С привкусом пещерной соли
Шрифт:
Ясное дело комнату Наташке выделили только для того, чтобы дать возможность без помех принимать осведомителей, желающих продать пикантную информацию о знаменитостях и хотя всем в редакции на самом деле было глубоко начхать, кто эти болтуны и откуда, и как выглядят, и как живут, куда охотнее те делились информацией, если попадали в подходящую обстановку: ореол таинственности, ограждение от чужих нескромных глаз, заинтересованность и желание слушать их тайны, открыв рот.
Но обычно Наташку о посетителях предупреждали. Хотя... может и в этот раз пытались, но она как раз выходила в коридор
Теперь Наташка молча смотрела на вошедшего мужчину, пытаясь наскоро вычислить, что он принес продавать. Чаще всего несли мелочевку вроде единичной измены в туалете ресторана или пары десятков тысяч евро, за вечер проигранных в казино (и кому это интересно?), но выслушать стоило каждого - никогда не знаешь, где и в чем найдешь бриллиант.
Мужчина лет тридцати был ей незнаком. Это на удивление бледное лицо не мелькало в новостях и светской хронике, потому что иначе она бы запомнила. Очень необычное на нем выражение - сочетание глубокой самоуверенности и при этом нечто тоскливо-уставшее, но без налёта цинизма, который каждый мало-мальски обеспеченный человек должен излучать по определению. Этот не излучал. И что ж он бледный-то такой, ведь лето началось, хоть какой-то загар должен прилипнуть? Больным явно не выглядит, и взгляд такой... бессодержательный. Внешность славянская, разве что глаза светло-карые, короткая стрижка, чисто выбритая кожа. Наташка пробежалась по одежде - костюм дорогой, явно сшит на заказ. Туфли новейшие и такие безупречно чистые, словно за дверью посетитель оставил мальчишку с обувной щеткой в руках, который сопровождает его повсеместно. Но что-то не так. Наташка неуловимо нахмурилась. Она не раз видела мужчин, уже с момента рождения обвешанных брендами, которые носят на себе тысячи долларов с таким видом, будто их ни разу не колышет, как они выглядят. Видела мужчин, которые испытывают сексуальное удовлетворение от одного лишь понимания собственной крутизны. Видела таких, на которых дорогая одежда висит, как на пугале. Но этот был исключением. Одежда на нем была... и он явно умел ее носить, но что-то не так.
Ладно... Наташка перевела глаза на лицо и попыталась представить, что он хочет продать. Одно из двух, судя по ее опыту - или завалить конкурента по совету директоров, чтобы прибрать к рукам больше власти и бабла, либо месть какой-то певичке, променявшей его на другого, пощедрее. Хотя... такого мужика даже тупой Свиридовой хватило бы ума не упускать. Значит, конкурент. Наташка тут же нацепила подходящую случаю понимающую улыбку. Но без оттенка похоти, необходимой для второго варианта.
– Наталья Иванова?
– спросил мужчина, не оценив усилий расположить к себе и не ответив на улыбку.
Назвал по настоящей фамилии. А посетителям и читателям журнала она известна только под псевдонимом. Улыбка висела как приклеенная, но Наташка снова ощутила сомнение. Что-то в нем не так. Он слишком сливался с обстановкой. И, пожалуй, неважно, речь идет об офисе журнала, о пустоте океана или о дремучих лесных зарослях, поливаемых холодным дождем. Казалось, он везде будет к месту. Как хамелеон, но тот просто подстраивается. А этот... этот меняется.
– Вы Наталья Иванова?
– повторил мужчина.
– Да.
Ну что же, новым опытом Наташка никогда не брезговала. Тем более такой необычный человек и историю мог принести - пальчики оближешь.
– Марина Кузякина просила передать вам письмо.
Мужчина легко выхватил тончайшую кожаную папку, которую прижимал локтем к боку, раскрыл, аккуратно достал длинный розоватый конверт и положил перед Наташкой на стол. Она почувствовала мгновенную боль в зубах и только тогда поняла, что сильно сжимает челюсти.
Мужчина уходить не собирался, а внимательно смотрел на Наташку сверху вниз.
Она протянула руку. В голове роилась куча вопросов. Кто он? Какое отношение имеет к Марине? Почему выполняет ее просьбу? С какой стати та решила писать ей письма, да еще на бумаге? Но проще просто прочитать. Ждать одиночества и в голову не пришло, Наташка раскрыла не заклеенный конверт и достала покрытый рукописными буквами лист. Историзм какой-то.
– Прочитайте, - полетел вдогонку приказной голос, заставив нахмуриться. Еще будет лезть со своими указаниями! Нахватался где-то в своем курятнике привычки командовать и давай рявкать направо и налево!
Впрочем, пусть себе тешиться иллюзиями, что тут кого-то волнуют его указания. Не до того. Рукописный текст читался на удивление легко, значит, Маринка сильно старалась.
'Наташка! Моя жизнь изменилась. Так может сказать каждый, но очень редко за словами прячутся настоящие изменения. Скоро я стану цельной. Но в новую жизнь нельзя идти, не разобравшись со старой. Не заплатив долги и не извинившись. Именно поэтому я тебе пишу, хотя есть и иная причина - в чем-то ты осталась моей сестрой и мне небезразлична твоя жизнь. Но я помню тебя, твой характер и поступки, так что прекрасно понимаю, что общение невозможно. Поэтому прошу, прости меня. Однажды я поступила некрасиво, но я не чувствую вины в своем выборе. Я чувствую вину только в том, что мой поступок сделал тебе больно. Я хочу все это оставить в прошлом, забыть. Я готова снять с себя груз прежних ошибок. Сними и ты'.
Наташка оторвала глаза от письма, уставившись пришельцу в лицо. Кто это такой? Какое он имеет отношение к Маринке? Не может быть возле той таких мужиков, не может, хоть ты тресни!
И это тоже настораживало. Возле таких мужиков вьются выдрессированные особи типа Свиридовой, Маринка конечно стерва еще та, но уровнем куда ниже. Вряд ли она сильно изменилась за пару лет, которые они не виделись. И родственниками эти двое не были, потому что за годы дружбы Наташка видела всех ее родственников хотя бы на фотографиях. Кто же он?
Что-то не так с ее посетителем, но что?
– Я посоветовал бы вам отложить письмо и немного подумать. Когда вы остынете и сможете думать холодно, новости будут восприниматься куда легче, - вдруг сказал мужчина таким голосом, будто успокаивал буйную умалишенную. Что, интересно, Маринка наплела, когда просила передать письмо? Что Наташка бросается на незнакомцев, плюется, кусается и слюна ее ядовита, как у кобры?
Наташка опустила глаза и только тогда заметила, что крепко сжимает письмо в дрожащей от напряжения руке, будто вот-вот сомнет его, растреплет в пыль, а пыль развеет по ветру.