С вождями и без них
Шрифт:
Из тех разрозненных сведений, которыми я располагаю, видно, что основным занятием мужчин в роду Мелик-Шахназарова была защита Отечества с оружием в руках. Из этого ряда выбивается дед. Вот что написано о нем в книге "Россия в ее прошлом и настоящем. В намять 800-летия державного дома Романовых" (М., 1915, раздел "Нефтепромыслы"): "Мелик-Шахназаров Амбарезум бек Хосроевич потомственный дворянин, член Правления и товарищ-распорядитель нефтепромыслов Карабаха, родился в 1858 г. в деревне Авитаранц (Ченахчи) в Шушинском уезде Елисаветпольской губернии. Образование получил в Армяно-Григорианской духовной семинарии в г. Шуше, по окончании которой служил в рыбопромышленной и пароходной фирме в Баку с 1879 по 1896 г. С 1897 г. занялся специально нефтяным
Таким образом дед был, по нынешним представлениям, менеджером или бизнесменом средней руки, а по революционным понятиям 1917 года - буржуем. Он мог ездить на пролетке в клуб, где играл в преферанс, но ничего существенного сыновьям не оставил, хотя продолжал администрировать на промыслах и после Октября.
Старшая сестра отца, учившаяся в Санкт-Петербурге, была поэтессой и подписывалась: княжна Арус Мелик-Шахназарян. Я храню тетради, исписанные ее красивым каллиграфическим почерком. На каждой пергаментно-желтой странице сонет - изысканная лексика, возвышенные романтические образы, мистические откровения, словом, вполне в духе господствовавшего тогда в русской поэзии декаданса.
Зрачки расплеснуты фантазиями феерий
В зеленой глубине тропических озер
И сумасшествием испепеленный взор
Слепит Жар-птицею, расправившею перья.
Целый томик таких сонетов. Потом, видимо, наскучил изыск и зазвучала чистая сердечная лирика.
Я пою о блеклой зелени весной,
Осенью о крыльях бабочки цветной...
В зимний день морозный снится мне свирель,
В знойный полдень лета - снежная метель...
Во дворцах мечтаю о тиши лачуг,
В тишине - о звонком серебре кольчуг...
Я капризней моря... Мне закона нет...
Не судите строго, люди, я - поэт!
Она была принята в литературных кругах. Среди ее знакомых называют Куприна, Игоря Северянина, Городецкого, Крученых; Маяковский посвятил ей стихотворение. Умерла рано от туберкулеза.
Отец мой тоже учился в Санкт-Петербурге. Они снимали комнату с братом Гришей, которая стоила недешево. В Питере, по его словам, уже тогда отношение к южанам было настороженное, можно было встретить объявление: "Сдается комната. Евреев и кавказцев просят не беспокоиться". Для провинциалов, привыкших к строгим нравам, столичная жизнь представляла много соблазнов. Выдаваемые дедом деньги на жизнь и учебу прокучивались быстро. Несколько дней жили за счет старшей сестры, потом и она снимала их с довольствия. Оставалось обратиться за кредитами к банкиру-армянину, который должен был, по поручению родителя, субсидировать их в крайнем случае.
Устроили совет и решили, что нужно подъехать к его дому с шиком. На последний рубль наняли извозчика в двухстах метрах от банкирского дома. Подлетев, нарочито замедленно рассчитывались с кучером, чтобы быть увиденными хозяином. Тот действительно увидел или ему доложили. На просьбу о займе сказал:
– Раз вы разъезжаете на рысаках, чего сам я не могу себе позволить, то, видимо, не бедствуете. Вот когда действительно не на что будет хлеба купить милости прошу, приходите, помогу.
Когда грянула революция, отец вызвался добровольцем в красную дружину. Надел повязку, получил винтовку, с которой не знал, как обращаться, под командой матроса-балтийца ходил арестовывать какого-то генерала. Генерал был явно раздосадован, увидев, что за сопляк будет брать его под стражу. Подошел к отцу.
