С войной не шутят
Шрифт:
– На израсходованные патроны составь, Игорь, акт, – сказал комбриг. С Чубаровым он был на «ты» и по имени: хорошо знал его отца, также капитана первого ранга, умершего несколько лет назад в Баку. – Списать их надо по всей форме.
– Есть составить акт на израсходованные патроны! – Чубаров весело вскинул руку к козырьку.
– Этот Оганесов нас в покое, похоже, не думает оставлять. Поступить с ним так же, как он поступил с нами? – Папугин озадаченно зашевелил губами. – С бандитами по-бандитски? Никто нас не поймет.
– А если разобраться с ними втихую?
– Тоже
Рафик с экипажем из двух человек – капитан-лейтенанта Мослакова и мичмана Овчинникова – продолжал нестись на юг. Под колесами повизгивала дорога, жаркий ветер, врывавшийся в окна, обваривал щеки. Часа через два, на Дону, решили устроить рачий обед.
– Главное сейчас, дядя Ваня, найти какой-нибудь скромный сельский магазинчик, где продается дешевое холодное пиво, – Мослаков оторвал руки от руля, хлопнул ладонью о ладонь. – Ах, какая восхитительная вещь – раки с пивом. Это же явление! Диво природы! Жаль только, в русской литературе ракам отведено слишком мало места.
– Паша, мне, честно говоря, как-то все равно, много места или мало.
– Не скажи, дядя Ваня!
– Мне больше по душе, Паша, вкус самих раков и пива, чем вкус отечественных литпроизведений… Литр-произведений. Извини меня, старого дурака, за умственный примитивизм.
Мослаков не обратил на признание мичмана никакого внимания.
– Жалко мы до моей родной деревеньки не дотянули. Вот там бы мы пообедали славно. И молока парного испили бы. В мою бытность в здешней деревне, когда я был вот таким вот, – Мослаков оторвал от руля одну руку и притиснул ее к полу, – парное молоко днем привозили в деревню прямо с пастбища. У нас были коровы-симменталки, они доились три раза на день и молока каждый раз давали по ведру.
Проселки делались все пыльнее и уже, погода – все жарче.
– Дон здесь, насколько я помню, совсем рядом. Где-то в кустах прячется, – произнес Мослаков жалобно. – Посмотри-ка там по карте, дядя Ваня.
Мичман взял на себя роль штурмана и теперь время от времени доставал из бардачка карту и поглядывал на нее с видом опытного полководца, нисколько ни боясь заблудиться.
– Скоро, Паша. Терпи.
Дорога пошла в гору. Подъем был длинный, ровный, скучный. Ни одного деревца, за которым можно было бы спрятаться, ни одной тени. После десятиминутного подъема последовал спуск – такой же длинный и нудный, как подъем. Ногу с педали тормоза снимать было нельзя – понесет.
Мослаков ощущал, что не только снаружи, но и внутри становится жарко: с нами всегда происходит нечто подобное, когда мы подъезжаем к родным местам.
Впрочем, до родных мест Мослакова было еще далеко – километров сто.
Перед тем как попасть в родные пенаты капитан-лейтенанта, они еще сумеют омыть свои чресла в тихом Дону. Невольная улыбка расплылась по лицу Мослакова.
В конце пологого спуска поблескивала своими небольшими неподвижными омутцами речушка, через речушку был перекинут неширокий деревянный мост – две машины на нем разъехаться не могли. Запас имелся только в длину, на случай половодья, когда вода делается бешеной, залезает даже на закраины оврагов и макушки бугров. За мостом в жаре затихла сонная деревня. От крыш домов поднималось струистое дыхание.
– Не твоя ли это деревня, Паш? – спросил мичман.
– Нет. Но скоро будет моя.
Мост был перекрыт: стоял кран с опущенной стрелой – впрочем, стрела была опущена с заделом, рафик во всяком случае, мог проскочить под ней. Рядом с автокраном, прочно впаявшись ногами в дорогу, стояли три дюжих молодца и с нескрываемым интересом смотрели на приближающуюся машину.
– Приготовься, дядя Ваня, – предупредил Мослаков мичмана. – На всякий случай.
– Я готов, Пашок, – тихо отозвался тот. – Как ты думаешь, что это?
– Обыкновенный деревенский рэкет. Суверенитета малость хлебнули людишки и отравились.
– Что, драка будет?
– Не знаю. Знаю одно, дядя Ваня, – будем прорываться.
Рафик мягко подкатил к «крестьянской заставе».
Мослаков мельком глянул на лица трех разбойников и будто бы сфотографировал их – в мозгу они теперь будут сидеть прочно, на любой очной ставке даже через два года он узнает их. Самый опасный и самый приметный из тройки – тот, что, засунув руки в карманы дешевеньких спортивных штанов, украшенных лампасами, стоял посредине: рыжий, с блестящими зубами из нержавейки, с потным маленьким носиком и угрюмыми, неопределенного цвета глазами, плотно, как два штыря, всаженными в череп. Те, что стояли по бокам от рыжего, особой опасности не представляли. Это были подмастерья.
Рыжий тем временем совершил некое театральное действие, которое незамедлительно произвели и оба его напарника: вытащил из карманов руки и шагнул в сторону. Позади него оказался огромный, будто столб, врытый в землю, лом. Рыжий стоял, прислонившись к нему спиной, как к столбу.
Хоть и не был рыжий гигантом, но справился он с ломом легко – играючи, будто щепку, выдернул его и всадил в землю перед собой. Картинно оперся на лом.
Потом положил на него один кулак, сверху пристроил другой, а еще выше водрузил свой подбородок – получилась этакая сложная строительная конструкция.
Капитан-лейтенант высунул голову из кабины рафика, встретился глазами с рыжим.
– Что, ребята, здесь мы не проедем?
Рыжий качнул головой:
– Не проедете.
– А в обход?
– И в обход не проедете.
В это время с горки, от домов, к рафику уже побежал народ. Минут через пять эти люди будут здесь, начнут разбирать машину на гайки, на заклепки, на железный лом. Мослаков посмотрел в ту сторону и вздохнул:
– Может, вам водки дать? На всю деревню? Или откупного заплатить?
Рыжий оживился, оторвал подбородок от лома:
– Давай водку!
– Иди сюда! – позвал его Мослаков.
Поддернув штаны и ухмыльнувшись довольно, рыжий подошел, засунул голову в кабину. Из кабины черным немигающим зрачком на него смотрело дуло пистолета, который держал в руке мичман.
– Такой водки мы можем найти на всю вашу суверенную деревню, – сказал Мослаков. – На всех жителей. До единого.
В глотке у рыжего что-то громко булькнуло.
– Не надо, – с трудом проговорил он.