С мамой нас будет трое
Шрифт:
Брон чувствовала себя совершенно опустошенной. Выжатой досуха. Ей потребовалось большое усилие, чтобы оттолкнуться от двери. Может, все правы и действительно стоит уехать куда-нибудь на несколько дней? Уехать прямо сейчас и решить, что она собирается делать с остальной жизнью.
Остальная жизнь? Это звучит как шутка. Ей уже двадцать семь лет, а никакой жизни у нее так и не было. Может, она не воспринимала бы это так болезненно, если бы не имела перед глазами пример сестры.
Так не должно было быть. Они с Брук совершенно не походили друг на друга во всех отношениях, за исключением внешности
Брон позвонила в университет и сообщила, что не сможет приехать. Что еще ей оставалось? Ухаживать за мамой было больше некому. Кому-то из них следовало остаться дома, а Брук уже начала готовиться к сдаче экзаменов на степень бакалавра. Всегда подразумевалось, что после окончания университета она вернется домой, и тогда придет очередь Брон.
Но чернила едва успели высохнуть на ее дипломе, как ей предложили такую работу, какая может встретиться только раз в жизни.
— Ты ведь понимаешь, Брон? — спросила она со своей неотразимой улыбкой. — Я просто не могу это упустить. — (Конечно, Брон понимала. Было бы неразумно…) — И потом, у тебя так хорошо получается с мамой. Я бы не смогла делать то, что делаешь для нее ты. Ей с тобой уютно.
Но мама больше любит тебя. Она не сказала этого вслух, однако так оно и было. Легче любить дочь, которая красива, которая преуспевает, чем ту, которая изо дня в день видит тебя в борьбе с болью, в страданиях.
Итак, у нее до сих пор не было никакой жизни или, по крайней мере, ничего, что назвала бы жизнью ее сестра. Никакой карьеры, никакого отдыха, никаких зрелых отношений с мужчиной. Если бы не избыток шампанского на праздновании ее восемнадцатилетия в сочетании с решимостью не остаться единственной девственницей в классе, то сейчас она, наверно, являла бы собой самое печальное зрелище на свете — девственницу двадцати семи лет от роду.
Наверно? Кого она хочет обмануть? В ком может вызвать интерес женщина, посвятившая жизнь уходу за больной матерью? Женщина пяти футов и одиннадцати дюймов ростом, состоящая из одних ног и локтей…
По мере того как мужчины ее возраста поступали в университет, женились и переезжали, тот небольшой круг дружеского общения, который у нее был, с годами постепенно растаял, и шансов у нее не осталось.
Взгляд, брошенный на себя в зеркало, тоже не принес ей радости. Волосы — она отхватила их ножницами, когда ей было десять лет и до смерти надоело слышать, как ее сравнивали с красивой сестренкой, — не знали прикосновения парикмахера шесть последних ужасных месяцев. На время похорон она забрала их в узел на затылке, отчего выглядела почти сорокалетней.
Ее кожа, которая еще неделю назад имела тот оттенок бледности, какой бывает у человека, проводящего слишком мало времени на воздухе, теперь пошла пятнами от внезапного и длительного воздействия солнечных лучей. Она сказала себе, что лужайка должна быть в идеальном состоянии, бордюры прополоты и приведены в порядок перед похоронами. Мама любила свой сад, и ей бы очень не понравилось, если бы кто-то увидел его таким запущенным. По крайней мере именно так она себе говорила. На самом же деле теперь, когда отпала необходимость заботиться о маме, она просто чувствовала себя бесполезной, ненужной и старалась забыться…
Она состроила гримасу своему отражению.
— Что, жалеешь себя, Бронти Лоуренс? И уже сама с собой разговариваешь? Все настолько плохо, да?
Она бросила взгляд на груду почты, скопившуюся на столе в холле. По большей части открытки с соболезнованиями. Она взяла их и понесла на кухню, просматривая на ходу. И вдруг остановилась. Между открытками оказалось письмо, аккуратно надписанное круглым детским почерком. Мисс Б. Лоуренс, Охотничий домик, Бат-роуд, Мэйбридж.Она осторожно отклеила клапан конверта, пробежала письмо глазами, нахмурилась, села на один из деревянных кухонных стульев и перечитала его еще раз.
Дорогая мисс Лоуренс,
в пятницу, 18 июня, у нас в школе будет День спорта, и я пишу, чтобы спросить, не сможете ли вы приехать.
Надо же, как официально.
Когда я сказала своей подруге Джози, что вы моя мама, она мне не поверила, и теперь все девочки у нас в классе говорят, что я это выдумала…
В этом месте официальность кончилась, аккуратный почерк дрогнул и обозначилось смазанное пятно. Похоже на то, что здесь на лист капнула слеза. Рука продолжавшей читать Брон резко дернулась к горлу.
…выдумала, будто у меня знаменитая мама, и все надо мной смеются. Даже мисс Грэхэм, директриса, не верит мне, и это нечестно, потому что хотя я и ломаю вещи, но никогда не вру, так что вы приезжайте, пожалуйста…
Слово «пожалуйста» было жирно подчеркнуто.
…чтобы они знали, что я говорю правду, ладно? Я знаю, что вы очень-очень заняты спасением тропических лесов и бедных животных, и не хочу вам надоедать, и если вы сделаете только это, то я обещаю, что никогда больше ничего не буду просить. Ваша любящая дочь Люси Фицпатрик
И ниже:
P.S. Вам не придется встречаться с папой, потому что приглашение от школы на День спорта я выбросила в корзину, так что он о нем не знает.
И еще ниже:
P.P.S. Может быть, вы не знаете, что моя школа называется Брэмхилл-Хаус Лоуэр-скул, это на Фартинг-лейн, в Брэмхилл-Парва.
И еще:
P.P.P.S. В 2 часа.
Брон снова посмотрела на конверт, усомнившись на секунду, что правильно прочитала имя — а вдруг все-таки письмо адресовано кому-то другому?
Но нет. Почерк, похоже, детский, но достаточно четкий. Мисс Б. Лоуренс. Бронти Лоуренс. Так что же это может значить? И тут ее осенило: «…знаменитая мама… спасением тропических лесов…» Письмо предназначалось не ей, а сестре. Ошибиться было совсем не трудно. Такое случалось довольно часто, когда обе они жили дома, но уже очень давно никто не писал сестре на этот адрес.
Но она все-таки не совсем понимала.
У Брук никогда не было ребенка. Должно быть, это письмо от какой-нибудь бедняжки, у которой нет матери; она увидела Брук по телевидению и влюбилась в нее.