С первой леди так не поступают
Шрифт:
— Я умею хранить секреты, генерал, — сухо сказал судья Голландец. — Это подтвердят агенты ФБР, которые проверяли меня перед назначением на эту должность.
— Давайте не будем впутывать в это дело ФБР, — сказал генерал Фаркант. — Сначала вам следует кое-что узнать о его подоплеке.
Когда он договорил, очки судьи Голландца запотели полностью.
— Генерал, — сказал он наконец, — вы вставляете мне в колеса палки величиной с памятник Вашингтону и срываете слушание дела.
— Устав АНБ предусматривает
— Да флаг вам в руки, — сказал судья Голландец, любивший иногда блеснуть знанием современного жаргона. — Однако это заставляет усомниться в правдивости показаний одного из главных свидетелей, выступавших на процессе.
— Тем не менее это была совершенно секретная операция по сбору разведывательных данных. До тех пор, пока мистер Синклер не поставил ее исход под угрозу.
— Откуда он о ней узнал?
— Вероятно, от своих хозяев в Пекине.
— А они-то откуда узнали?
— Этот вопрос заставляет вспомнить о многочисленных специальных методах. Несомненно, «Бревенчатая хижина» была поставлена под угрозу. Во всяком случае, известив мистера Бейлора о ее существовании, мистер Синклер сделал бесполезными все данные, полученные нами в ходе операции. Его цель, очевидно, состояла в том, чтобы защитить мистера Граба.
— Вы же сказали, что не получили информации о Грабе.
Генерал Фаркант вздохнул:
— Так и есть. В конце концов мы пришли к выводу, что мистер Граб не обсуждает с женой свои деловые отношения с индонезийскими посредниками, представляющими китайскую разведку.
— Граб получил индонезийские нефтяные контракты, президент Макманн получил от китайских военных денежные пожертвования на свою вторую предвыборную кампанию? Отмытые через заграничные акционерные общества Граба. Так, что ли?
— По существу — так. А коль скоро это так, вы, наверно, понимаете, почему было дано разрешение на электронное наблюдение за мистером Грабом.
— Почему же вы не вели наблюдение непосредственно за Грабом, не установили жучки у него дома?
— Я предпочел бы не отвечать, судья. Вопрос весьма щекотливый.
— А я не боюсь щекотки. Отвечайте. Я настаиваю.
— АНБ запрещено устанавливать слежку за американскими гражданами на территории Соединенных Штатов. Мы нашли лазейку.
— Продолжайте.
— Белый дом — это федеральное учреждение. А для ведения слежки в стенах федерального учреждения не требуется разрешения суда. Если же кто-то случайно вынесет жучок за пределы федерального учреждения, это уже не наша забота. Надеюсь, вы понимаете.
— Ничего себе лазейка! Выходит, вы начиняли жучками
Генерал Фаркант кивнул:
— Сотовые телефоны, карманные компьютеры, ноутбуки.
— Почему бы просто не взвалить всё это на плечи ФБР и ЦРУ?
— После случая с Уайли П. Синклером, случая с Олдричем Эймсом, случая с Хансеном наша вера в некогда бесспорное умение ЦРУ и ФБР хранить секреты, как вы, наверно, понимаете, сильно поколебалась. А если нельзя верить ЦРУ и ФБР, кому тогда можно верить?
— Видимо, АНБ, — не без ехидства заметил судья Голландец. — Но если вас интересовал только Макс Граб, зачем вы записали разговоры еще шестисот семидесяти двух человек?
— Судья, я пришел сюда сообщить вам, строго конфиденциально, что если обвиняемая ограничится требованием представить в суд только одну определенную запись — сделанную двадцать восьмого сентября, — то АНБ, возможно, не будет это требование оспаривать. В противном случае…
— АНБ, возможно, заявит, что подобных записей не существует. И сожжет все кассеты. Так, что ли? И дело с концом?
— Я не вправе это комментировать.
— Бойс! — Бет, скрывшись из поля зрения Секретной службы, говорила по сотовому телефону, подаренному ей одной вашингтонской подругой. Она набрала номер телефона-автомата в Арлингтоне, на самой границе территории, в пределах которой было разрешено передвигаться Бойсу до вынесения постановления по его собственному уголовному делу. — Мне только что звонили. Голландец собирается удовлетворить требование — при условии, что мы ограничимся одной кассетой.
— Замечательная новость. Но…
— Что?
— Неужели тебе не хочется послушать, что записано на остальных шестистах семидесяти двух кассетах?
— Это не к спеху.
— Я хочу прийти в суд, когда ее будут прослушивать. Я изменю внешность. У меня это уже неплохо получается.
— Не выходи из машины. Ради бога, Бойс!
— Твои эсэсовцы хотят меня пристрелить. Видела бы ты, как они на меня смотрят.
— Держись. Ого, ну и сообщение только что передали!
— О чем?
— О Бабетте. Угадай, кто представляет ее интересы?
— Только не…
— Алан Крадман.
Все юристы относились к Алану Крадману с презрением, зная, что он выставляет клиентам счет не только за юридические услуги, но и за выступления с рассказами о подзащитных по телевидению. Как правило, о них он рассказывал минут пять, а остальное эфирное время посвящал рекламе своей очередной книги, каждая из которых была «при всей должной скромности, моей лучшей».