Сад Эдема
Шрифт:
Всезнающие и всепонимающие журналисты с важностью рассуждают об открытии во Франции «недостающего звена» с лицом обезьяны и мозгом человека. Тейяр де Шарден со смехом рассказывал Даусону о напечатанных в ежедневной прессе Парижа фотографиях Марселена Буля, держащего в руке череп гориллы. Череп африканской обезьяны репортеры представили ошеломленным читателям как находку Буиссонье и Бардона в «могильной траншее» пещеры Буффиа!
Или вот еще событие: в 1908 г. в Англии стали известны подробности на удивление счастливого открытия, сделанного 21 октября 1907 г. в Германии около деревушки Мауэр. Отто Шетензаку, профессору антропологии Гейдельбергского университета, повезло — его имя теперь навсегда связано с одной из самых интересных и интригующих находок «недостающего звена» в Европе. Его останки были обнаружены в 10 километрах к юго-востоку от Гейдельберга и в 500 шагах на север от деревушки Мауэр, в песчанистом карьере Графенрейн, расположенном в двух милях от берега речушки Эльзенц, притока Неккара.
В течение 20 лет каждый воскресный день Шетензак выезжал в Мауэр, чтобы
Однако Шетензак продолжая терпеливо ждать, и наконец судьба вознаградила его. В конце октября 1907 г. из Мауэра в Гейдельберг пришла телеграмма от владельца карьера господина Иосифа Реша, который содействовал его поискам. В ней сообщалось: «Вчера произошло желанное событие: на глубине 20 метров от поверхности почвы и выше дна моего карьера в Графенрейне найдена хорошо сохранившаяся нижняя челюсть примитивного человека со всеми зубами». Шетензак выехал поездом в Мауэр на следующий день, сгорая от нетерпения. Можно представить его радость, когда в карьере ему действительно вручили огромную челюсть, которая не могла принадлежать никакому другому существу, кроме необыкновенно примитивного обезьяночеловека. Как и другие кости из Графенрейна, челюсть была «инкрустирована» песчинками, придававшими ей нейтральный серый цвет. От удара лопаты рабочего Даниэля Гартмана, который разбирал песчаный слой, челюсть сломалась как раз посредине. При этом обломились также коронки четырех зубов правой ветви челюсти, и их в песке найти не удалось. Но вторую половину челюсти Гартман со всеми предосторожностями извлек из слоя, и она при совмещении настолько точно подошла к первой, что даже не видно линии излома. Вторая неприятность случилась в момент, когда рабочие попытались отделить от зубов левой ветви плотно «приклеившуюся» галечку известняка: коронки предкоренных и первых двух коренных остались на поверхности камня. Гартман знал, что нужно было сохранять ископаемые, встречавшиеся в песке, а тут еще его удивило сходство находки с человеческой челюстью. Рабочие сразу же позвали в карьер Реша, и тот, подтвердив вывод Гартмана, сказал обрадованно, что Шетензаку, несомненно, будет интересно посмотреть эту кость. Хозяин на следующий день направился в Мауэр и послал телеграмму в Гейдельберг.
Шетензак, получив челюсть, не расставался с ней ни на минуту.
Достаточно было первого, самого предварительного и беглого осмотра находки, чтобы убедиться в ее совершенно исключительной важности. Челюсть поражала своей невероятной примитивностью даже при воспоминаниях об архаическом лицевом скелете неандертальского человека. Она отличалась непривычно большими размерами, удивляла массивностью, небольшой высотой очень широких восходящих ветвей, соединявших ее с черепом, совершенно обезьяньим подбородком, лишенным выступа. Но шейка ее легкая, и в этом она сближалась с челюстями человекообразных обезьян. Вообще, челюсть из Мауэра при общем взгляде на нее напоминала челюсть гориллы… если бы не зубы. Это была определенно часть скелета человека, а не обезьяны: зубы совсем небольшие, меньше, чем у неандертальцев, узор коренных сходен с узором коренных человека, клык не выступает выше уровня других зубов, как наблюдается у обезьян, износ жевательной поверхности плоский, а не характерным образом скошенный, как у антропоидов. Этот контраст между обезьяньей челюстью и почти человеческими ее зубами был настолько разителен, что озадаченный Шетензак лишь развел руками.
Учитывая важность случившегося, он решил составить официальный протокол, описывающий обстоятельства открытия. Из соседнего с Мауэром поселка Некаргемюнда Реш пригласил нотариуса, и тот, дотошно расспросив Гартмана, а также возчика песка и мальчика, присутствовавших на месте находки, записал самое существенное. В протокол включили также замеры Шетензака: оказалось, что челюсть залегала под толщей лесса и мощного горизонта песка, рассеченного глинистыми слоями, на глубине 24 метров 4 сантиметров. От дна карьера ее отделяла прослойка песка толщиной всего 87 сантиметров! Затем было сделано несколько фотографий эффектного разреза, на фоне которого телега и люди, стоящие у подножия рядом с местом находки, казались крошечными, как букашки, и все присутствующие торжественно скрепили своими надписями листки, усердно написанные нотариусом Некаргемюнда. Все это Шетензак подробно описал затем в специальной книге, вышедшей в Лейпциге
Большая древность челюсти превращала ее в «одно из величайших антропологических сокровищ». Даже сам по себе вид кости и ее характер свидетельствовали о ее невероятно глубоком возрасте: челюсть была настолько сильно минерализованной, что казалась выточенной из глыбы известняка, ее вес составлял 197 граммов! После удаления песка, покрывавшего челюсть, на ее поверхности, как и на известняковой галечке, к которой «приклеились» коронки зубов, Шетензак обнаружил отпечатки дендритов, древних окаменевших растений. Кость имела цвет от желтовато-белого до красноватого, на фоне которого отчетливо выделялись крупные и мелкие черные точки. Коронки зубов челюсти кремово-белые с черными пятнами на жевательной поверхности, а ниже эмали красноватые, как бы намеренно окрашенные. Шетензак сравнил челюсть из Гейдельберга со всеми архаическими челюстями, известными к 1908 г., и пришел к заключению, что примитивность ее не имеет себе равных.
