Сад Аваллона
Шрифт:
К одному месту меня тянуло, словно магнитом: это был могильный курган, памятник давно сгинувшего и забытого народа, он венчал гребень горы, и летними вечерами я часто поднимался туда и подолгу сидел на глыбе известняка, глядя поверх бурой морской глади на далекий девонширский берег.
Однажды, когда я небрежно ковырял железным наконечником палки мох и лишайник, облепившие камень, мое внимание привлек узор под зеленым наростом — извилистая линия и отметины, явно неестественного происхождения. Сначала я подумал, что напал на редкую окаменелость, и, вынув нож, стал отскребать мох до тех пор, пока не очистил квадратный участок.
Моему взору открылись два поразивших меня знака: сжатая кисть, в которой большой палец был просунут между указательным и средним на манер фиги, а под кистью — завиток, аккуратно вырезанный на твердой поверхности камня.
Случайно мне довольно скоро повезло. Проходя мимо одного сельского дома, я обратил внимание на игравших у дороги детей. Один из них держал в руке какой-то предмет, а остальные пытались им завладеть, прибегая к разного рода хитростям, присущим загадочной жизни детей. Что-то в предмете, который держал мальчик, привлекло мое внимание, и я попросил показать его мне. Занимавшая детей игрушка оказалась продолговатой плиткой из черного камня с изображением точно такой же руки, какую я видел на каменной глыбе, и она так же указывала вниз. На нижней же части плитки были разные непонятные закорючки и завитки, вырезанные, как мне показалось, с необыкновенным искусством и тщанием. Я выкупил у ребят игрушку за пару шиллингов, а подошедшая женщина сказала мне, что плитка уже много лет как валяется у них в доме: вроде бы, муж нашел ее в ручье, протекающем рядом. В одно жаркое лето ручей пересох, и дно обнажилось; тогда-то муж и увидел плитку меж камней. В тот день я прошел весь ручей вплоть до истока — до той уединенной горной долины, где из земли била холодная чистая вода. Это случилось двадцать лет назад, загадочную же надпись я сумел расшифровать только прошлым августом.
Не буду утомлять вас подробным рассказом о моей жизни, скажу лишь, что, подобно многим, я был вынужден покинуть родной дом и отправиться в Лондон. Денег у меня было мало, и я радовался тому, что мне удалось снять дешевую комнату на грязной улочке неподалеку от Грейс-Инн-роуд.
Покойный сэр Томас Вивьен, бывший в те годы еще беднее и несчастнее меня, ютился в том же доме, в каморке под самой крышей, и вскоре мы стали близкими друзьями. Тогда-то я и поведал ему о деле всей моей жизни. Поначалу было трудно убедить его, что я не провожу дни и ночи в погоне за химерами, но, поверив, что поиски мои не бесперспективны, он не на шутку увлекся мечтой о богатстве, которое станет наградой тому, кто проявит должные упорство и изобретательность.
Мне нравился мой новый друг, а его бедственное положение вызывало у меня глубокое сочувствие: он мечтал стать врачом, но у него не было достаточных средств, чтобы платить за учебу; более того, он часто просто голодал. По собственной инициативе я торжественно объявил, что при любых обстоятельствах часть сокровищ, если они будут мною найдены, отойдут ему, и это обещание стало для Вивьена мощным стимулом: ведь он, хоть и жил всегда в нищете, но стремился к богатству и наслаждениям гораздо больше меня.
Он с головой ушел в разрешение задачи, проявив в своих попытках расшифровать надпись на плитке незаурядный интеллект и настойчивость. Я, подобно прочим изобретательным молодым людям, интересовался разными манерами письма и сам выдумал, иногда применяя на практике собственную систему; моя выдумка понравилась Вивьену, и он изо всех сил старался мне подражать. Мы договорились: если при расставаниях возникнет необходимость связаться друг с другом по поводу волнующего нас обоих дела, прибегать именно к этому неординарному письму. С той же целью мы разработали и особый шифр.
