С ним надо по хорошему
Шрифт:
Михаил Терентьевич поднял на него глаза, неприятно пораженный. "Это кто же палату оставил на ночь незапертой? Жанночка, черт бы ее!.."
– А, Александр Александрович!
–
– Ну, как вы там, в четырнадцатой освоились? Познакомились с коллегами? Правда, интересные люди?
– Не слишком.
– Что так? Не согласились отправиться с вами?
– С нами, хотите вы сказать, - поправил Шурик.
– Согласиться-то они согласились, да зачем они там нужны - с ущербной психикой! Этот выживший из ума учитель истории. Этот свихнувшийся после четырех неудачных попыток поступить в театральный институт абитуриент. Этот Баграт Рустамович Джугашвили, спекулянт мандаринами, обремененный большой семьей... Кстати, они теперь все здоровы, завтра в аши коллеги их освидетельствуют и выпустят. А сейчас, драгоценнейший Михаил Терентьевич, нам пора в путь. Брать ничего не надо, там все есть.
– То есть как?..
– прошептал побледневший врач.
– А вот так!
– Шурик снимал пижаму - и сквозь его исчезающее тело уже просвечивали двери, кресла и обои на стене.
... И понял Михаил Терентьевич в последнюю минуту своего пребывания на Земле, что действительно встретился с разумом, далеко ушедшим от нашего в своем развитии; с разумом, сила которого в простоте и прямоте, в полном освобождении от лжи, кривотолков, всяких "под видом одного другое". Потому он и обрел силу прямого действия. И разумное существо, общавшееся с ними, равно исключало как насилие над другими и над собой, так и недоверие к их словам, к Информации. А уж коль убедил и согласились, то - слово свято, слово твердо, его надо исполнять.
В полночь над крышей клиники вспыхнул столб голубого свечения. Юпитерианин передавал на свой корабль на стационарной орбите дежурного врача, старшую сестру Жанну Борисовну, санитаров дядю Яшу и дядю Борю. Сержант Зинченко, сменившийся к этой поре с поста, был разыскан дома и транслирован на орбиту в нижнем белье.