Так мир узнал о самой древней из открытых ранее в Европе кости обезьяночеловека, названного мауэрантропом. И одновременно публика впервые узнала также о терпеливом преподавателе Гейдельбергского университета, знакомом ранее лишь узкому кругу специалистов, да и то из-за своей приверженности теории первоначального появления людей в Австралии. Мало того, вместе с ним получили известность владелец карьера в Графен-рейне Реш и даже землекоп Даниэль Гартман, который по счастливому стечению обстоятельств копал песок там, где миллион лет назад завалило песком челюсть «первого европейца» — обезьянообразного мауэрантропа. Даусон вспомнил, с каким интересом и чувством зависти слушал он недавно рассказ только что приехавшего с континента сэра Артура Смита Вудворда. Знаменитый палеонтолог, обычно сдержанный и немногословный, оживленно живописал подробности поразительно удачных поисков костных останков обезьянолюдей во Франции и в Германии. Пожалуй, со времени, когда Вудворду посчастливилось в 90-е годы подержать в руках черепную крышку, бедро и зубы питекантропа, Даусон не видел его таким возбужденным. Просматривая в европейских музеях коллекции костей динозавров и древних рыб, Вудворд, разумеется, не мог не интересоваться новыми находками ископаемого человека. В Париже он видел кости неандертальца из Ла Шапелль-о-Сен, в Берлине ему рассказали подробности открытия Отто Гаузера в Ле Мустье и подвели к витрине с выставленными в ней для обозрения останками обезьяночеловека. А чего стоят слухи о новых открытиях французского археолога Пейрони в пещере Ла Ферраси! В 1909 г. он открыл одно погребение неандертальца, в в следующем — другое, а теперь, говорят, найдены сразу четыре детских захоронения! Не приходится удивляться, что к Ла Ферраси проявили интерес и приняли участие в раскопках такие известные в «доисторической археологии» специалисты, как Капитан, Картальяк, Брейль, Буль, Буиссонье. Однако наибольшее впечатление на Вудворда произвел осмотр челюсти мауэрантропа. Это же наглядное свидетельство обезьяньего происхождения человека! Очень жаль, что в Графенрейне не найдены кости черепа. Каков же он был при столь примитивной челюсти?
Не после этого ли разговора Даусон, размышляя о «недостающем звене», написал в марте 1909 г. в письме Вудворду следующие слова: «Живу в ожидании великого открытия, которое, кажется, никогда не произойдет»? Даусон вынул из кармашка брюк подвешенные на золотой цепочке часы, щелкнул крышкой с затейливой монограммой и, взглянув на циферблат, тяжело вздохнул. Как незаметно пролетело время — скоро ленч. Пора, пожалуй, отправляться домой, иначе Елена рассердится. Он поднялся со скамейки и медленно, словно нехотя, зашагал к дому.
Одна из трудностей состояла в том, чтобы выявить в Вилденском районе юга Англии геологические формации, возраст которых приближался бы к миллиону лет. Его друг Луис Аббот, ювелир, превосходный часовой мастер и геолог-любитель высокой репутации, не раз говорил ему о необходимости изучения гравиевых отложений на высоких террасах долины реки Узы. Он утверждал, что эти гравии плиоценовые и, следовательно, в них могут быть открыты следы обитания древнейших людей, в виде, например, эолитов, камней, «обработанных» самой природой и пущенных человеком в дело на самой заре его истории (эолит в переводе означает «камень зари»).
Аббот в течение долгого времени изучал плиоценовую геологию районов Вилда и Суссекса Юго-Восточной Англии и поэтому знал ее настолько основательно, что мог, как оракул, предсказывать главные из возможных открытий в этой области. Кроме того, он имел самое непосредственное отношение к находкам кремневых «орудий» типа эолитов. Дело в том, что Аббот был в свое время членом кружка видного энтузиаста-натуралиста Бенджамина Гаррисона, бакалейщика из Айтхема (Кент), который в 60-е годы прошлого века первым в Англии объявил об открытии на севере Даунса странных кремней охристо-коричневого цвета, по его мнению, бесспорно, обработанных человеком. По мнению знаменитого английского геолога Приствича, они были очень древними. Достаточно сказать, что Гаррисон собирал эти камни на террасах, возвышающихся над рекой на 122–193 метра. В кружке старого Гаррисона толковали об эолитах как об орудиях необыкновенно древних людей, далеких предшественников шелльцев Франции, живших около миллиона лет назад. «Но если эолиты есть в красноватых глинах Кента на севере Даунса, то почему их нельзя найти на юге Даунса в Суссексе?» — спрашивал Аббот, который в конце 90-х годов нашел в Норфолке в отложениях «кромерского лесного слоя» на уровне «горизонта слонов» кремневые эолиты «дошелльского времени».