С букварем у гиляков. Сахалинские дневники ликвидатора неграмотности
Шрифт:
По их мнению это нормально. Они ходят друг к другу чесать головы, а одиноким мужчинам по неписанному правилу должны вычесывать голову женщины-соседки.
Гостеприимство у гиляков очень развито: едут в гости к знакомым за 500—600 километров, чтобы выпить там чай или спирт с соленой или сырой рыбой.
Надо отметить, что о времени, расстоянии, возрасте и денежном расчете гиляки знают очень немного. В этом я убедился на многих фактах.
Иной раз заинтересует стоимость какого-нибудь предмета. Задаешь вопрос:
— Сколько стоит?
— А чорт его знат. Ни знай, — отвечает гиляк.
На вопрос о том, много ли осталось ехать, получаешь в большинстве случаев точно такой же ответ.
— Ну, а все же, как думаешь, верст пятьдесят будет?
— Однако, будет! — невозмутимо ответит гиляк, хотя до конца поездки осталось, быть может, всего лишь пять верст, а может статься и все пятьсот.
— Сколько тебе лет? — неоднократно спрашивал я у гиляков и получал такие ответы:
— Однако, нас гиляк лет не сцитает...
Или:
— Однако, сорок будет, — говорил 16-летний мальчишка.
Зато убеленный сединами семидесятилетний старик может объявить себя двадцатилетним.
Поэтому возраст своих учеников я определял по наружному виду.
Слово «однако» гиляки пускают в оборот, когда нужно и не нужно. Они переняли его у русских, и оно видимо пришлось всем по вкусу.
Вообще же понравившиеся слова гиляки лепят, где только могут, не желая считаться со здравым смыслом. Один гиляк, например, назвал свою дочь «Ванька». Когда русские стали ему разъяснять, что это имя мужское, гиляк ответил:
— Мой такой имя шибко да любит.
Мне рассказывали, что в Уангах гиляки на могилах ставят иногда кресты (в этой местности гиляки хоронят покойников, севернее же сжигают). Когда русские крестьяне спрашивают их, к чему они это делают, следует обычный ответ:
— Чорт знат. Ни знай.
О взаимоотношениях гиляков между собой я кое-что писал уже в дневнике. Когда гиляку нужен какой-нибудь предмет, он просит у другого, и тот отдает ему свою вещь безвозмездно. Если у одного из гиляков появляются деньги, он собирает знакомых, все вместе отправляются в лавку, находящуюся в ближайшем от стойбища селе, и все покупают то, что им нужно, платит же за всех один. Зато, когда у него появляется в чем-нибудь нужда, соседи дают ему все нужное немедленно.
Сегодня мой сторож Офть принес из своего амбара кусок материи. Я спросил его:
— Что, Офть, собираешься сшить себе что-нибудь?
— Нет, — ответил он. — Один гиляк просил дать; ему на рубашку нужно, так надо дать ему.
— А ты сам почему не пошьешь для себя рубаху? — вновь спросил я.
— Нельзя. Раз просил, значит, надо отдать.
— Он тебе за материю деньги дает?
— Зачем деньги? — удивился Офть. — Когда мне что нужно будет, я у него попрошу. Он мне тоже даст.
И на ряду с этими замечательными взаимоотношениями, так напоминающими первобытный коммунизм, у гиляков, оказывается, существует родовая месть.
На-днях зашла ко мне в гости гилячка с двумя дочерьми. Она сносно говорила по-русски, и в разговоре с нею выяснилось, что муж ее был убит в силу так называемой родовой мести.
Она, не волнуясь, не переживая, словно речь шла о постороннем предмете, сказала мне:
— Мой музик (мужик) убил один гиляк. Брат этого гиляка убил мой музик, а брат мой музик долзен убить тот гиляк который убил мой музик...
Я расспрашивал своих учеников, и они подтвердили, что родовая месть и впрямь существует, но потому, что советские законы строго преследуют ее, случаи убийства становятся все реже; если же и бывают они, то все проделывается очень осторожно, так, чтобы не могли обнаружить следов убийцы.
Кормят ездовых собак.
У гиляков, как у многих восточных народов, существует до сих пор калым, то есть выкуп за невесту, уплачиваемый женихом ее родным. Здесь калым называется юскинд.
Платят его обычно ружьем, мануфактурой и деньгами.
Отец не интересуется, желает ли его дочь выйти замуж или нет. Он продает ее, не спрашивая. Если же дочь уходит от первого мужа обратно домой, отец продает ее другому мужу и вновь получает за это юскинд.
Многое из гиляцкого быта и нравов стало мне известно за первый же проведенный здесь месяц. Несколько дней назад я был свидетелем гиляцких похорон. Для этого пришлось пойти в недалекое отсюда стойбище Потово. Туда накануне привезли местного гиляка Чугуна, скончавшегося в ногликской больнице.
Покойника положили в амбар и послали в Арково за отцом, ловившим там навагу. Когда отец приехал, все потовские жители и обитатели ближайших стойбищ сошлись на похороны. Чугуна должны были сжечь, и каждый, пришедший на похороны, принес с собою по одному полену. Из принесенных дров сложили большой костер и принялись а покойника.
Его облачили в новую одежду, на ноги натянули чулки из материи, потом связали веревкой и сделали три петли (если умирает женщина, делают четыре петли), в эти петли продели длинную палку. Два человека взяли ее за концы и понесли покойника на костер. Возле него покойника развязали и положили в центр костра, сложенного четырехугольником. Каждый угол костра украшен поленом, поставленным наподобие свечи.
Углы эти тотчас же подожгли, дрова были сухие, воспламенились моментально, и через несколько минут труп был охвачен огнем.
Многие гиляки стали расходиться, их присутствие не обязательно. Только родители умершего остаются у пепла до вечера.
Тем, кто остается до конца сожжения, приносят из дому пищу, которая уничтожается здесь же поблизости. На другой день после похорон весь пепел, остающийся от костра и покойника, забрасывают бревнами и уходят в юрту покойника пить чай.
Поминки длятся несколько часов. Гиляки выпивают огромное количество чая и заедают его рыбой.