С.С.С.М.
Шрифт:
"А еще есть собака Сабина!"
Кивнул. Замечательно!
"Брат служит в армии. И двоюродный на сборах. А троюродный на переподготовке. Защищают родину от красных агрессоров!"
Папаша Пшик недовольно глядит на сына и шевелит губами. Видимо, говорит, что раненому незнакомцу совсем неинтересно читать про Гансовых братьев. Вот именно, так оно и есть!
"А как тебя зовут? Что ты умеешь?" — вместе с новой запиской Кирпичникову протянули и карандаш. Писать лежа было неудобно, встать не получалось. В голове всплыло имя официанта — Курт Зиммель. Краслен нацарапал его на листке как мог разборчиво и отдал благодетелям.
После этого ему разрешили поспать.
***
Через пару дней Краслен уже мог переворачиваться и даже сидеть. Тошнило меньше, голова болела не
Сиделка все чаще оставляла Краслена одного. Фон дер Пшик не навещал: он, судя по всему, вообще был не в восторге от присутствия в доме раненого (непонятно, зачем только взял из больницы). Ганс тоже быстро потерял интерес к неходячему гостю. А вот его сестра, кажется, перестала стесняться. Она осмелилась войти в комнату на следующий день и теперь проводила с Красленом по нескольку часов кряду: писала записки о всяких глупостях, спрашивала, чего хочется на обед, демонстрировала репродукции каких-то напыщенных, в псевдоантичном духе, полотен, с которых смотрели идеально-безликие атлеты с голым торсом, толстопопые фартучные домохозяйки с коровьими глазами и бесчисленные Шпицрутены. Впрочем, глядеть, вероятней всего, надо было не на фашистские художества, а на сменяемые по нескольку раз на день платья Кунигунды: светлые, темные, в цветочек, в горошек, с отложными воротничками, крахмальными манжетами, на кокетках, с поясками, кружевами и кармашками… "Не увижу ли я ее в синей юбке?" — думал Краслен. Всем своим видом девушка отвечала: нет! Такие ангелочки не ползают по незнакомым мужчинам, прикованным к постели! Маленькая, толстенькая, совсем юная, с русой косой, уложенной венцом, и простой глуповатой мордашкой, Кунигунда как бы говорила всем своим видом: "Я скромница! Не смейте сомневаться, что я скромница!".
Ощутив, что чувствует себя более-менее удовлетворительно, Краслен прежде всего попросил у девушки газету. Та приволокла целую кипу: несколько изданий за последние дни. Покопавшись в пропагандистском мусоре, Кирпичников узнал даже больше, чем рассчитывал. "ПАДЕНИЕ БАРОНА ФОН ЗЕСЛАУ!" — возвещал первый же попавшийся на глаза заголовок. Краслен пробежал глазами статью: "Заклинило руль высоты… Выжившие члены экипажа сообщают… Ошибки конструкции… Перепады давления… Начал разрушаться прямо в воздухе… Семьдесят восемь погибших… Следы заговора… Инородческие инсинуации… Враги канцлера… Заявление канцлера… Канцлер поклялся… Канцлер накажет… Да здравствует канцлер!"
Следующий номер того же издания поведал об аресте нескольких конструкторов-инородцев на дирижабельной верфи; еще один — о расправе над ними, якобы опасными заговорщиками и пособниками коммунистов. "М-дя, похоже, в этой стране не утруждают себя отправлением правосудия", — подумал Кирпичников и захотел домой с такой силой, с какой не скучал с самого начала своего злополучного путешествия.
Из другой газеты Краслен вычитал о красивом жесте фашистского предводителя: Шпицрутен принял шефство над одним из раненых пассажиров погибшего дирижабля. "Рухнули планы инородцев, мечтавших увидеть брюннские трупы! Канцлер лично позаботится о выздоровлении представителя имперской нации!" — эту восторженную фразу кто-то подчеркнул химическим карандашом.
"Верный соратник главного палача решил взять с него пример, чтобы лишний раз продемонстрировать свою преданность! — понял Кирпичников. — Наверняка этот Пшик мечтает о каком-нибудь новом назначении и всеми силами ищет способ лишний раз лизнуть хозяйский ботинок!"
Один из следующих номеров подтвердил версию Краслена. В списке фамилий фашистских чиновников, последовавших примеру своего канцлера, слово "Пшик" было подчеркнуто двумя уверенными линиями, в которых чувствовалась удовлетворенность. Барона заметили, написали о нем в газетах. А что дальше он будет делать с глухим, немощным Красленом?..
