С вождями и без них

Шахназаров Георгий Хосроевич

И много других вопросов, которые нуждаются в размышлениях и требуют точного знания фактов, своего рода детективного расследования. То и другое сочетание свидетельств очевидца с логическим анализом - во второй части книги.

Часть II

В перестройке.

Цена свободы

На подступах

С 1982 по 1985 год в Советском Союзе умерли три лидера. Повсюду в мире, если вывешивают окаймленные черной полосой флаги и передают по радио траурный марш Шопена, люди спрашивают: кого хоронят? У нас за эти три года приучились спрашивать: кто председатель похоронной комиссии?

Не думаю, впрочем, чтобы подавляющую массу советских людей особенно волновало, кто станет очередным Генеральным секретарем ЦК партии и властителем их судеб. Все знали, что место это пусто не останется, его, разумеется, займет один

из нынешних членов Политбюро, и полагали, что от этого не будет ни хуже ни лучше. Поначалу новый лидер чего-нибудь сочинит, чтобы приобрести популярность и показать характер, а там все войдет в свою колею, как не раз бывало. Так что и надеяться на перемены, и бояться их нет оснований.

И только сравнительно небольшое число людей в столице Союза и в главных городах республик, имевшие доступ к кабинетам и коридорам здания ЦК на Старой площади, осведомленные о реальном положении дел и знавшие, хотя бы по кулуарным слухам, кто может претендовать на пост генсека, только эти люди отдавали себе отчет, что речь идет не об обычной рутинной процедуре, а об очень серьезном выборе, поворотном моменте в жизни страны.

Но едва ли кто-нибудь из этих знающих людей, даже самых проницательных, мог предположить, каким резким и глубоким окажется этот поворот. Думаю, в 1985 году и прогрессистам, вынашивавшим замысел глубокого преобразования системы, и консерваторам, полагавшим, что она нуждается в косметическом ремонте, и непримиримым ее врагам, желавшим ей поскорей сгинуть, только во сне (для кого кошмарном, а для кого радужном) могло представиться, какой станет страна к концу правления Горбачева. Тогда же общество страстно хотело одного: чтобы во главе партии встал наконец молодой, энергичный человек. В составе Политбюро такой человек был, и симпатии всех на нем сосредоточились.

Горбачев был избран не потому, что на него указал Андропов в своем устном завещании, переданном через Аркадия Вольского Центральному Комитету. Как известно, с этим завещанием поступили так же, как в свое время с ленинским, просто скрыли, вычеркнув соответствующую фразу из доклада на пленуме ЦК.

И не потому, что коллеги признали в нем бесспорного лидера - в кругу сановных вельмож каждый считает себя подходящим претендентом на роль вождя, если, конечно, нет такого, кто возвышался бы на голову, заведомо обеспечил себе первое место своими прежними деяниями, как Наполеон среди генералов или Ленин среди большевистских вожаков. Таких подвигов за спиной у Горбачева не было. Не выделялся он среди коллег ни выдающимися достижениями в бытность секретарем Ставропольского крайкома, ни успехами на первоначально порученном ему участке руководства сельским хозяйством, ни тем более чем-нибудь заметным в области идеологии и международных отношений, которую он получил по наследству от Черненко на какие-то полтора года.

Горбачев был избран, потому что такова была воля не признаваемого официально, но реально существовавшего общественного мнения. Людям отчаянно надоело участвовать в позорном фарсе, который разыгрывал в течение многих лет своего правления пятизвездный Герой Советского Союза и Социалистического Труда. Лицезреть вождей с трясущимися головами и выцветшими глазами. Думать, что этим жалким полупаралитикам доверены судьбы страны и половины мира. Видеть ежегодные похороны, которые, что само по себе кощунственно, проходили уже в атмосфере не скорби, а откровенных издевок.

Одного этого было достаточно, чтобы категорически отвергнуть возможность избрания очередного старца. Ну а помимо того молва распространила сведения о Горбачеве как незаурядной личности, способной пробудить сонное царство, вдохнуть новую энергию в наш дряхлеющий партийно-государственный механизм.

