S.n.u.f.f.
Шрифт:
— Я хочу, чтобы внешнее отвечало тому, что у меня внутри, — сказал Дамилола. — Пойду на поправку, сменю вид. А пока…
Грым подумал, что люди в небоскребах жили почти как в толще Биг Виза — в боксах друг над другом, на много уровней вниз и вверх. Только вместо улиц теперь были туннели. И еще у жилищ исчезло всякое «снаружи» — осталось только «внутри».
Эту мысль можно было покрутить на доводчике, и сомелье наверняка вставили бы ее в рот какому-нибудь оркскому герою из нового снафа. Но Грым даже поленился ее записать.
Сидя дома перед маниту, он все чаще позволял
«Ну вот, — думал он, — похоже, до смерти я уже дожил. Посмотрим, есть ли что-нибудь дальше…»
Этот зародыш тоже можно было развернуть во что-то красивое и сложное, но загружать его в креативный доводчик Грым не стал. Последней его фразой, принятой в снафы, оказалась такая:
«Все ваши культурные сомелье — просто пидарасы на службе мирового правительства. А ваши женщины… Раньше я считал, что они проститутки. А теперь понял, что они на самом деле резиновые. В плохом смысле».
С этим отрывком произошли две странности.
Во-первых, обрабатывая его на доводчике, Грым не добавил к нему ни одной из предложенных программой виньеток.
Во-вторых, в снафе этот текст почему-то зачитал не орк, а человек, приводивший примеры криминальной hate speech.
Мои последние прозрения во мглистую душу юного орка наполовину были уже игрой воображения. А теперь я не смогу развлекать ими читателя совсем. Но рассказать мне остается немного.
Слова «до смерти я уже дожил» были последним, что мне запомнилось из его болтовни во время наших пьянок — просто потому, что они звучали на редкость нелепо из уст такого молодого и полного сил существа. И, тем не менее, они были вполне точны — насколько я мог судить по его исповедям. Я слушал его не очень внимательно, поскольку пьянел намного быстрее, чем этот мускулистый звереныш. Кроме того, мои мысли были заняты другим.
Каю нигде не могли найти. И никто не был в силах мне помочь. Никто, впрочем, особо и не пытался. Добрейший консультант-суролог сослался на нарушение гарантии — и высказал предположение, что Кая самоуничтожилась в центральном мусорорасщепителе. Такие случаи действительно бывали, и для фирмы-производителя это было самой удобной отмазкой. Мне предложили серьезную скидку на новую суру такого же класса. Все детали физического облика могли быть воспроизведены в точности — но это не была бы Кая. Я обещал подумать.
Вскоре стало ясно, что перспектив у Грыма в нашей культуре никаких. С ним произошли две имиджевых катастрофы подряд, и обе были связаны с нелепыми цитатами из Бернара-Анри, который словно мстил обидчику из могилы. Сначала Грыма пригласили на передачу «Общественное Мнение», и там он заявил, что в современном мире нет никакого общественного мнения, а есть только облепленный роем
Когда через пару дней ему дали шанс реабилитировать себя и объясниться, он сказал людям из комитета по встрече, что вообще не хочет больше ходить на передачи. Ему стали втолковывать, что не в его интересах становиться бирюком и нелюдем, а он ответил еще одной цитатой из покойного — мол «угрюмым затворником», «нелюдем», «бирюком» и «кокеткой» в наше время называют человека, который не хочет бесплатно трахать свинью перед телекамерой. А если не хочет даже за деньги, тогда говорят — «пытается окружить себя ореолом загадочности…»
Я попытался ему объяснить, что сам Бернар-Анри бирюком и затворником никогда не был, и ореолом себя не окружал — совсем напротив, просто купался в маниту во всех смыслах. Так что ему, оркскому несмышленышу, тем более надо стараться изо всех сил. Но у Грыма, похоже, началась депрессия.
Меня удивлял странный синхронизм наших судеб. Мы оба оказались в вынужденном одиночестве и тут же столкнулись с финансовыми трудностями. Конечно, обратная последовательность событий выглядела бы логичнее, но эфемерно-романтические девушки ангельского вида чувствуют приближение бедности не хуже крыс, покидающих нажитые места перед катастрофой.
Не обошлось и без смешного. Грым уже считал себя полноправным контент-сомелье, упруго вписавшимся во все виражи нового мира. До него дошло, что это, возможно, не совсем так, лишь когда ему отключили горячую воду.
Помню, как он пришел поделиться своим странным открытием. Он, лапочка, заметил интересную связь между тем, что цифры в правом углу его маниту покраснели и дополнились минусом, а вода в кране стала холодной. Вот только он, кажется, еще не понимал, где здесь причина и где следствие. Я зашел к нему в гости (интересно, что после ухода Хлои квартира покойного Бернара-Анри сразу перестала напоминать оркский свинарник) и залез в его бухгалтерию.
Оказалось, что аванс, щедро выписанный ему Домом Маниту после прибытия, уже кончился. Растрачен был и грант CINEWS INC, выплаченный после его памятного появления в развлекательном блоке. Почти все спустила Хлоя на какие-то ювелирные изделия, которых Грым, как он клятвенно меня заверил, даже не видел в глаза.
Самое интересное, что из бухгалтерии следовало: Грым уже научился зарабатывать сам, и у него неплохо получалось, особенно в начале творческого пути.
Но он, бедняжка, неправильно понял свое место в нашей культуре. Вместо помпезных, дышащих варварской замысловатостью оркских фразочек, которые так нужны в снафах, он постепенно стал поставлять старшим сомелье свои подростковые фантазии о жизни, обтесанные на креативном доводчике во вполне человеческой (чтобы не добавить — лузерской) манере. Естественно, что ему насчитывали за это все меньше и меньше маниту — хотя старый Андрей-Андре с редким для конкурента благородством объяснил, как орку следует кормиться среди людей, если он серьезно настроен на выживание.