Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Том 1
Шрифт:
Хотя мозг Бриллы все еще был занят Кевиссой, он сказал несколько ободряющих слов другим девушкам, когда они проходили мимо, и одна из них быстро и тоскливо улыбнулась ему; все они знали, что это большая честь – сопровождать хозяина в будущую жизнь, но ни одна из них особо не жаждала этой чести; однако они мало что могли сделать, кроме как исполнять указания. Брилле было жаль их всех; они были такими юными, у них были такие пышные тела, и они могли дать столько наслаждения мужчинам, потому что он хорошо обучил их. Но обычай должен быть исполнен. Однако, как же Кевисса?… Брилла резко оборвал эти раздумья.
Носилки двигались вверх по пандусу. Пение ширилось
Внезапно Флиндах уронил руки, и наступила тишина, полная и всеобъемлющая тишина, поражающая по контрасту с размеренным пением и гулкими ударами гонга.
Гваэй и Хасьярл сидели неподвижно, пристально глядя на фигуру, которая была некогда владыкой Квармалла.
Флиндах снова поднял руки, и из ворот, противоположных тем, откуда было вынесено тело Квормала, выскочили восемь человек. У каждого в руке был факел, и все они были обнажены, если не считать пурпурных капюшонов, скрывавших лица. Под аккомпанемент резких ударов гонга они быстро подбежали к костру, по два с каждой стороны, и, сунув факелы в заранее подготовленные дрова, перепрыгнули через зажженное пламя, поднялись на верх пирамиды и бесполезным жестом обняли рабынь.
Пламя почти моментально охватило просмоленное и пропитанное маслом дерево. В течение какого-то мгновения сквозь густой дым можно было разглядеть переплетенные корчащиеся фигуры рабов и худощавое тело мертвого Квормала, глядящего сквозь закрытые веки прямо в лицо солнцу. Затем огромный кречет, разъяренный жарой и едким дымом, закричал злобно и сердито и, хлопая крыльями, поднялся с запястья своего хозяина. Цепь держала крепко; но все увидели, как рука Квормала поднялась к небу в возвышенном, освобождающем жесте перед тем, как дым закрыл все. Пение взлетело в крещендо и потом внезапно умолкло, когда Флиндах подал знак, что погребальные обряды закончены.
Пока жадное пламя пожирало костер и поддерживаемую им ношу, Хасьярл прервал молчание, предписанное обычаем. Он повернулся к Гваэю и, трогая пальцами костяшки кулака на своем скипетре и злорадно ухмыляясь, заговорил:
– Ха! Гваэй, было бы весело посмотреть на то, как ты корчишься в пламени. Почти так же весело, как видеть нашего родителя, жестикулирующего после смерти. Иди же быстрей, Брат! У тебя еще есть шанс принести себя в жертву и таким образом завоевать славу и бессмертие.
И он захихикал, брызгая слюной.
Гваэй только что сделал неприметный знак стоящему рядом пажу, и юноша заторопился прочь. Молодого властителя Нижних Уровней ничуть не развеселила несвоевременная шутка брата, но, улыбнувшись и пожав плечами, он саркастически ответил:
– Я предпочитаю искать смерть на менее болезненных тропах. Однако идея недурна, я сохраню ее.
Затем внезапно и более глубоким голосом он добавил:
– Было бы лучше, если бы мы оба оказались мертворожденными, чем растрачивать наши жизни в бессмысленной ненависти. Я забуду о твоей дурманящей пыли и опийных ураганах, и даже о твоем смердящем колдовстве и заключу с тобой договор, о Хасьярл! Клянусь мрачными богами, которые правят под Квармаллским Холмом, и Червем, которого я избрал своим знаком, что для моей руки твоя жизнь священна; что ни заклятьями, ни сталью, ни ядами я не убью тебя!
Договорив, Гваэй поднялся на ноги и посмотрел прямо в лицо Хасьярлу.
Застигнутый врасплох Хасьярл пару секунд сидел молча; озадаченное выражение скользнуло по его лицу; потом глумливая усмешка исказила тонкие губы, и они выплюнули в лицо Гваэю:
– Ах так! Ты боишься меня даже больше, чем я думал. Да! И правильно делаешь! Однако кровь вон тех старых обугленных останков течет в жилах у нас обоих, и у меня тоже есть слабость по отношению к моему брату. Да, я заключу с тобой договор, Гваэй! Клянусь Древнейшими, что плавают в не знающих света глубинах, и Кулаком – моим символом, что твоя жизнь священна – пока я не выдавлю ее из тебя!
И с финальным злорадным смешком Хасьярл, как уродливый облезший горностай, сполз со своего стула и скрылся.
Гваэй тихо стоял, прислушиваясь, глядя на то пространство, которое только что занимал Хасьярл; потом, убедившись, что его брат действительно ушел, он крепко ударил себя по бедрам, скорчился в конвульсиях беззвучного смеха и задыхающимся голосом сказал, не обращаясь ни к кому в особенности:
– Даже самого хитрого зайца можно поймать в простой силок.
И, все еще улыбаясь, повернулся, чтобы посмотреть на пляшущее пламя.
Пестрые группы людей медленно втянулись в те ворота, из которых недавно вышли, и двор снова опустел, не считая тех рабов и жрецов, чьи обязанности задерживали их здесь.
Гваэй некоторое время наблюдал за происходящим, котом тоже проскользнул с балкона во внутреннее помещение. Слабая улыбка все еще держалась в уголках его губ, словно какая-то приятная шутка все еще вертелась в уме принца.
«….И кровью того, на коего взирать приносит смерть….»
Так звучно и нараспев читал Мышелов, закрыв глаза и протянув вперед руки, – он произносил заклятие, которое было подарено ему Шильбой Безглазым и должно было уничтожить всех волшебников ниже Первого Ранга на неопределенном расстоянии от места, где заклинание произносили; можно было надеяться, что уж на несколько-то миль его хватит – чтобы стереть в порошок колдунов Хасьярла.
Работало Великое Заклинание или нет – в самой глубине души Серый сильно сомневался, что оно сработает, – Мышелов был очень доволен устроенным им представлением. Он не думал, что даже сам Шильба мог бы сделать лучше. Какие великолепные звуки, исходящие из глубины груди! Даже Фафхрд никогда не слышал, чтобы его друг так декламировал.
Мышелову очень хотелось открыть глаза хоть на минуточку, чтобы отметить тот эффект, который его представление производило на Гваэевых магов – он был уверен, что они глазеют на него с разинутыми ртами, несмотря на все свое чванливое хвастовство, – но в этом пункте наставления Шильбы были тверже адаманта: плотно закрыть глаза, пока произносятся последние строки рун и великие запретные слова; стоит моргнуть хоть самую чуточку, и Великое Заклинание будет сведено к нулю. По-видимому, предполагалось, что у магов не должно быть ни тщеславия, ни любопытства – вот занудство!
Внезапно Мышелов почувствовал в темноте своего сознания контакт с другой, большей темнотой, злобной и могущественной темнотой, одно отсутствие которой уже создает свет. Мышелов содрогнулся. Волосы зашевелились на его голове. Капельки холодного пота начали покалывать лицо. Мышелов чуть было не начал заикаться в середине слова «слюэрисофнак». Но, собрав всю свою волю, он договорил его без запинки.
Когда последнее эхо его голоса перестало скакать между полом и куполом потолка. Мышелов чуть приоткрыл один глаз и потихоньку огляделся.