И конечно же, немалую роль сыграла его харизматическая внешность. Умное, улыбчивое лицо с правильными чертами и выразительными глазами (за годы общения мне приходилось видеть Михаила Сергеевича усталым, невыспавшимся, больным, но никогда взгляд у него не был потухшим), с родовым пятном на лбу, как впечатляющем знаке избранности. Ладная, чуть полноватая, но подтянутая фигура. Уверенная манера держаться. Открытость и доброжелательность в сочетании с умением придать себе, когда надо по ритуалу и обстоятельствам, строгий, властный вид. Словом, он весь соткан из обаяния, и этого было достаточно, чтобы с первых появлений на экране и на улице завоевать симпатии. К тому же несколькими хорошо рассчитанными шагами он с самого начала показал себя лидером, близким простому народу (поездки в Ленинград, Киев, на московские заводы и в подмосковные колхозы, на Дальний Восток, Север, Урал, в родные южные края, в некоторые республики).

Правильными были и первые крупные начинания в политике, в особенности ставка на ускорение научно-технического прогресса. Тогда было решено выделить многомиллиардные средства, чтобы подстегнуть отстающие отрасли и сократить разрыв с развитыми странами, нараставший с пугающей быстротой. За одно из центральных направлений было принято создание совместных предприятий со странами СЭВ. Хотя они и сами серьезно отставали от Запада, но все же имели в некоторых областях более современные технологии. По поручению ЦК, министерства подготовили впечатляющие списки предприятий для кооперации с зарубежными партнерами. А дальше произошло то, чего следовало ожидать. Малоподвижная, погрязшая в бюрократизме машина экономического сотрудничества, несмотря на строгие постановления и нагоняи, не сдвинулась с места. Месяцами шли переговоры, делегации навещали друг друга и составляли радужные отчеты. Возникший было энтузиазм нескольких по-настоящему деловых людей угас в обстановке всеобщего равнодушия.

Новый генсек нервничал, собирал совещания, стыдил министров. Но те привыкли выслушивать подобные вещи с каменными лицами и умели выкрутиться из любого положения. Помню, на Политбюро специально было решено заслушать, как обстоят дела с компьютерной технологией. Министр Шохин выложил несколько фантастических баек о том, что наши предприятия чуть ли не наступают на пятки Западу и в скором времени начнут давать ему фору. Для вящей убедительности притащил с собой портативную вычислительную машину, упакованную в кейсе, и сообщил, что не сегодня-завтра начнется ее массовое производство. Машину с любопытством повертел в руках генсек, затем она пошла по рукам членов Политбюро, все поохали, поахали и, уже мягко пожурив министра за невыполнение планов, отпустили с богом.

А между тем невооруженным глазом было видно, что представленная модель содрана с японского образца и почти наверняка нашпигована купленными там же деталями. По части очковтирательства наши чиновники не имеют равных. К тому же, если бы члены Политбюро давали себе труда время от времени читать информацию, публикуемую в открытых технических вестниках, они бы знали, что, по оценкам западных специалистов, страна отстает в сфере информатики на десятилетия или, как острили японцы, навсегда.

Таким же образом складывалась судьба порошковой металлургии, в которой, как говорят знатоки, мы были пионерами. Начали с производства равных количеств, а пришли к тому, что в Соединенных Штатах порошков производится в десятки раз больше, чем у нас. И на эту тему был разговор на Секретариате ЦК еще при М.А. Суслове. Он бурно возмущался тем, что после войны этот вопрос рассматривался Центральным Комитетом десять раз, а воз и ныне там. Кончилось, однако, еще одним постановлением. И уже тогда, наблюдая эту сцену, нельзя было не подивиться: как же так, неужели "они" не понимают, что если десяти постановлений (причем первые принимались еще при Сталине) оказалось недостаточно, значит, таким методом проблема просто не решается, значит, нужно не грозить карами, а искать способ экономически заинтересовать предприятия и министерства в распространении порошковой металлургии.

К такому выводу и пришел Горбачев после первых неудач с форсированием технического прогресса. Начав с законов о государственном предприятии и кооперативах, он вскоре заключил, что паллиативы не годятся, нужна глубокая экономическая реформа.

Те, кто полагает, что первые три года правления Михаила Сергеевича прошли даром, глубоко ошибаются. На протяжении этого периода были испробованы в более продвинутой форме практически все известные методы облагородить и ускорить развитие, не меняя системы. И к концу 1987 года у Горбачева и его ближнего окружения стало крепнуть убеждение, что одна экономическая реформа не пойдет, если не будет сопровождаться политической. Эта мысль впервые сильно прозвучала на январском Пленуме ЦК (1987 г.), хотя оказалась на несколько месяцев брошенной без последствий.