Садовник из Очакова
Шрифт:
Игорь тяжело вздохнул.
– Нашли того, кто подрезал? – мрачно спросил Игорь.
– Не-а, – Ваня мотнул головой, приостановился, поправил на плече мех с вином. – Ножом так его ударили, что ручка обломалась, а лезвие меж ребрами осталось…
Дальше до самого дома Вани шли молча. В доме уселись на кухне. Ваня налил себе и Игорю вина. Улыбнулся каким-то своим мыслям.
– А у меня фотоснимок в газету взяли, – похвастался.
– В какую газету? – спросил Игорь безразличным голосом.
– В нашу, в «Очаковец», – Ваня отпил вина. – Сказали, рубль двадцать заплатят. Нравится мне это дело – снимать! Я уже и книжку специальную прочитал: «Для начинающего фотографа».
– Да, – Игорь тоже сделал глоток. – Ты хорошо снимаешь…
– Я хочу еще сам проявлять и печатать, но надо ванночки купить. И фотоувеличитель со штативом.
Игорь достал из кармана галифе несколько соток. Положил на стол и подвинул в сторону Вани.
– На! Купишь!
– Ой, спасибо! Вы… даже не знаю, как сказать, – парень смутился от переполнившего его чувства благодарности.
– Не говори, – безучастно произнес Игорь.
– А что это за куртка у вас такая? Это модно?
– Это ветровка. Хочешь – подарю.
– Правда?
Игорь стянул ветровку и передал Ване.
– Вилки-ложки у вас там? – Игорь кивнул на тумбочку в углу кухни.
– Ага.
Игорь поднялся, выдвинул верхний ящик. Взгляд остановился на кухонном ноже с добротной деревянной ручкой. Взял в руку. Обернулся к Ване.
– У тебя тонкий надфиль есть? – спросил.
– Всякие есть.
– Принеси!
Ваня вышел из кухни. Вернулся с деревянным ящичком. Опустил его на стол, раскрыл.
– Вот, – выложил кусок дерматина с кармашками, из которых торчали надфили и напильники.
Ваня с любопытством наблюдал за гостем. Его взгляд стал раздражать Игоря. Он всунул кухонный нож в один из кармашков дерматина, свернул набор.
– Знаешь, в следующий раз вместо меня другой… милиционер придет. Николай. Поможешь ему, город покажешь, объяснишь всё.
– А вы? – огорчился вдруг Ваня. – Я уже к вам привык…
– Отвыкай, – холодно проговорил Игорь. – Я… я ухожу… со службы… увольняюсь из милиции…
– Из-за того, что опасно?
– Да.
У Игоря не было желания продолжать этот разговор. Он допил вино и отправился в комнату со старым диваном. Там включил свет, уселся на стуле и, достав надфиль и нож, стал пилить лезвие ножа в месте стыка с деревянной накладкой ручки.
Сталь поддавалась с трудом. Уже и рука у Игоря заныла, а бороздка на лезвии углубилась только на пару миллиметров. Игорь передохнул, опустив нож на колени. Подвигал пальцами. Снова взялся за надфиль. Результатом, казалось бы, неимоверных усилий лезвие пропилилось надфилем еще на миллиметр-полтора, после чего уже заболели пальцы, сжимавшие надфиль. Во время следующей передышки Игорь внимательно пересмотрел весь набор инструментов, лежавших в кармашках дерматинового листа. Выбрал надфилек с более острым углом. Работа заспорилась быстрее.
Когда лезвие было основательно перепилено и держалось на ручке только благодаря оставшимся двум-трем миллиметрам «смычки», Игорь остановился. Посмотрел на щемящую ладонь правой руки. Увидел два лопнувших волдыря – результат непривычного ударного труда.
Подумал о Степане. Вспомнил его «полезные советы» по поводу ударов ножом. Интересно, что садовник разбирался в ударах ножа! Нестыковочка! Садовник должен разбираться в глубине ямок для посадки цветов и деревьев, в других тонкостях заботы о красоте окружающего мира. Ударом ножа мир красивее не сделаешь!
Игорь устало усмехнулся собственным мыслям.
«А может, и сделаешь?! – внезапно подумал он. – Ведь один удар ножом делает жизнь и окружающий мир ужасными, а совсем другой удар ножом, даже тем же ножом, может украсить и мир, и жизнь…»
Игорь вдруг вспомнил, как весной вытаскивал из погреба мешок морковки и по просьбе матери сортировал ее – отрезал подгнившие хвосты или кончики, оставляя для еды плотные красные корневища. Потом из отсортированной мама делала морковку по-корейски, которую он, кстати, очень любит.
Странно, почему вспомнилась эта морковка? Из-за ножа в руке?
Игорь пожал плечами. Поднялся на ноги, стал лицом к дивану, глядя на свое отражение в старом пятнистом зеркале, вставленном в высокую деревянную спинку.
Глядя на свое отражение, Игорь оскалился. Словно проверял, насколько злым, раздраженным он может выглядеть. Вспомнил лицо Фимы Чагина в темноте на тропе и потом при свете, у него дома. Лицо Чагина словно специально было настроено на выражение злобы, угрозы. На лице Чагина никогда не могла бы появиться добрая улыбка или усмешка. Он бы никогда не смог улыбнуться взглядом. Да и зачем ему? Он был создан для другого. Он был создан как источник и проводник агрессии, зла. Это же тоже энергия, почти такая же, как электричество. И тоже, как и электричество, может убить. «А я? – задумался Игорь. – Я-то кто? Степан – садовник. Чагин – лесник. А я?»
Сомнение, остановившее мысли Игоря, заставило его внутренне съежиться, ощутить к себе самому жалость, как к потерявшемуся в лесу ребенку. Он даже представил себе такого ребенка – лет пяти, в шортиках и маечке, с ужасом оглядывающегося по сторонам, окруженного бесконечными стволами мачтовых сосен.
– Лес, – произнес Игорь. – Нет. – Его глаза улыбнулись, словно он вдруг засмеялся над собой, над своими мыслями двухминутной давности. – Всё нормально. Я – на распутье, но знаю, куда идти… Я еще пару часов проведу в этом лесу, а потом назад – в сад! Я еще пару часов попритворяюсь, что я и сам лесник. И всё! Больше в лес ни ногой!..
Улыбка, заигравшая на его лице, была самоуверенной и почти надменной. Игорь поправил ремень, проверил кобуру – застегнута ли? Надел фуражку и, зажав в руке рукоятку ножа, тихонько вышел из комнаты.
В доме было тихо. Игорь, выйдя на порог, прижал входную дверь почти до предела, но не до захлопывания. Дверь выглядела закрытой, но в нее можно было войти без ключа и без шума.
Ночной Очаков дышал глубокой осенью. Опавшие листья под ногами не хрустели, а чмокали, набравшись из воздуха влаги. Ни одного огонька в окнах домов, ни одного треска веток, ни одного эха.