Сага о девочках. Песня первая
Шрифт:
– Я это ценю, и расцениваю. Премию ты свою заработал.
– Я за вашу, доброту, госпожа, век молиться буду! – И достав телефон, стал вызывать такси.
***
Моя «Сицилийская защита» сработала на отлично. Правда, я и сам валился с ног почище Мадам Директрисы, но это того стоило. Её дурацкие приставания уже начинают не просто раздражать, но и злить. Тоже мне, нашла себе развлекалово. Вот со своими мажорами пусть и развлекается в своих ресторанах. А я ей не игрушка. У меня своя гордость. И чувства у меня есть. Да, чувства у меня тоже есть.
Да и вообще, опоздала
Она лежала на лестничной площадке свернувшись клубком. По ступенькам стекала кровь. Я замер не в силах не то, что сделать шаг, но и что-либо сказать. Я просто онемел. А она, услышав мои шаги, приподняла голову и посмотрела на меня невидящим взглядом.
Половина лица была распухшая, а вместо глаза на меня смотрела кровавая дыра. Второй глаз у неё опух и почти не открывался. Одна рука висела плетью, второй она зажимала кровоточащую рану в боку:
– Хозяин… Я пришла… – просипела она еле слышно.
– Да! Да, ты умничка. Ты пришла. Это так здорово! – от противоречивых чувств я почти что заикался.
Я одновременно готов был кричать от радости, что она вернулась, и в то же время, кричать от боли, видя, что с ней сотворили эти нелюди из департамента.
– …попрощаться… – выдохнула моя бедная зверушка.
– Ну нет. Ну почему— попрощаться-то? Мы сейчас к доктору поедем. Я знаю доктора, он самый лучший на свете, он всех лечит. И тебя вылечит! – приговаривал я, подняв её на руки и прижимая к груди одной рукой, второй проворачивая ключ в замке, – потерпи немножко, сейчас станет легче.
Я уложил её на диван и бросился в ванную. Набрал таз тёплой воды, схватил полотенце. Сшибая углы и расплёскивая воду, прибежал в комнату. Поставил таз у дивана. Метнулся к полке с лекарствами. Трясущимися руками неправильно сломал ампулу с анальгетиком, из-за чего всё содержимое пролилось на пол. Достал ещё одну, выдохнул, постарался унять дрожь в руках, и в это раз смог набрать шприц.
Обе мои квартирантки молча разместились рядом с пострадавшей. Одна села у неё в изголовье, другая – в ногах. Обе, с повисшими ушками, смотрели на меня с каким-то виноватым видом, как бы извиняясь, что ничем не могут быть полезны в такой ситуации. Грин гладила голову своей новой знакомой, с которой ещё не успела поздороваться и имени которой не знала.
Я наклонился над тельцем несчастной кошкодевочки, намереваясь закатать ей рукав для укола. Но укол уже не требовался. По израненному телу пробежала короткая дрожь. Ушки поникли. Дыхание прекратилось. Хвост дёрнулся и замер.
Кошкодевочка с именем Скай легла рядом с соплеменницей, свернувшись клубком, и накрывшись пушистым хвостом, посмотрела из-под него на меня полными слёз голубыми глазами.
Что она хотела увидеть? Не знаю. Но вряд ли ей в этот момент хотелось узреть сидящего на полу взрослого мужика держащего в руках бесполезный шприц и рыдающего, как детсадовец, который не обнаружил под ёлочкой заветного подарка.
Да, я сидел на полу и рыдал. Я, может быть, и не рыдал бы, но слёзы сами градом катились из глаз. Потому что было больно. Очень больно. Невыносимо больно. Больно от жалости. От жалости к невинно замученному животному. От жалости к себе и собственной беспомощности. Больно от обиды и ненависти. Больно от осознания того, что такое сотворили такие же, как и я – двуногие и прямоходящие, называющие себя людьми, и считающих себя человеками. Больно от огромного невидимого комка, застрявшего в горле, и не дававшего вздохнуть полной грудью. От всего этого что-то сильно сдавило сердце… а эта чёртова радуга всё не появлялась.
Но зато зазвонил телефон:
– Да. Я. Слушаю, вас, Доктор, – промямлил я, приняв вызов.
– Есть очень важное дело! Приезжайте прямо сейчас! Немедленно! Все! – приказал доктор и повесил трубку.
Это как-то очень странно. Что ещё за дело и почему – все? С чего бы это доктору какой-то кипишь поднимать, мы ведь практически не знакомы, да и дел общих, собственно говоря, у нас с ним нет. Но всё же, что-то меня заставило поверить в важность и срочность какого-то дела. Да и всё равно, куда мне ещё-то обратиться, по поводу утилизации тела нелегального домашнего животного, кроме как к этому человеку?
Завернув тело в одеяло, которое оказалось у меня внезапно последним, понёс получившийся свёрток в машину. Следом с повисшими ушами, бесшумно, как факельщики, шли подружки Грин и Скай.
– Доброй ночи, Локтор, – поздоровался я, когда бессменная дежурная помощница доктора Оливия провела нашу процессию в приёмный покой.
– Да скорее уже – доброе утро, – ответил Доктор. – Так, а с этой что?
– Уже ничего. Для неё всё закончилось, – ответил я, шмыгая носом как подросток.
– Что ж. И такое случается. Оставляйте. Утилизация у нас бесплатная, только нужно пошлину оплатить.
– Да, буду признателен, – протянул я траурный свёрток доктору.
– Подождите пять минут, я быстро, – и доктор куда-то ушёл, унося то, что ещё недавно было живым существом.
– А вот и я, и у меня есть очень важная информация, – сообщил нам возвратившийся доктор.
– Выкладывайте, доктор. Мне уже всё равно, важная, не важная. Хуже не станет, – мне действительно было всё равно.
Внутри у меня было пусто. Какая-то усталость, что ли, и апатия, навалились и пытались своею тяжестью свалить с ног. Состояние было такое, как будто я несколько дней не спал и разгружал вагоны с цементом. Да ещё этот чёртов комок в горле таял чересчур медленно.
– Ну, я вас, конечно же, понимаю, но не стоит совсем терять присутствие духа. У вас ещё есть о ком заботиться, – попытался приободрить меня добрый Доктор.
– Да, конечно же, есть. Вы абсолютно правы, Доктор
– Вот, вы сами всё прекрасно понимаете, это очень хорошо. Особенно в свете того, что я вам сейчас скажу. А скажу я следующее. Сегодня с шести утра департамент санитарного надзора начинает реализацию общегородской программы по контролю численности животных.