Ржавые земли
Шрифт:
– Рудольф! – Локтионову не давали покоя множество вопросов. – А откуда, дьявол их забодай, они вообще взялись, а?
Шведе пожал плечами. Его внимание привлекло яркое пятно на фоне рыжей песчаной глади. Председатель повернулся к Локтионову и пленникам спиной, отошел на пару шагов. Наклонился и поднял клетчатый шейный платок.
– Ведь хозяева сгинули, Рудольф! – Локтионов развел руками. – Кто бы мог еще обстряпывать эдакие дела? Не ведаешь, голова?
– Ведать не ведаю, – ответил Шведе. Он уже вспомнил, кто закрывал лицо этим самым клетчатым платком. Локтионов и Тупотилов – сопляки, упустили
– Как вы здесь очутились? – Локтионов рванулся к пленным, те отпрянули, заерзали на корточках, тараща глаза. – Я вас спрашиваю! Какого черта вас сюда принесло?!
На помощь Локтионову поспешил Короста. Одному молодой кочегар для освежения памяти врезал прикладом по зубам, другого двинул ногой под дых.
– Токмо… плыли и плыли себе… – проговорил старый седовласый матрос. – А где мы, братки? Где мы, а? – всхлипнул он.
– В аду! – несмешно пошутил Короста, а Локтионов склонил голову, соглашаясь.
Шведе схватился за бинокль. Посмотрел налево – никого, посмотрел направо – никого. Оббежал, не обращая внимания на окрики своих людей, пароход. Остановился под килем и вновь поднес к глазам окуляры.
Он увидел четыре силуэта. Так-так: Рудин, двое моряков (скорее всего – кумовья) и какой-то ненормальный, что передвигается почему-то на четвереньках. Шведе досадливо взмахнул биноклем, матюгнулся. Снова заглянул в окуляры, но силуэты изгоев уже слились с горизонтом.
– Короста! – позвал тогда Шведе. – Муромцев! Тищенко!
3
…О, какие это были руины! Марсианский храм Луксора! Марсианский храм Карнака!
Ущелье – неестественно прямое, с гладкими стенами. Стекают с ровных краев песчаные струйки людям на головы. А за ущельем – аллея шестигранных обелисков и древнее, наполовину занесенное песком строение.
– Ну вот и пришли, – сказал боцман себе в бороду.
Ева кивнула, затем поглядела вверх. Гору опоясывала странная пегая туча. Даже не туча, а что-то вроде плотного облака мошкары. Туча шумела. Этот сухой и пустотелый звук тревожил: словно мешок лесных орехов кто-то тряс в небесах.
– Там корабль… за развалиной…
Ева прищурилась. Через несколько мгновений она смогла разглядеть за пылевой завесой обводы замершего кормою вверх судна.
– Я могу раздобыть немного еды, – предложил Гаврила, – пока ты будешь заниматься своими делами. На этом корабле перевозили зерно, поэтому в трюмах до сих пор не перевелись крысы… Какое-никакое, но мясо. Нормальное, с Земли. Не человечина. Можно обжарить на костре. Что скажешь?
Еда у них закончилась вчера. Да и трудно было назвать едой те жалкие крохи. Боцманская фляга тоже пересохла…
– Поступай, как знаешь, – ответила Ева и снова посмотрела на тучу. Ей показалось, что над ней нависла тяжелыми складками ткань, сотканная из мириад серых и беспокойных гранул.
Гаврила тоже задрал подбородок. Ева заметила, как дернулся прикрытый кольцами густых волос кадык боцмана. Да, Гаврила тоже страшился того, что может вот-вот произойти.
…Они пересекли пустошь вдоль подвижной границы наэлектризованной сини. Синь наступала со всех сторон в безмолвии, под сухой шорох пегих туч. От бело-голубого сияния слезились глаза, приступы жесточайшей мигрени случались даже у Гаврилы, хотя он раньше и знать не знал, что это такое – дурацкая мигрень.
А дальше они почувствовали, что за ними следят. Огромные… Любопытные… Осторожные… Они взирали на людей из-за полусфер (бараков ли? депо?), ближе носа не казали. Гаврила присмотрелся к одному такому созерцателю через бинокль да махнул после рукой, перекрестился и больше в ту сторону не глядел.
…В ущелье вспыхнул свет. Вдоль аллеи обелисков вытянулись две человеческие тени. Дохнуло в спины жаром: точно из кузнечного горна обдало. Теперь можно было позабыть, что, дескать, имелась когда-то возможность развернуть оглобли и сбежать в пустыню; а дальше – в южные леса, о которых рассказывал добрый доктор Рудин.
Да и не собирались они отступать. Дорога в один конец? Пусть…
Какое-то время они смотрели, как полыхают огни в узком коридоре ущелья. Словно полярное сияние, окрашенное всеми тонами холодной части спектра, преградило им обратный путь через скалы.
Молчали. Сопровождать действо мало-мальски чувственными восклицаниями или просто – равнодушным бормотанием, сил не оставалось. Да и что тут скажешь? Мышеловка захлопнулась! Дышать труднее, и звуки почему-то тухнут. Жарко: Гаврила расстегнул шинель, а потом и вовсе сбросил ее с плеч. На лице боцмана выступил пот.
Ева взяла Гаврилу за руку, и зашагали они вдвоем по аллее обелисков, подгоняемые шорохом пегих туч. Им казалось, что под ногами – дно поставленной на огонь сковороды.
– Гляди!
Кажется, они воскликнули одновременно.
Прозрачные пленки, радужные и тонкие, будто вытянутые мыльные пузыри, скользили по древнему строению. Деловито ощупывали лишенную стыков каменную коробку, забирались внутрь сквозь наполовину занесенный песком дверной проем.
Боцман хлопнул в ладоши, коротко свистнул. Ева поморщилась: столь неестественными стали звуки. «Пленки» тут же закружились вокруг руины, прозрачное многометровое полотно торопливо выплеснулось из дверей, – точно опасалось, что его могут застать за тем, чем оно там внутри занималось. Ордой вспугнутых святой молитвой призраков, разве что без стенаний и хохота, «пленки» взмыли вверх. Растворились на фоне шуршащего облака, оставив после себя запах уксуса.
Ева двумя руками столкнула верхнюю часть песчаного наноса, за которым скрывался темный провал двери. Потом встала на четвереньки и протиснулась под притолокой.
Внутри строение почти под потолок было занесено песком. И все-таки умные плиты облицовки, те самые «зеркала», секрет которых разгадал Рудин, мгновенно отреагировали на появление человека. Зал озарился матово-белым светом. По выступающим из песка плитам прошла рябь, затем проявились обязательные «плывущие» письмена.
Ева повернулась к двери, схватила Гаврилу за руки и помогла ему забраться внутрь. Едва-едва боцман оказался под крышей, как из нависших туч ударили косые лучи. Брошенная возле порога винтовка взорвалась, ее деревянный приклад мгновенно превратился в черную головешку.