С часовыми
Шрифт:
– Не помню, как его называли проклятые патаны, но, по-нашему, это был Театр Сильвера. Но ты, конечно, сам помнишь?
– Театр Сильвера! Да, да. Верно. Ущелье между двумя горами, темное, как колодец, и узкое, как талия девушки. В нем собралось патанов больше, чем нам было удобно, и они – по природе бесстыжие – называли себя резервом. Помнится, наши шотландцы и несколько отрядов гурков теснили патанский полк. Шотландцы и гурки вечно вместе, сущие близнецы, именно потому, что они так мало похожи друг на друга; когда Богу угодно допустить это, они сообща напиваются. Ну-с, как я уже сказал, одной роте старого
– Кто это был? – спросил я.
– Капитан О'Нейль, старый Крюк – тот, об истории с которым в Бирме я рассказывал вам. О!.. Молодчина это был! С тайронцами шел юный офицерик, но дьявольски хорошим командиром оказался он, и вы это сейчас сами увидите… Мы и они встретились на горе; оба отряда пришли с различных сторон, а этот скверный резерв ожидал внизу; патаны были точно крысы в колодце.
– Держитесь, молодцы! – сказал Крюк, который всегда заботился о нас, как мать о детях. – Сбросьте-ка на них несколько глыб, знаете, в виде визитных карточек.
Не успели мы сбросить чуть больше двадцати камней, как патаны стали сыпать страшными проклятьями; вдруг приносится офицерик тайронцев.
– Что вы делаете? – кричит. – Зачем портите удовольствие моим людям? Разве вы не видите, что они будут сопротивляться?
– Честное слово, он редкий храбрец, – говорит Крюк, – оставьте камни в покое, ребята; спустимся, сразимся с ними.
– Ну, это не сахарный сироп, – проворчал один из моих товарищей в заднем ряду, а Крюк и услышал.
– Разве у каждого из вас нет ложки? – со смехом сказал он, и мы быстро спустились с горы. Леройд лежал больной, и, конечно, его не было с нами.
– Вранье, – сказал Леройд и пододвинул к нам свои козлы. – Я был в ущелье, как тебе отлично известно, и там заполучил вот это. – Он поднял свои руки: из-под левой сверху вниз, по груди, тянулась тонкая белая полоса, кончавшаяся близ четвертого правого ребра.
– Ну, я выживаю из ума, – не смущаясь, сказал Мельваней. – Да, ты был с нами; о чем только я думал? Лежал другой. Ну, Джек, значит, ты помнишь, как мы с тайронцами сошли вниз и патаны сжали нас до того, что мы не могли двинуться.
– О, в жестокие тиски попали мы! Меня так теснили, что мне казалось, я сейчас лопну, – заметил Орзирис, задумчиво потирая себе желудок.
– Там не место было маленькому человеку, но один коротышка, – Мельваней положил руку на плечо Орзириса, – спас меня от смерти. Дрались молодецки; патаны держались чертовски долго; мы смело теснили их, ведь шел рукопашный бой, и долгое время никто не стрелял. Действовали только ножи да штыки, да и теми было не очень-то ловко орудовать, потому что мы и наши противники стояли вплотную друг к другу; тайронцы ожесточенно кричали позади нас; долгое время я не понимал, чего они беснуются, и только позже уразумел причину их ожесточения; поняли и патаны.
– Обхватывай их ногами! – смеясь, крикнул Крюк, когда мы остановились и он сам обхватил рослого косматого патана и точно прирос к земле; ни он, ни его противник не могли причинить друг другу вреда, хотя обоим хотелось этого.
– Хватай в охапку! – сказал он, когда тайронцы стали сильнее прежнего напирать на нас.
– И бей через плечо! – крикнул стоявший позади сержант.
На моих глазах мимо уха Крюка промелькнул тесак, и патан получил рану в горло, – точь-в-точь свинья на ярмарке.
– Спасибо, брат! – крикнул Крюк, спокойный, как непосоленный огурец. – Мне нужно было место.
И он продвинулся вперед; упавшее тело патана дало ему возможность сделать один шаг.
– Вперед! – крикнул Крюк. – Вперед вы, чертовы перечницы! Мне, что ли, тащить вас за собой?
Итак, мы бились, тесня патанов; били их ногами, вскидывали, ругались. Трава была скользкая, каблуки скользили, и Боже помилуй переднего малого, который в этот день падал!
– Случалось ли вам толкаться при входе в партер театра «Виктория», когда все билеты были проданы? – прервал Мельванея Орзирис. – В ущелье было и того хуже; патаны двигались, а мы хотели их остановить. Лично мне не пришлось много разговаривать.
– Поистине, сынок, ты и тогда сказал это. Я держал малыша между колен, пока мог; но он так и тыкал штыком во все стороны, вслепую и был свиреп. Орзирис – сущий дьявол во время рукопашной. Правда, Орзирис? – сказал Мельваней.
– Не смейся, – ответил маленький лондонец. – Я знал, что не принесу пользы, но, когда мы вырвались на свободу, я задал перца их левому флангу. Да, – прибавил он, с силой ударив рукой по козлам кровати, – штык – оружие не для малорослого человека; он для него все равно, что удочка без лески. Я ненавижу, когда руки врагов меня царапают, когда все смешивается. Но дайте мне порядочное ружье, достаточно собранных за год патронов, чтобы порох мог целовать пулю, да поставьте меня туда, где меня не топтали бы рослые кабаны, вроде тебя, Мельваней, и я, с помощью Божией, раз пять из семи свалю человека с высоты в сотню ярдов. Хочешь, попробуем, ты, неуклюжий ирландец?
– Нет, оса. Я видел тебя в деле. Но считаю, что в мире нет лучше оружия, нежели длинный штык.
– К черту штык! – сказал внимательно слушавший Леройд. – Посмотри-ка. – Он ловко схватил ружье и махнул им, как кинжалом.
– Вот, – тихо сказал он, это лучше всего; такой удар размозжит лицо, если же нет, нетрудно ружейным прикладом перебить руку. Однако о таких вещах не пишут в книгах. Дайте мне приклад – и с меня довольно.
– Каждый дерется и каждый любит по-своему, – спокойно произнес Мельваней. – Каждый выбирает то, что ему по характеру: один – приклад, другой – штык, третий – пулю. Ну, как я уже говорил, мы стояли на месте, дышали друг другу в лицо и жестоко бранились; Орзирис винил свою мать за то, что он не родился на три дюйма выше ростом.
Раз он говорит мне: нагнись ты, колода, и я через твое плечо расправлюсь с тем малым.
– Ты отстрелишь мне голову, – отвечаю я и поднимаю руку, – проскользни у меня под мышкой, кровожадный маленький мошенник, только не уколи меня, не то я оторву тебе уши.
– Что ты сделал с тем патаном, который был передо мной и резанул меня, когда я не мог пошевелить ни ногой, ни рукой? Не помню, штыком или выстрелом угостил ты его?
– Штыком, – ответил Орзирис, – удар вверх под ребро… И он растянулся; это для тебя было хорошо.