Садовники Солнца (сборник)
Шрифт:
— Исключено. Но хватит об этом. Надо искать.
И вот уже два часа, как длятся поиски. Что с девочкой? Где она?
— Давай разойдемся, — предложил Илья Гуго. — Так будет быстрее.
Света прибавилось — над лесом зажгли еще два прожектора. Прибавилось и тумана. Он поднимался, будто паводковая вода, струился вверх, к верхушкам, скрадывая контуры стволов. От него веяло холодом и тревогой.
Что с Аленой?
Мигнул браслет связи. К Илье тотчас вернулись ночной лес, туман, голоса людей и птиц.
— Будьте все
— Спасибо за информацию. Ищем.
«Скорей всего аффективно-шоковая реакция, — подумал Илья, перебирая свои медицинские познания. — Форма гиперкинетическая: реакция «двигательной бури» по Кречмеру. Похоже, очень похоже. Паническое бегство, движения беспорядочны и хаотичны. Где находится, что с ним — человек не осознает…»
В чаще испуганно ухнул филин. Туман разрастался, осторожно обходил ветки, будто боялся поколоться о хвою.
— Илья-я-я!
Возглас долетел глухо и невнятно, откуда-то из темных глубин оврага.
— Сю-ю-да-а! — опять позвал Гуго.
Илья поднял руки, чтобы защитить лицо, и ринулся вниз.
Девочка лежала на боку, неестественно повернув голову, а Гуго суетился вокруг и только мешал.
— Вызывай гравилет, — отрывисто бросил Илья, поднимая маленькое закоченевшее от холода тельце на руки. — Здесь они не сядут, деревья мешают, пусть идут за нами по пеленгу. К поляне.
Выражение ужаса, застывшее на лице у девочки, изменило ее черты, к тому же в овраге было темно, однако Илья все равно почувствовал в облике Аленки нечто очень знакомое.
«Странно… Я определенно где-то ее видел. Впрочем, лучше под ноги смотри. Чертовски скользко! А диагноз подтвердился. Классический случай, по Кречмеру. После «двигательной бури» — реакция «мнимой смерти»… Бедная девочка. Как тебя горе ударило… А что, если попробовать? Нет, гипноз сейчас ничего не даст… А что, если…»
Громадина гравилета возникла перед ним внезапно, буквально в двух шагах. Илья увидел рядом с собой Гуго, и Нину Лад увидел, и были еще какие-то люди, но мир для него вдруг сошелся на маленькой женщине, которая шла к нему будто слепая, на ее горестном лице и моляще протянутых — «Девочка моя!» — руках.
«Она, — тупо и удивленно отметил Илья. — Незнакомца. Моя Прекрасная Незнакомка!»
— Алена уже вне опасности, — сказал он. — Уберите резкий свет.
— В медцентр, — скомандовала Нина Лад.
Гравилет прыгнул в небо.
«Будь что будет, попробую, — решил про себя Илья. — Соединить два сознания без помощи поливита, конечно, трудно. Почти невозможно. Но попробовать надо».
Лицо Прекрасной Незнакомки опять всплыло перед его глазами. Она о чем-то спрашивала, но Илья, приняв решение, от всего отключился.
— Мне нужна тишина, — сказал он, укладывая холодное тельце на сидение. — И фон. Думайте все. Интенсивно, сосредоточенно. Нужен фон тепла и участия. Вы как бы пытаетесь проникнуть в душу девочки. В душу, которая захлопнулась от болевого удара… Осторожней, пожалуйста. Ласковей!
Он опустился на колени, чтобы было удобней, положил пальцы на виски Алены.
— Думайте, — попросил Илья, закрывая глаза и сосредоточиваясь. — Ласковее. И настойчивее. Еще настойчивее!
Девочка шевельнулась, застонала.
— Беру, — прошептал Садовник, раскачиваясь, будто в трансе. — Беру на себя!
Чужая боль обожгла мозг. Илья, коротко вскрикнув, отпрянул.
Контакт сознании прервался, но дело уже было сделано: Алена потянулась к матери, заплакала. Жалобно, взахлеб, вздрагивая всем телом.
За теми рыданиями пассажиры гравилета почувствовали облегчение, будто девочка, наконец, сбросила с себя огромный и непосильный для нее груз.
Илья знал: климатологи после некоторых пререканий в местном Совете продлили купальный сезон до двадцатого октября.
Небольшая гроза, прошумевшая вечером по заказу Алены, не остудила Днепр. Парная, даже более теплая, чем обычно, вода обнимала и уносила Садовника в ночь. И тело, испокон веков недоверчивое тело, на какой-то миг обманулось, отдалось изначальной среде.
Среда эта в сей благословенный час одинаково ласково принимала все. И поздние звезды осени, и предостерегающий блеск буйков, обозначающих фарватер, и одинокого пловца. Стояла такая фантастическая тишина, что Илья, казалось, слышал, как в дальних заводях ворочаются во сне двухметровые сомы.
«Пора!» — коротко всплеснула под рукой волна.
Илья повернул к берегу.
Ива, которую он не раз снимал, стояла сонная и немая. Дерево показалось Илье растерянным: тут пора одежды скидывать, жизненный цикл подсказывает, а река советует зеленеть… Ива оставалась. Илья улетал и увозил записи из ее жизни, и ее нехитрые тайны увозил.
«Жаль только, — подумал он, — что никакая запись не сохранит для меня волшебство птичьих ораторий».
Городок без них не мыслился, впрочем, как и память о нем, однако стажеру надо было торопиться.
Вообще-то можно было вылететь утром.
На пределе скорости, загерметизировав модуль, Илья успевал к месту встречи, даже если бы вылетел в семь. Но утром пришлось бы прощаться — с Гуго и Калием, Ниной Лад и, пусть мысленно, с Прекрасной Незнакомкой, чья боль отрезвила его, отвлекла от бесплодных мечтаний. Прощаться Илье ни с кем не хотелось.
Ночное купанье взбодрило его. Куда и девалась противная тяжесть в ногах — наблуждался все-таки по лесу, упорядочились мысли.
Вот и Шестое кольцо. Дом его крепко спал.