Сад Аваллона
Шрифт:
Затем — это свершилось в одно мгновение — отвратительная масса расплавилась и опала на края чаши, а в центре появилась дрожащая человеческая рука. И вдруг искра блеснула под горящим огнем, и как только раздался пронзительный женский крик, крик ужаса и боли, огромная пирамида огня вздыбилась в небо и яркой вспышкой разорвала ночь. В единый миг Воган смог увидеть внизу мириады творений, подобных людям, но малорослых, как дети, и безобразно искаженных; их лица с миндалевидными глазами горели дьявольским, невыразимым пороком, а нагие тела были отвратительно желтыми; и вдруг, словно по волшебству, все исчезло: только пламя клокотало во впадине и освещало окрестности.
— Вот вы и увидели пирамиду, — сказал Дайсон в самое ухо Вогану, — пирамиду
Маленькие люди
— Значит, вещь вам знакома?
— Несомненно. Эту брошь Анни обычно надевала к церковным службам; я отчетливо помню рисунок. Да, но где вы ее нашли? Уж не хотите ли вы сказать, что обнаружили девочку?
— Мой дорогой Воган, удивляюсь вашей догадливости. Надеюсь, вы не успели забыть прошлую ночь?
— Дайсон, — Воган говорил очень серьезно, — я раздумывал над этим все утро, когда вас не было, и пришел к единственно возможному заключению относительно виденного ночью, точнее, относительно того, что я считаю виденным: об этом лучше не вспоминать. Как и все люди, я жил здравой, честной и богобоязненной жизнью, и все, на что я способен — это поверить в чудовищную иллюзию, поразившую воображение. Вы помните, мы возвращались домой вместе в глухом молчании, ни слова не было сказано между нами о том, что произошло, или, лучше сказать, о том, что вообразил каждый из нас; так не лучше ли нам хранить полное молчание и в дальнейшем? Когда мирным солнечным утром я вышел на прогулку, мне казалось, вся земля полна благоговения, и, проходя вдоль стены, я не заметил свежих знаков, а те, что были там, я стер. С тайной покончено, мы снова можем жить спокойно. Думаю, безумие нескольких прошедших недель связано с действием какого-то яда… да, я подошел к черте, за которой безумие, но все, теперь я опять в здравом уме.
Мистер Воган, выдав свою пылкую тираду, подался в кресле вперед и взглянул на Дайсона с надеждой и даже мольбой.
— Мой дорогой Воган, — сказал Дайсон после некоторой паузы, — какая в том польза? Слишком поздно примерять костюм простака; чересчур далеко, или, если хотите, глубоко, мы ушли. Кроме того, вы знаете не хуже меня, что никакого обмана чувств в нашем случае не было, я это утверждаю, хотя со всем жаром сердца хотел бы обратного. Мое оправдание в другом — я должен рассказать вам все до конца, в пределах, разумеется, моей осведомленности.
— Что ж, хорошо, — согласился Воган с протяжным вздохом, — должны так должны.
— В таком случае, начнем с конца, если вам будет угодно. Я нашел эту известную вам брошь в том месте, которое мы назвали чашей. Она лежала на земле, чуть в стороне от кучи еще тлеющей золы и серого пепла. Брошь, должно быть, случайно отцепилась от платья той особы, которая ее носила, перед тем… Нет, не перебивайте меня, Воган. Сейчас, зная конец, мы сможем добраться и до начала. Давайте вернемся назад, к тому дню, когда вы приехали ко мне в Лондон. Насколько я припоминаю, вскоре после вашего прихода, вы вскользь упомянули об одном загадочном несчастном случае, произошедшем в ваших краях, а именно: девочка, ее звали Анни Трэвор пошла через горы повидать родственников и бесследно исчезла. Признаюсь, ваш рассказ не сильно заинтересовал меня; ведь для исчезновения человека, особенно женщины, из круга родственников и друзей, существуют тысячи банальных причин. Доведись нам хорошенько поговорить с полицией, оказалось бы, что в Лондоне каждую неделю кто-нибудь таинственно исчезает, и какой-нибудь достаточно грамотный офицер только пожмет плечами и скажет, что по закону больших чисел по-другому и быть не может. Так что первое время я был преступно небрежен по отношению к вашей истории, и, помимо того, имелась еще одна причина: ее банальность сочеталась с необъяснимостью. Все, что вы могли предположить, так это моряка-негодяя, но я тут же отбросил это предположение. По многим причинам, в основном же из-за того, что преступник «по случаю», любитель, так сказать, почти всегда обнаруживает себя, в особенности, если ареной его действий становится сельская местность.
