Сабелла
Шрифт:
— Я подожду в коридоре.
По дороге с кладбища между нами установилась странная безмолвная связь. Мы были как две разных кислоты, чьи испарения смешивались.
— Возьми стул.
— Я вынесу его в коридор.
— Не стоит.
Он сел. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как он изучает меня. С опущенными веками комната была пустой. Это не тетушка Касси заставила меня приехать — этого захотела я сама.
О да, я знала, что собираюсь совершить. И я знала, что становлюсь сильнее. Мой пульс превозмог экстракт купороса, впрыснутый мне в сердце драгоценной тетушкой. Но я чувствовала и иное биение — еще слабое, мягкое, полусонное. Оно возвращалось из неизвестности, где таилось до времени.
Волнение. На что это похоже? Оно заполняет всю меня. Это похоже… Я не знаю,
— Сэнд, — пробормотала я. Он вздрогнул и посмотрел на меня. Я могу лежать так неподвижно, что кажусь не просто спящей, а умершей. — Я хочу принять душ.
Его глаза светились изнутри.
— Да, — кивнул он и откинул голову на спинку стула.
Что-то изменилось между нами. Он не спросил меня, чем может помочь — он уже чувствовал это.
Я вошла в душ, сняла платье и белье, пустила воду. Скомканное письмо Касси полетело в жерло биотуалета.
Сквозь тугие струи душа я оглядела себя, свое тело. Оно будет весьма желанным для Сэнда. (Шлюхи делают это за плату, Сабелла). Кулон на моей шее на цепочке белого металла толщиной с волос сверкал и пульсировал, хотя обычно эту пульсацию замечаю я одна.
В номере при всей его неопрятности было тепло. Я выключила воду и вышла из душа, тихо позвала его по имени, и Сэнд вскочил, повернулся и увидел меня. В первое мгновение его реакция была двоякой: возбуждение и нервозность. Совершенно нормальная человеческая реакция. Я была прекрасна, и я пугала его.
Я подошла, сняла с него куртку. Стала расстегивать его рубашку — медленно, медленно…
— Сабелла, ты уверена, что… — прошептал он. И более ничего — ибо ему пришлось делать то, что подобает делать приличному юноше в подобной ситуации. Животная часть человеческого естества вынуждала его дрожать всем телом, как дрожала я прежде, когда он прикасался ко мне. Он прижал ладони к моим щекам, затем наклонился и поцеловал меня, и поцелуй его был долгим и медленным. Нечеловеческое проснулось и уже подталкивало его к тому, что задумала нечеловеческая часть моего естества. Он несколько раз повторил мое имя, пока целовал мою шею, мои плечи, припадал губами к моей груди. Камень скользнул ему на щеку. Порой, растянувшись на земле в волчьих холмах, парни, сбитые с толку белым сверкающим камнем, спрашивали у меня: «Детка, это что, поддельный бриллиант?» Но Сэнд стряхнул кулон со своей щеки.
А потом мы очутились в постели. Его кожа была гладкой и восхитительной. Его чресла налились безумным огнем страсти.
В этот момент я всегда переживаю за любовников. Даже оказавшись в постели с настоящими скотами, я всегда стараюсь осчастливить их. У меня есть на это свои причины. А я — я никогда не достигала настоящего блаженства, ни прежде, ни с Сэндом. Ощущение прикосновений, объятий, физического возбуждения и всего остального, что исходит от партнера… Однако как ни сладка прелюдия, это всего лишь прелюдия. Сэнд двигался во мне, ускоряя и замедляя ритм. При всем своем безразличии я все же понимала, что он был умелым любовником.
— Сабелла…
— Дорогой, сейчас мы кое-что сделаем, — прошептала я. — Тебе понравится…
— Все, что хочешь… Все…
Этот прием я отработала до совершенства. Мы немного повернулись, и он, задыхаясь, рассмеялся, когда я оказалась сверху. Наши тела оставались слитыми воедино, но прекрасный ритм его страсти был сломан, уступив место иному ритму.
