Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!
Шрифт:
Беленькому объявили выговор, его сержанта разжаловали в рядовые. Не забыли и обо мне, на полгода отсрочили представление на очередное звание.
Проводив Горбунова, вернулся младший лейтенант, глаза заплаканные.
Какой ужасный день, вернее ночь. Кажется, наверху сошли с ума, сделали нас, командиров, заложниками изменников Родины. Какое безрассудство! Если так продолжится, армия лишится боевых командиров. И это хулиганское нападение комбата, в старой армии за такое стрелялись. Публичное оскорбление командира — это черт знает что. Впрочем, на злобность лучше отвечать пренебрежением, это срабатывает лучше,
Беленький сидел на нарах, опустив голову, и вдруг взорвался:
— Вы-то понимаете, что младший лейтенант Беленький — следующая жертва этих мерзавцев! Вы это понимаете?!
— Успокойтесь, Сережа, — сказал я, — и не вешайте нос. Побольше терпения, выдержки.
— Ну и совет! Извините меня, какая польза от вашей философии?! Я официально предупреждаю: если произойдет побег в моем взводе, я покончу с собой! — Дрожащими руками он вынул из кобуры пистолет и приставил к виску: — Вот так и будет!
Только этого не хватало, опасливо подумал я. Повысив голос, резко бросил:
— Сейчас же уберите пистолет, младший лейтенант! Успокойтесь и не забывайте, что мы в боевой обстановке и воюем не с ветром. Вам доверили командовать солдатами! В их глазах вы представляете армию!
Младший лейтенант спрятал оружие в кобуру, но стоял бледный, натянутый, как струна. Как его успокоить?! Не совладав с собой, он выкрикнул:
— Какие мы все командиры, если страшимся своих больше, чем врага?! Такое положение непереносимо!
Я поднялся с лежанки и подошел к нему:
— Хватит хныкать! Назначаю вас, младший лейтенант Беленький, моим заместителем. Идите к солдатам. У нас впереди большая работа.
Кажется, удалось утихомирить парня. Он отдал честь:
— Слушаюсь! — и покинул блиндаж.
Я прилег и закрыл глаза, может, все-таки сходить в медсанбат? Но я фактически теперь один, на Беленького роту не оставишь, уж больно он хрупкий — чистая нетронутая душа, он мне напоминал Женечку. Все больше война учила меня и прежде всего отношению к людям, главное — это освобождать их от чувства страха, слабости духа, одиночества.
Резко хлопнула дверь, не вошел — ворвался с ошеломленным лицом сержант, подбежал ко мне и, склонившись, еле разжимая губы, пробормотал:
— Товарищ комроты, младший лейтенант застрелился!
— Что?!! — вскричал я, забыв о боли, медсанбате, обо всем на свете, оттолкнул сержанта и в одной гимнастерке пулей вылетел из блиндажа…
…Нас, командиров переднего края, тогда, в начале зимы сорок третьего, спас Сталинград! После Великой Победы бежать стали меньше. Никакие радиовыкрутасы противника уже не действовали на ванечек и василечков! После Сталинграда не было такой силы, которая могла поколебать бойца. Вера в победу вошла в каждого. Словно погибшие передавали свою силу живым…
Я остро переживал самоубийство Сергея. В девятнадцать лет так ужасно поступить с собой. Что это — проявление слабости характера, мальчишеская выходка, может быть — стресс?.. Скорее всего, душа его не смогла смириться с унижением и злом, не захотел он служить под началом коростылевых, не выдержал подлости одних и цинизма других. А как же я со своей толстовской философией смирения и терпения? Кому служу я? — Жизни!
Передний край под Ржевом, я стою с солдатами в траншее, и все мы поздравляем друг друга. Каждый считал дни — когда же наступит Новый год! И вот он пришел! С вечным своим таинством, надеждами, новыми дивными красками. Снежные наметы укрывают лапы елок, легко поскрипывает снег под ногами, дышалось в полную силу… Фронтовики всегда связывают новогодние дни с воспоминаниями о святости, Рождестве, с огнем свечей, воспоминания о добрых традициях наполняют верой в будущее. Вот и в ту ночь все особенно много говорили о доме, читали друг другу письма матерей, любимых девушек, показывали — в который раз! — фотокарточки… Все знали о произошедших событиях, многие участливо глядели на меня, но ни о чем не спрашивали. Зачем?..
Смотрю на часы: 12.10 — уже десять минут как шествует Новый год. Вглядываюсь в тихую морозную ночь. Противник молчит — видно, тоже справляют праздник.
К Рождеству и под Новый, 1943-й год каждый немецкий солдат под Ржевом получил рождественский подарок: килограммовый пирог, кекс, шоколад, двадцать граммов кофе, сигареты и алкоголь. Особо отличившимся в боях вручили пакет от Гитлера. Во всех соединениях горели рождественские елки, как в былые, мирные времена.
Мы же, бойцы и командиры на переднем крае, на Рождество и под Новый год получили обычные «наркомовские» сто грамм и по два кусочка селедки — вышло по паре бутербродов, на закуску. Вот и родилась песенка, ее охотно напевали в окопах:
Смело мы в бой пойдем За хвост селедки! И как один помрем За сто граммов водки!Изредка взлетали в небо ракеты, освещая огромное поле и крепко закованную в лед Волгу, ее крутые берега. Над нами темнело небо сумрачной фронтовой ночи, а в голове бродили какие-то шальные мысли… И никакого предчувствия скорых перемен в моей жизни.
Глава двенадцатая
Полковой вожак молодежи
Январь 1943 года
Окопная жизнь не изменилась. По ночам проверял посты, разговаривал с солдатами, стараюсь понять их настроение, отношение к перебежчикам. Много чего приходилось услышать. Новобранцы рассказывали:
— Погоняли два месяца с палками вместо винтовок: ать-два-три — и айда на фронт, мол, там сами живо выучитесь. Что ж, и выучились: стрелять, штыковать, убивать гада-немца. Многие, уходя, сыграли свадьбы, надули пузо своим девкам: ежели овдовеет, глядишь, хоть что-то получит баба от власти.
На переднем крае новобранцы уже пообвыкли, о перебежчиках говорят:
— Креста на них нет, уклонились с пути, поплатятся за то, ох поплатятся.
Другой рассудил иначе:
— Мне что, за них сорочку сымать? Поплевать да забыть.
Услышал и такое:
— Кто знает, кому полегчает — им или нам? Бог-то помалкивает.
Тяжело было это слушать.
В роту прислали двух скороспелых младших лейтенантов. Теперь мы командовали втроем, стало полегче. Я уже ввел свою систему, приняли вроде нормально.