Кирпичников пролистал еще несколько номеров. Интересного было мало: если не проклятия в адрес инородцев, то реклама новой губной помады, если не реклама, то восхваление Шпицрутена, если не восхваление, то сплетни о новом романе какой-нибудь киноактрисы… С любопытством пролетарий проглядел статью некоего профессора А. Харендта, в которой разъяснялось, что ангеликанский буржуазный строй и красностранский коммунизм — идентичны. Аргументами для "умной" "теории" служили положения, что там и там бесчинствуют инородцы (особенно некоторые их разновидности!), нет уважения к лучшей-на-свете-нации, отсутствует селекция человеческого материала, не действуют феодальные титулы, служению языческим богам предпочитают наращивание производственных мощностей, а главное — поют похожие песенки ("Ну-ну" — подумал Краслен) и строят одинаковые дома (в доказательство прилагались расплывчатые фотографии манитаунского небоскреба и красностранского жилкомбината, без сомнения, похожих тем, что оба являлись современным многоэтажными зданиями). Одним словом, антагонистические страны были сходны тем, что не являлись фашистскими, не находились под властью Шпицрутена. Статья как бы случайно подводила брюннов к мысли о необходимости исправить эту досадную неприятность.
Краслен сложил газету и еще раз перебрал все номера. 19-е, 20-е, 21-е… Последний номер был помечен воскресеньем 22 июня. Кирпичников откинулся на постели. "В Правдогорске сейчас, наверное, хорошо! — подумалось ему. — Выпускные в школах… Оркестры на открытых танцплощадках… Белые ночи, гуляние до утра… Рекордное производство… Мирное небо над головой."
***
На другой день Краслен уже точно мог сказать, что слух к нему возвращается. Вскоре после утреннего посещения молчаливой сиделки, которой он решил пока что ничего не рассказывать, обязательного приема лекарств, завтрака и уже совсем отчетливого боя ходиков, Кирпичников услышал первую после аварии человеческую речь. Сначала из-за стены раздался громкий "Дрррррынннь!", а вслед за ним высокий, даже немного писклявый девичий голос: "Кунигунда фон дер Пшик у аппарата!".
Кирпичников не любил подслушивать — ему просто нравилось опять слышать и разбирать слова.
— Гизела, дорогая! До чего же я по тебе соскучилась! Ну, рассказывай, как все прошло?.. Ты была?.. Ты сходила?.. А он?.. А они?.. А она?.. Что ответила?.. Так, ну и чем все закончилось?
И кто сделал стенки в этом особняке такими тонкими?
— Он взял тебя за ручку?! Поздравляю, милая, поздравляю! Я была уверена, что это обязательно произойдет… Что?.. Приглашает в субботу? Ах, дорогая, как я тебе завидую! — тараторила Кунигунда. — И в чем ты пойдешь? Что-о-о-о? Что-что? Гизела, ты просто с ума сошла!
Разговор обещал затянуться.
— Зеленое?! Гизела, ты меня убиваешь! Бальдур никогда не женится на девушке, которая носит вещи по моде десятилетней давности! Выброси эту гадость с заниженной талией!.. Ну хорошо, отдай Берте, пускай перешьет!.. И заведи, наконец, себе платье с воланами! Обязательно! Как это… у меня… ну ты помнишь… от Вионне… Да-да, оно еще было в журнале "Примерная домохозяйка"! И обязательно в горошек, слышишь меня, Гизела, непременно в горошек! Что?.. Нет, дорогая, современной девушке это просто необходимо, так что уж послушай меня! Современной девушке стыдно показываться на улице без горошка! Горошек — наше все!
"Горошек — наше все", — мысленно повторил Кирпичников и усмехнулся.
— Ладно, а на голову? Прошу тебя, Гизела, никаких проборов! Обязательно перманент! Всему-то тебя надо учить как маленькую! И скажи Эльзе, пускай накрутит тебе валик спереди! Помнишь, как у актрисы в том фильме, где они пошли в горы, а потом застряли в маленьком домике?.. Что?.. Зачем?.. Нет, Гизела, если она так говорит, то пусть сама и ходит причесанной как попало! Надеюсь, шляпка у тебя есть? Ну да, вроде таблетки, какая-нибудь с цветами?.. Нет, дорогая, берет — это на каждый день, а на свидание к Бальдуру ты должна прийти в шляпке с цветами! Помнишь, какая была нарисована в журнале "Расово чистая красота"? Уж они-то знают толк в моде, разве не так? Кстати, брови полностью не выщипывай, я недавно прочитала, что теперь в моде естественность… Да-да, потоньше, но чтобы свои!.. В наше время все так делают!.. Только про шляпку не забудь, слышишь, Гизела! Не иметь шляпки стыдно! Без шляпки тебе Бальдура не удержать, поверь мне на слово!