Сад Иеронима Босха
Шрифт:
Передачи про своих «соратников» он не смотрел. Когда он видел интервью с очередным человеком, который однажды столкнулся с ним и теперь нёс чушь о длани Божьей, он переключал. Он попросту не помнил этих людей. Они были случайными шавками на его пути. Обстоятельствами. Поэтому он не видел ни одного интервью с Уной Ралти. Газет и журналов он тоже не читал. Точнее, читал — по указанию кардинала. Кардинал считал нужным ещё подготовить его перед новым витком, перед появлением Уны. Когда он счёл Джереми готовым, он позволил ему увидеть Уну.
Джереми помнит
Точнее, он помнит не саму Уну. Реальная Уна для него никогда не существовала. Он помнит женщину с серыми глазами, которая сделала ему самый классный минет в его жизни. И это — точка опоры.
Помните ли вы всех людей, с которыми так или иначе сталкивались в своей жизни? Конечно, нет. Но их лица кажутся вам смутно знакомыми. Вот этого человека вы никак не можете узнать, пока он не напомнит, что стоял на входе в одном учреждении и всё время отпускал похабные шуточки. Тогда вы вспоминаете его мерзкую харю. А вот другой — вы тоже не можете понять, где его видели. Но он подсказывает, что дал вам прикурить в варшавском аэропорту. И вы вспоминаете: да, он был очень обходителен и случайно унёс вашу ручку, которую одолжил, чтобы заполнить декларацию.
Так же и с Уной Ралти. Он не помнит её имени и не помнит даже, как она выглядит, потому что они трахались в темноте. Он не помнит её голоса, хотя они много разговаривали. Он помнит, как она держала во рту его член и смотрела на него своими серыми глазами. Именно этот взгляд запомнил Джереми Л. Смит. Именно его он увидел на обложке журнала.
Но у Спирокки есть к Джереми Л. Смиту ещё одно дело. Гораздо более важное, чем Уна Ралти и все римские шлюхи вместе взятые.
Он стучится в дверь. Джереми уже готов. Он одет, он сидит на диване, справа от него — Мария, слева — Бьянка, а перед ним — телевизор. Показывают какую-то чушь про животных. Джереми неинтересно, но он чувствует усталость. Ему безразлично, что смотреть.
Потому что оживить старика с пулей во лбу, а затем превратить его в молодого человека, а затем оживить ещё одного старика — это сложнее, чем исцелить сотню джонов мерриков.
Он дотягивается до кнопки, разрешающей вход в апартаменты.
«Как вы себя чувствуете?» — Спирокки склоняет голову.
«Нормально. Чего тебе?»
Его так и не научили обращаться согласно рангу. Он умеет прочитать заготовленную речь, но со «своими» остаётся запанибрата.
«У нас есть дело, которое не касается девушек».
Мария и Бьянка тут же встают и покидают помещение.
«Ну чё?»
Спирокки умеет разговаривать с Джереми. Он давно знает, что намёки бессмысленны, а деликатность бесполезна. Что нужно брать быка за рога, вываливать всю информацию сразу. Говорить не «сделайте, пожалуйста», а «надо сделать».
«Омоложение больше повторять нельзя».
«Почему?»
«Потому что стариков множество. Тысячи. Миллионы. Миллиарды. Их больше, чем больных, во много раз. И они взбунтуются. На вас наседают миллионы больных. К вам рвутся не только те, кто болен серьёзно, смертельно, кому не поможет никто, кроме вас. К вам рвутся люди с насморком и растяжениями — с мелочью. Вы знаете это. Вы хотите, чтобы к вам ломились старики и старухи, желающие стать молодыми?»
Джереми Л. Смит думает. Это сложный процесс. Шестерни в его голове поворачиваются медленно, со скрипом. Но они поворачиваются в верном направлении. Пугающе верном.
«А ты хотел бы стать молодым, а, кардинал?»
Спирокки не ждёт такого вопроса. Он может ждать чего угодно, но только не такого вопроса.
Перед Спирокки встают картины его молодости. Впрочем, она никогда не была молодостью в полном смысле этого слова. Практически с самого начала он избрал только один путь — путь Церкви. У Спирокки были женщины, и не одна. Он знает, что такое алкоголь, знает, что такое азарт и даже что такое кокаин. Но вопрос не в этом. На Спирокки всегда лежали какие-то ограничения — так или иначе. А теперь он стар. Теперь ему не нужны женщины. И ему не нужны деньги, потому что их — неограниченное количество.
Молодой кардинал Спирокки. Вечная, власть. Серая гвардия. Мечта.
«Нет, — говорит кардинал. — Я прожил жизнь так, как должно».
Джереми опускает голову.
«Я ж всё могу», — говорит он тихо.
И это самое страшное. Он действительно может всё. Теперь он это осознаёт. Джереми Л. Смит протягивает руку к стакану с виски.
«Что это?» — спрашивает он.
«Виски».
«Попробуй».
Кардинал Спирокки пробует. Это «Джек Дэниэлс», отличный солодовый виски. Марочный.
Джереми берёт в руку стакан и встряхивает его — чуть-чуть, чтобы ни капли не пролилось на пол.
«Теперь, давай».
Это вино. Красное столовое вино.
Христос превратил воду в вино, чтобы помочь. Чтобы спасти от провала свадьбу своего друга, своего ученика. Чтобы принести радость.
Джереми Л. Смит превращает виски в вино. Только для того, чтоб показать кардиналу собственное всесилие. Это и есть последнее искушение. Это и есть прыжок с крыши здания. Диалог со львом в пустыне.
«Они верят в вас. Они будут требовать от вас новых чудес. Они не успокоятся. Вы не Христос, Джереми, потому что Христос нёс новое. И его разорвали на части. Распяли на кресте. Вы несёте то же, что и он. И если у него — просили, то у вас — требуют. И в случае невыполнения угрожают расправой».
Джереми Л. Смит находится в патовой ситуации. Он не умеет играть в шахматы и не знает слова «пат». Но это положение трудно назвать иначе. Его король жив, но парализован. Любой ход сейчас приведёт к поражению. Остаётся продолжать то, что делалось раньше. Рутинно, конвейерно исцелять. Ездить по церковкам и городкам. Посещать хосписы и больницы. Строить из себя Мессию.