S.W.A.L.K.E.R. Байки из бункера (сборник)
Шрифт:
Долю секунды МаКЗ сканировал два знака у входа – предположительно они символизировали дружбу и единство Создателей двух видов, – потом взглянул на темнеющее небо и с сожалением отметил, что несколько дней будет лишен работы, а следовательно – удовольствия.
Наполненный благоговейным трепетом, он пересек порог и покатил мимо приветливых дроидов, служителей Храма, вдоль стройных рядов кабинок, где кто-то уже использовал право на жизнь, подключившись к Великой Артерии, и одновременно обменивался информацией в Сети.
Вот и свободная кабина распахнула створки перед МаКЗом. Он устроился на белой фарфоровой окружности,
День двадцать четвертого июня был богат историческими событиями: в 1497 году Джон Кабот открыл Канаду, в 1717-м масонство объединилось в движение, в 1812 году армия Наполеона вторглась на территорию России, а сто тридцать лет спустя советское Информбюро начало передавать сводки с мест сражения. Когда мир, измотанный Холодной войной, рыл бункеры, Хрущев пугал оплот демократии, Америку, Кузькиной матерью, а через шестнадцать лет, в не таком уж далеком семьдесят седьмом, Брежнев свел холодную войну на нет. Это не считая праздников – дня Квебека, индейцев и независимости Шотландии.
Появление на свет нового человека 24 июня 1986 года заметили только немногочисленные родственники счастливой матери, Людмилы Камушкиной, и медики, которые забыли об этом новорожденном, когда начал рождаться следующий малыш.
Итак, 24 июня 1986 года Петр Камушкин увидел свет одновременно с сотнями орущих розовых младенцев. Петя так спешил на волю, так рвался совершать подвиги, что выскользнул из рук акушерки и немного приложился головой. От матери этот досадный факт скрыли, и правильно сделали, ведь последствий почти не было. Подумаешь, ребенок пачкал штанишки, когда сильно пугался, – ну, впечатлительный мальчик, зато умненький; да, левый глаз до сих пор иногда дергается, зато девки сами знакомиться лезут – думают, что Петя им подмигивает.
В школе Петя учился на «отлично», но, несмотря на то что точные науки ему давались проще гуманитарных, питал слабость к литературе, живописи и изменял им с музыкой: играл на гитаре «Арию», «Наутилус», а когда выпивал, орал «Все идет по плану». Большую часть свободного времени Петя писал фанфики в синей потрепанной тетради и давал их читать друзьям; туда же срисовывал картинки.
Закончив школу, он долго колебался между литературой и живописью, но, под давлением отца, поступил на физмат, утешаясь тем, что это – тоже творчество. Однако от мечты создать шедевр – картину или книгу, Петр не отступился. Даже отмечая двадцатипятилетие в каморке Академии Наук, где он работал лаборантом, Петр левой половиной мозга участвовал в сабантуе, а правой обдумывал очередной эпизод романа.
– А не налить ли аналитикам? – заплетающимся языком пробормотал Егор Антонов и вскинул голову, возвращая сползающие очки на переносицу.
Уборщица Марьяночка захихикала, вибрируя пышным телом. У Марьяночки было целых два образования: верхнее – пятого размера и нижнее – пятидесятого, и это приятно сглаживало отсутствие диплома. Петя случайно глянул на Марьяночку, на ее вибрирующие высшие образования, и у него задергался глаз. Совершенно непроизвольно задергался, но Петя все равно получил локтем в бок от Ленки, окончательно и бесповоротно
Егор, не вставая, дотянулся ручищами до початой литрухи водки и щедро плеснул в стакан каждому, провозгласив:
– За восходящую звезду отечественной физики, а также писания, рисования, пения и всяческих искусств! Ура!
Чокнувшись с Ленкой, Марьяночкой и Петей, Егор попытался встать, но, не учев длину ног, зацепился коленками и чуть не опрокинул импровизированный стол. Его сделали из фанеры, которую приспособили на осциллографе. Ленка была самая трезвая и спасла положение – вовремя вцепилась в стол и не дала ему упасть.
– Пардоньте! – Егор развел непропорционально длинные руки в стороны. – Ну, такой я косиножка. За тебя, именинник!
Петя наблюдал за Егором, теребя складку меж бровей, и мысленно конспектировал: над ним насмехается лучший друг, значит, его следует из друзей исключить. Естественно, Петя не показывал злости. Мама говорит, что Петю не любят от зависти. Все завидуют Петиным упорству, перспективам, таланту, только Ленка им восхищается. Хорошая жена будет Ленка – преданная, умная, любящая, с трехкомнатной квартирой, а что на лабораторную крысу похожа – это не страшно, Пете крысы нравятся.
Будто отозвавшись на его мысли, Ленка поставила на стол торт и потерлась щекой о Петино плечо:
– Любимый, включи чайник, пожалуйста.
Поднимаясь, Петя отметил: голова кружится и хочется в туалет по большой нужде. Его всегда тянуло в туалет после сильного негодования. Мама говорила, что это правильно, – нельзя держать такое в себе. За окном громыхнуло – Марьяночка взвизгнула, дернув руками, как креветка – хвостом:
– Ой, мамочки, гроза!
Заоконную темноту разрезала ветвистая молния, первые капли ударили в стекло. Марьяночка прошептала:
– Ой, по темноте, в грозу – домой!
Воткнув шнур чайника в розетку, Петя направился в коридор.
– Перун с Зевсом сцепились, им не до тебя, – проговорил Егор за его спиной.
Туалет на третьем этаже засорился, и сотрудникам приходилось подниматься на четвертый. «Хорошо без людей, – думал Петя, шагая по коридору Академии Наук, озаренному люминесцентными лампами. – Одни мудаки вокруг. Ни черта не смыслят, не видят глубину моих творений, не замечают аллюзии и скрытые цитаты, говорят, что мои идеи вторичны, персонажи картонны и вообще, в рассказах нет жизни. Ничего, настанет время, и я им всем покажу! Они меня вспомнят, а я поименно вспомню всех их!» То, что нельзя держать в себе, запросилось на выход с удвоенной силой, и Петя ускорил шаг.
Одна из ламп потрескивала, будто внутри билась муха. «Форточки нужно захлопнуть на обратном пути, – отметил Петя. – Если ливень начнется, коридор затопит».
Лампочка затрещала сильнее, на улице громыхнуло, и свет погас. Петя глянул в окно – молнии сверкали вспышками гигантских фотоаппаратов, отражались в черных стеклах, бросали на бледные стены домов ломаные тени.
В туалет захотелось еще сильнее. Петя нащупал нужную дверь, отворил ее и решил не закрывать, пока устраивается на унитазе, – в абсолютной темноте все-таки некомфортно. Только он спустил штаны и приготовился совершить процесс, как на стене отпечаталась полоса света, будто от люминесцентной лампы, – синеватого, пульсирующего света, сначала тусклого, а потом все более яркого, будто некто приближался с фонариком.