– Студент?
– Да.
– Вам бы учиться, а не в солдатики играть. В руках у вас, молодой человек, не шампур для шашлыка, а боевая винтовка. Ее надо держать прямо.
– Ну, ну, не трожь юнца, - вмешался матрос.
– Научится.
Учиться военному делу отцу не пришлось,
Когда после всех этих мытарств установилась твердая власть, отец обзавелся семьей и устроился в адвокатуру в Махачкале. Дипломированных юристов в Дагестане насчитывались единицы, он был неплохим оратором и участием в нескольких крупных процессах составил себе имя. В 20-е годы газеты щедро отводили полосы для отчетов о судебных заседаниях, особенно имевших воспитательное значение. Целую неделю сообщался в подробностях, с изложением выступлений прокурора и защитника, ход процесса над 13 милиционерами, которых обвиняли в изнасиловании и убийстве горянки, задержанной по подозрению в воровстве. Всем 13 был вынесен смертный приговор. Обжаловав приговор, отец сумел доказать, что его подзащитные не принимали непосредственного участия в убийстве. Верховный Суд СССР заменил казнь различными сроками тюрьмы. "Рейтинг" отца после этого пошел в гору, у него не стало отбоя от клиентов.
Начинала налаживаться в дагестанской столице и культурная жизнь. Родители регулярно посещали театр, у нас собиралась компания: завсегдатаи - врач Клычев, юрист Коркмасов - после "пульки" засиживались за бутылкой вина, обсуждали мировые события. Тогда я впервые услышал и запомнил имена: Сталин, Молотов, Гитлер, Геринг, Чемберлен, Рузвельт, Барту...
Несмотря на относительное материальное благополучие, родителей потянуло к близким. Обменяли трехкомнатную квартирку в Махачкале на одну комнату в Баку. Отец устроился в юридическую консультацию, мама вносила свою долю в семейный бюджет, работая секретарем-машинисткой.
Политических разговоров в доме у нас не вели. Если говорили о чем-то отец с матерью на эти темы, то шепотом, чтобы не слышали мы с сестрой. Человек он был законопослушный, принимал власть во всех ее проявлениях как неизбежное зло, с которым нужно мириться. Чтобы не мозолить глаза дворянским происхождением и не попасть под классовую чистку, стал вместо МеликШахназарян писать в паспорте просто Шахназаров.
Однажды я застал его врасплох за странным занятием. Возвращаюсь из школы, смотрю, сидит у печки, держит в руках прекрасно изданную "Историю гражданской войны", вырывает лист за листом, бросает в огонь и печально смотрит на пламя. Не знаю уж как, то ли по радио, то ли в газете сообщили, что все, кто приобрел эту книгу, должны ее сдать. Отец предпочел сжечь, сочтя, что, если пойдет сдавать, сам факт ее приобретения может быть поставлен ему в вину. Он не стал объяснять мне, что книгу велено изъять из-за "троцкистского содержания", да я бы и не понял. Помню только, у меня остался неприятный осадок из-за самого факта. Не мог понять, как можно сжечь книгу.
Мои родители не писали по-армянски да и разговаривали крайне редко. Учить меня армянскому языку пыталась одна только бабушка по отцовской линии. Она происходила из известного рода Пирумовых, была родной сестрой Даниэль Бека, который командовал армянскими войсками в битве против турок при Сардарабаде. И она, и другая моя бабушка по материнской линии одевались неизменно в черные платья и носили на голове традиционный головной убор армянских женщин. Им, как и всему нашему многострадальному народу, досталась нелегкая жизнь. Разрушение армянской части Шуши, резня, бегство, потеря близких - чего только не пришлось испытать моим родным на своем веку. Тем не менее отец и мать сохранили добрый нрав, жили достойно. До последних дней верили, что грядут лучшие времена.