С риском для жизни
Шрифт:
– Вы Игорь Александрович? – осведомился Греховец, не подавая руки. – Доброе ут… Гм! Здравствуйте.
– Здравствуйте… – поздоровался Игорь и, поднапрягшись, припомнил имя-отчество следователя. – Константин Юрьевич.
– Эдуардович. Пройдемте в дом.
Официальное приглашение резануло слух. Игорь послушно взялся за ручку чемодана, но с места двинулся не сразу.
– Они… там? – спросил он.
– Нет, конечно. – На лице Греховца промелькнула снисходительная усмешка, которую он тут же прогнал. – Тела покойных находятся в морге судебной экспертизы. Кстати, вам придется
Они вошли в подъезд, причем Греховец шел первым и безошибочно набрал код замка подъезда. Дверь в квартиру, сорвав с нее бумажку с печатью, он предложил открыть Игорю. Рука отказывалась повиноваться. Ключ долго не желал поворачиваться в замочной скважине.
Войдя в квартиру, Игорь ощутил множество запахов, среди которых было несколько совсем незнакомых. Один из них перебивал все остальные, вызывая спазмы в пищеводе.
По-журавлиному ступая на негнущихся ногах, Игорь вошел в зал и там его чуть не вывернуло. Метнувшись в туалет, он изверг из себя кислое месиво, а потом долго кряхтел и плевался, стараясь избавиться от вязкой слюны, протянувшейся от губ к унитазу.
– В ванную лучше не заходите, – предупредил Греховец, невозмутимо покуривающий возле открытой форточки. – Там… В общем, вам придется нанять кого-то для уборки. Сами вы вряд ли справитесь.
Игорь сходил в кухню, выпил воды из крана, вернулся в прихожую, хрустя осколками и черепками. Войдя в комнату, он увидел на полу контур человеческого тела, разбросанные как попало вещи и упал на стул, предусмотрительно выдвинутый следователем.
– Это отец, я так понимаю, – хрипло произнес Игорь. – А мама… мать где?
– Ее убили в спальне, – пояснил Греховец. – Обоих перед смертью… э-э, допрашивали.
– Пытали.
– В общем-то так будет ближе к действительности.
– Деньги искали, – заключил Игорь, стараясь не смотреть на меловой рисунок.
– Откуда вам это известно? – оживился Греховец.
– А что же еще? Не семейные же фотографии.
Игоря поразило, как цинично он это произнес. Но по-другому не получалось. Такова была защитная реакция. Броня, позволяющая облегчить боль от соприкосновения с беспощадной действительностью.
– Да, действительно. – Поскучневший следователь выбросил окурок в форточку и расположился рядом с Игорем. – Деньги, деньги, деньги. Люди гибнут за металл… Не помните, кто это сказал?
– Нет. От меня сейчас что требуется?
– Я задам вам несколько вопросов, Игорь Александрович. Потом вызову машину и мы отправимся на опознание. Ну и наконец нужно будет оформить все сказанное вами в протоколе.
– Мне нечего рассказывать, – хмуро произнес Игорь.
– Понимаю, – кивнул Греховец. – Не обижайтесь, но я буду вынужден попросить вас указать, где вы находились накануне… э-э, ограбления.
– Железнодорожного билета будет достаточно?
– Вполне.
– Вот он.
Порывшись в карманах, Игорь вручил следователю билет. Поговорив еще немного, они перешли в спальню, где меловой контур отсутствовал, поскольку, как было видно по смятому покрывалу, маму пытали и убили на двуспальной супружеской кровати.
– Я не вижу крови, – глухо произнес Игорь, голос которого звучал так, словно он говорил сквозь плотную тряпку.
– Преступники проявили предусмотрительность, – охотно пояснил Греховец. – Прежде чем стрелять, они надевали на головы жертв пакеты. Такие черные, что для мусора используют, знаете? Чтобы кровь и мозговое вещество не забрызгали одежду. А стреляли, скорее всего, из пистолета с глушителем, так что соседи ничего не слышали.
– Как же их обнаружили? – спросил Игорь.
– Небрежность. Обыкновенная небрежность, Игорь Александрович. Покидая квартиру, преступники случайно сдвинули с места половичок, и он не позволил двери захлопнуться. Соседка с шестого этажа заметила и полюбопытствовала. Сейчас она в кардиологическом отделении находится. Инфаркт.
Продолжая говорить, Греховец открыл форточку и приготовился закурить. Игорь попросил его этого не делать. Ему это показалось чем-то вроде святотатства. Они находились в комнате, где мучили и убивали его мать. Она не переносила табачного запаха. В отрочестве Игорю стоило большого труда сохранять в тайне свое пристрастие к сигаретам.
Повертев пачку в руках, Греховец спрятал ее в карман и сухо спросил:
– Скажите, Игорь Александрович, какой суммой, по вашим прикидкам, могли располагать поко… э-э, ваши родители?
– Точно не знаю, – ответил Игорь. – Но деньги у них были. Недавно они продали машину, гараж, дачу.
– Вот как? – следовательский глаз сверкнул внезапным интересом. – С какой целью?
– Собирались мне квартиру купить. Сегодня. У меня день рождения.
– Поздравляю, – кивнул Греховец. – Если это уместно.
– Не уместно, – отрезал Игорь.
С этого мгновения их отношения сделались подчеркнуто прохладными. Игорь об этом не жалел. Он жалел совсем о другом. О том, что случилось с его родителями, пока он находился далеко. И это было непоправимо.
По ночам никакие ужасы Игорю не снились и не мерещились, хотя спать он ложился совершенно трезвым. А вот при свете дня – при свете сумеречном, бесцветном, осеннем – случалось всякое. Например, разбирал он вещи, что-то раскладывая по полкам, а что-то готовя к выносу из квартиры, как вдруг сам собой включался телевизор и начинал петь любимую мамину песню про лаванду, горную лаванду. Или, сунув руку в шкаф, Игорь натыкался на чьи-то холодные пальцы, которых потом там, разумеется, не оказывалось. Все это ужасно действовало на нервы. Как и постоянное присутствие в квартире родственников, знакомых или вовсе посторонних людей.
Все они считали своим долгом выразить Игорю соболезнование и сообщить ему, что его родители были замечательными людьми. Он кивал и благодарил, а сам ждал, когда они все наконец уйдут. Хотя без их участия он вряд ли справился бы. Похороны и все сопроводительные процедуры совершались как бы без личного участия Игоря Красозова. Его куда-то возили, он что-то подписывал и платил какие-то деньги. Потом в прихожей возникли венки, во дворе – автобус, а на кладбище – свежевырытые могилы и деловитые парняги с лопатами.