столе, прячет сокровище обратно в карман. Кажется, этот болван не догадывается о ценности платка точно так же, как не сумел два отбоя назад отличить режик от обычного ножа.

Я качаю головой: как жаль, что наше общение вот-вот прервётся! Обирать бродяг – моё ремесло. Беру с полки тряпку и старательно вытираю прилавок.

– Ты принёс нож, Рыжий, – отвечаю ему в тон: не спеша и значительно. – О режике уговора не было. Режик – это другая статья. Выходит – подставил.

Злюсь на свою нерасторопность. Надо было сразу с ним расплатиться. За нож он просил дорого, но как для режика пустяк. Пожадничал я. Поскупился. Хотел дважды на одном обороте сыграть. Вот и попал на цугундер. Дурак!

И вдруг будто из подвала холодом потянуло. Я-то не первый год у Фортанцера в стряпчих хожу: если по ногам сифонит, значит, кто-то зашёл. И точно – дружинник. Очки, тренч, шляпа… высокий воротник, широкие поля… весь в чёрном, в серебристую паутину. Богатый фандряк! Это не жалкий лоскут в кармане Рыжего. К такому с мелочью не сунешься: государственный служащий на стрёме общественных интересов.

– Добрый день, молодые люди, – весело так говорит. Будто и вправду

ночь видел. – Не помешал?

– Каин, какого депа? – А чинарик-то отвалился! И спеси убавилось. – Это кто?

И к двери оборачивается. Понятно, что там его приятели у входа. Были. Ведь если человек всё-таки зашёл, то с приятелями что-то приключилось. Не могли они никого впустить… а меня выпустить.

– Данилой кличут, – представляется дружинник. – Слышал о таком?

– Приятно познакомиться, – цедит Рыжий – и ко мне: – В другой раз сочтёмся.

И к двери скользкой походкой. Будто нет служивого вовсе – как мимо пустого места прошёл.

– Не валяй дурака, парень, – скрипит Данила. – Вещица твоя ко мне залетела. Обкашлять бы…

И режик из кармана вынимает. Рыжий – ходу к дверям. Думал на рывок взять. Только уже через секунду вернулся. Не понравилось ему то, что за дверью увидел.

– Бегать лучше, чем говорить? – улыбается Данила.

Весело ему… а что ему не веселиться? Считай, на горячем поймал. Холера! То-то он такой счастливый. Теперь к Сальтану – и амба! Разве что страж мой небесный за меня заступится. Больше мне рассчитывать не на кого.

Но Рыжий полагался только на ноги – ломанулся к запасному выходу через подсобку. Правильно: на то и двуходка… Загремело в коридоре, посыпалось.

Я стою себе. Убирать-то теперь кому-то другому. Чего волноваться?

– Надеюсь, ничего ценного? – интересуется дружинник.

– Что? – переспрашиваю. – А?

– Успокойся, Каин, не твои похороны. Если понадобится, я тебя быстро зарежу, испугаться не успеешь. Скажи лучше, откуда знал, что приду? По глазам вижу – ждал.

– В рядах слух прошёл, что Гавриловых шмонали, искали древнее оружие. А режик я ему отнёс. Выходит, на моём товаре Гаврилов и погорел. Только меня он покрывать не станет…

Докладываю чётко и ясно. Никаких там шуток или отвлечений. Это как под проливным дождём: всегда наступает момент, когда перестаёшь сутулиться и жаться, – ведь одежда на теле ничуть не суше гноя под ногами.

– Смотри, какой сообразительный… – усмехается Данила.

Указательным пальцем он поправляет дужку чёрных очков на переносице. Ноготь на пальце недавно сломан – новый вырос лишь на четверть. Видать, не от всего тренч-фандр спасает.

– У бродяги режик брал? – Данила кивает на дверь в подсобку.

– Да, – отвечаю. И совсем мне легко сделалось. Будто каждый день клиентов сдаю… пачками. – Рыжим Шухером назвался.

– «Рыжий Шухер»? В масть погоняло…

В полуобороте к дружиннику возвращаю тряпку на место и заботливо поправляю журнал учёта, перекладываю каталоги, прейскуранты… Полочку я сам смастерил и на стенку повесил. В тощем собрании документов особо выделяется сытый торец Библии. Последний осколок утерянной жизни: папа, мама, сестрёнка…

А дружинник не уходит, будто ждёт чего-то. Ну и я с ним стою. Вдруг он просто так зашёл? Купить чего или продать. Не выгонять же человека на улицу? Или он от рождения стеснительный? Не решается сказать, чего от меня нужно…