Под моими пальцами змея скользнула дюйма на два вверх по его шее. Шея у Сэнда была могучей и мускулистой, цвета янтаря. Я пробежала языком вдоль вены, вдоль золотистой вены, которая подрагивала, словно говорила со мной. А потом я прижалась губами к этой золотой трубке и поцеловала так, чтобы остался синяк — чтобы то, что сокрыто внутри, вышло на поверхность. Так я открыла путь и через поцелуй вкусила кровь, скрытую под кожей. Сэнд застонал и прижался ко мне, обвив руками мою талию и бедра, словно желал навеки удержать меня. Длинные клыки не нужны — вполне достаточно таких, как у большинства людей. Только кончики их должны быть острыми, как иглы, чтобы не рвать, а прокалывать кожу, столь же безболезненно, как лучи солнца пронзали кварцевый глобус. Я сжала плоть, надавила на вену пальцами, втягивая ее в рот. Когда я прокусила кожу, Сэнд вздрогнул, а когда принялась глотать его кровь, дрожь его перешла в конвульсивное подергивание. Я оказалась сильнее, много сильнее, чем он подозревал, я могла вот так сидеть на нем очень долго, мне это ничего не стоило. А потом я сделала так, чтобы он поднялся на пик блаженства и остался там.
Как можем мы в самом начале знать, чем все закончится? Как можем мы отступить, когда приходит миг осознания?Это наслаждение, ритм которого соответствует ритму биения вены у меня во рту; наслаждение, которое тянется и тянется даже после того, как истощились его соки, пока не кончается иной живительный сок. И наслаждение будет длиться, пока я не прекращу пить, или пока Сэнд не потеряет сознание. Это — таинство, но оно убивает.
Почему все так происходит? Не знаю. Я размышляла над этим. Говорят, что повешенный испытывает оргазм, когда веревка стягивает его горло, потому что кровь приливает к мозгу и члену. Или это волна жизни, чьи символы — близость и семя, отчаянно сопротивляется смерти, символ которой — истекающая кровь. Я размышляла о том, что зверь-кровопийца порой испытывает чувственное наслаждение. Я думала о самках пауков, которые пожирают самцов во время совокупления. Я часто думаю об этом, но не знаю, почему так бывает.
А почему так бывает со мной?
Моя страсть сосредоточилась и стала иной. Я больше не чувствовала возбуждения, для меня не существовало мира вокруг — я была по ту сторону всего. Лев, терзающий свою добычу — вот чем я была со стороны… Но нет. Это было такое же естественное желание, как желание вдохнуть воздуха. И вот я вдохнула полной грудью после того, как дышала сущей грязью. Я могла продолжать, как и он, хотя наше наслаждение было различным, но все же — единым. Но так нельзя. Я собралась с силами, словно собиралась преодолеть земное тяготение.
Его лицо и теперь стоит у меня перед глазами. Вы когда-нибудь видели агонию умирающего? Вы никогда не замечали, что лицо вашего любовника на вершине блаженства выглядит именно так?
Я должна… Я должна…
Я подняла голову.
Кто сказал вам, что это грязно? Никаких потоков крови и слюны. Тонкая струйка из крошечной ранки (почему все считают, что их должно быть две?), багряная нить.
Голова Сэнда откинулась набок. Он был без сознания.
Я любила его всего минуту. Я любила его и горевала по нему, но моя жалость была лишь частью моей красоты. А потом пришел стыд…
Было еще четыре часа до восхода, когда Сэнд очнулся. У него слегка кружилась голова, однако чувствовал он себя хорошо и был голоден, как это всегда бывает с ними. Улыбаясь в счастливой истоме, он приподнялся на локте. Преподнося ему бифштекс, я заявила, что уже съела свою долю. Я кормила его обходительно, игриво и дружелюбно. Думаю, подсознательно он понимал, что это его право как жертвы — чтобы с ним возились. В легкое вино я подмешала витаминный концентрат, который заранее выписала в гостиничной аптеке, заказывая еду в номер. Так что этим утром Сэнд Винсент почувствует не более чем усталость. Пройдет день-другой, и не останется никаких следов. Если, конечно, не… нет, никаких «если». Рейс на Брейд — в пять часов. Мне пора. Даже если придется часть пути проделать при свете дня.