Мало-помалу попытки решить эту трудную задачу совершенно измучили нас, и через пару лет стало ясно, что Вивьену наскучило наше нескончаемое приключение. Однажды ночью он взволнованно признался мне, что его терзает страх, не тратим ли мы наши жизни на бессмысленное и пустое занятие. А через несколько месяцев Вивьену повезло: он получил значительное наследство от престарелого дальнего родственника, о существовании которого он совсем забыл. Теперь, когда у него появился счет в банке, Вивьен отдалился от меня. Вступительные экзамены он успешно сдал много лет назад и сразу же по получении наследства стал ходить в медицинскую школу при больнице Св. Фомы. Мне он сказал, что должен теперь подыскать себе более приличное жилье. При расставании я напомнил ему о своем обещании и вновь торжественно его подтвердил; Вивьен опять поблагодарил меня и рассмеялся, и в его смехе слышалось нечто среднее между жалостью и презрением. Нет нужды рассказывать вам о моей долгой борьбе и нищенской жизни, еще более тяжелой теперь, когда я остался совсем один; однако я не падал духом и никогда не сомневался в конечном успехе; каждое утро я садился за стол, на котором лежала плитка, и только в сумерки вставал из-за него, чтобы совершить вечернюю прогулку по Оксфорд-стрит, которая привлекала меня шумом, оживленным движением и блеском фонарей.
Такая прогулка со временем превратилась в ритуал. Каждый вечер, в любую погоду, я пересекал Грейс-Инн-роуд и следовал в западном направлении, иногда предпочитая идти севернее — по Юстон-роуд и Тоттенхэм-Корт-роуд, иногда — по Холборн, а то и по Грейт-Рассел-стрит. Каждый вечер я прогуливался около часа взад и вперед по северной части Оксфорд-стрит, и на ум мне часто приходили истории Де Куинси, [149] а также прозвище, которое он дал этой улице — «жестокосердая мачеха». Затем я возвращался в свое мрачное логово и опять садился за решение хитроумной задачи.
149
Английский писатель-романтик (1785–1859) продолжатель традиций «озерной школы
Ответ пришел ко мне ночью, несколько недель назад; меня словно озарило, и я с маху прочитал надпись, подумав, что все-таки не зря потратил столько времени. «Место захоронения сокровищ тех, кто живет внизу», — были первые слова, которые я прочитал; дальше шло точное указание этого места — оно располагалось в моем родном графстве; именно там хранились прекрасные золотые творения. Сначала надо было идти по одной из троп, стараясь не угодить в волчью яму; затем трона сужалась до размеров лисьей норы; потом вновь расширялась, и через какое-то время подводила к пещере. Я решил не тратить попусту время и тут же удостовериться, на месте ли сокровища, — не то, чтобы я сомневался в этом, просто не хотел разочаровать моего друга Вивьена, теперь богатого и преуспевающего человека. Я сел на поезд, идущий на Запад, и уже ближайшим вечером, с планом в руках, шел по обозначенной тропе в горах и, пройдя весь путь, остановился, только увидев блестевшее впереди золото. Я не хотел продолжать путь в одиночку, решив, что завершу его только с Вивьеном. В доказательство правдивости своих слов, я захватил с собой лежавший на тропе необычной формы кремниевый нож.
Вернувшись в Лондон, я был раздосадован тем, что из моей квартиры пропала каменная плитка. Квартирная хозяйка, запойная пьяница, уверяла меня, что ей ничего об этом не известно, но я почти не сомневался, что это она украла плитку, надеясь получить за нее стакан виски. Впрочем я помнил наизусть все, что было на ней написано, и, кроме того, на всякий случай сделал точную копию надписи, так что утрата плитки была не так уж важна. Только одно беспокоило меня: найдя плитку, я приклеил к ее обратной стороне бумажку с датой и местом находки, а позже приписал еще пару слов — название моей улицы и еще что-то; вот эти-то воспоминания о днях, когда все казалось почти безнадежным, были дорога мне. Я подумал, что в будущем это могло бы напоминать мне о том, что даже в самое тяжелое время нельзя терять надежду. Я сразу же написал сэру Томасу Вивьену, написал тем почерком, о котором уже упоминал, прибегнув к разработанной нами системе шифров. Сообщив ему об успехе предприятия, я упомянул о потере плитки и о том, что у меня осталась копия надписи, а также напомнил, что мое обещание поделиться с ним остается в силе, и просил его написать мне или зайти. В ответ Вивьен назначил мне свидание в глухом переулке в Клакенуэлле — месте, памятном нам обоим по прежним дням, и в семь часов вечера я отправился на встречу. Дожидаясь моего друга на углу, я обратил внимание на полустертые рисунки уличного художника и машинально поднял забытый им кусочек мела. Расхаживая взад и вперед, я гадал, какого человека предстоит мне встретить после стольких лет разлуки; постепенно воспоминания о тех давних днях охватили меня, и я позабыл обо всем на свете, продолжая механически ходить, уставившись в землю.