Вспомните, пожалуйста, о Гарсии, которого вы как-то упомянули. На следующий день после убийства он шел к железной дороге: брюки его были, конечно, в крови, а добыча — часы датской работы — связаны в аккуратный сверток.
Словом, отвергнув ваше единственное предположение, мы пришли к выводу, что история не представляет никакого интереса. Помилуйте, стоит ли забивать себе голову неразрешимыми проблемами? Заботит ли вас, скажем, Зенонова история с Ахиллом и черепахой? Думаю, что нет, поскольку безнадежность поиска решения вызывает лишь зевоту. Так и в истории с пропавшей девочкой — я просто поместил явление в разряд неразрешимых и забыл о нем. Но ошибся, так уж вышло, и если помните, именно вы незаметно перешли к делу, к которому испытывали куда больший интерес — что, впрочем, немудрено, ведь оно касалось вас лично.
Думаю, нет нужды вдаваться в подробности того очень странного рассказа о знаках из наконечников стрел, хотя поначалу я его не оценил. Мне пришло в голову, что это детские шалости, если не обычный розыгрыш, но когда вы продемонстрировали мне наконечники, понял, за всем этим скрывается нечто глубоко неординарное, и как только мы сюда прибыли, погрузился в разгадывание шарады, пытаясь проникнуть в смысл замеченных вами знаков. Первым по счету был знак, который мы назвали войском: несколько линий, выложенных из направленных в одну сторону кремней. Затем линии выстроились наподобие спиц колеса, и острия камней указывали на чашу в центре, затем — треугольник или пирамида, и наконец — полумесяц.
Признаюсь, в начале расследования, пытаясь разом сдернуть покрывало с тайны, я быстро истощил запас предположений, и неудивительно, ибо, как вы скоро поймете, в одной задачке сидели две, если не три проблемы сразу. Ведь было недостаточно задаться вопросом, что значат эти фигуры, не менее важно было и то, кто ответственен за их появление. И опять же, кто, обладая столь ценными редкостями, мог так запросто швырнуть их на дорогу?
Заострив внимание на «художнике», я пришел к выводу, что он или, возможно, они, не могли знать истинной цены редчайших наконечников, и все же, многого это мне не дало — профаном в столь специальной области может быть даже образованный человек. Затем еще одно осложнение — глаз на стене; и вы помните, мы не избежали искушения приписать оба творения одному лицу. Низкое расположение рисунка навело меня на мысль о работе карлика, но карликов в округе не оказалось, а дети, как я успел выяснить не имели к «глазам» никакого отношения.
И все же я был убежден, кем бы ни являлся загадочный «художник», росту в нем было от трех с половиной до четырех футов, поскольку всякий, кто рисует на вертикальной стене, инстинктивно выбирает точку на уровне лица. Далее, необычная форма глаз с явными признаками монголоидного типа, о котором у сельских жителей не имеется ни малейшего представления. И в довершение всего — нелепый, но столь же очевидный факт умения «художника» рисовать в темноте. Вы предположили, что такой способностью мог обладать человек, длительное время проведший в темнице. Но со времен Эдмонда Дантеса я не слышал, что где-либо в Европе имелись такие тюрьмы.
Какое-то время я думал о моряке, отбывшем наказание в ужасных китайских погребах, и хотя карликов в матросы как правило не нанимают, гипотеза не была абсолютно невозможной. Но как приписать моему воображаемому матросу-коротышке коллекцию древнейших наконечников? Однако даже это допущение не избавляет от вопроса, откуда в куцем матросском умишке могло возникнуть намерение поупражняться в художествах, да еще и столь странным образом. Ваши же домыслы о готовящемся грабеже я сразу счел малоподходящими, после чего, признаюсь, рабочих версий у меня не осталось. Чистый случай помог мне выбраться на верную дорогу.