Сага о Хрольфе Жердинке
Шрифт:
Хьёрвард и вожди его рати пытались воодушевить своих воинов горячими речами и построить их в лучшем боевом порядке, чем прежде. Теперь они лавиной устремились на защитников Лейдры. Хрольф, издав вновь боевой клич, повел своих дружинников навстречу.
Еще больше дротиков и стрел засвистело в воздухе, еще больше звенящих ударов и предсмертных криков огласило округу. Встретившись в бою с воинами, не принимавшими участия в предыдущей схватке, люди Хрольфа могли оказаться в плачевном положении. Но они продолжали яростно рубить и колоть, прокладывая себе путь сквозь вражеские
Впереди их клина, рядом с конунгом, шел огромный рыжий медведь. Каждый удар его лапы повергал убитого воина наземь, его челюсти разрывали железо; становясь на задние лапы, он сбрасывал с седел всадников и убивал лошадей, и ни один клинок не мог причинить ему вреда. Мало кто с обеих сторон видел это — в такой тесноте сражались воины. Дружинники Хрольфа, которым медведь не причинял зла, обратили внимание, что шеренги противников начали быстро редеть. Славно рубились они и не видели, что творится рядом с ними. Между тем ужас объял воинов Хьёрварда. Мятежный конунг взгромоздился в седло, стараясь оглядеть поле боя и понять, что происходит. Призвав своих вождей, он приказал им трубить отступление, прежде чем его войско ударится в бегство.
Хьялти же медведя почти не замечал. Он был слишком поглощен отражением и нанесением ударов. В столпотворении звенящего оружия, щитов, шлемов, лиц, искаженных ненавистью, он не мог осознать, чем на самом деле занят медведь. Ослепленный яростью, он решил, что зверя послала королева Скульд, но тот не может помочь ей, пока не зайдет солнце.
В грохоте и вое битвы его не оставляла мысль, что Бьярки, ставший для него больше чем отцом, может покрыть себя вечным позором из-за, того, что не сражается здесь сегодня.
Когда враги отступили и Хьялти понял, что грядет новый перерыв в битве, он побежал в направлении города. Надо было спешить, перепрыгивая через убитых и умирающих, скользя в лужах крови, от которых подымался пар, и распугивая птиц, раздиравших падаль. Он промчался через распахнутые ворота, вниз по пустынным проулкам, мимо запертых дверей и захлопнутых ставень, за которыми дрожали в страхе женщины и дети, пока не достиг дома Бьярки. Двери были не заперты. Хьялти широко распахнул их и ворвался в комнату. Там было холодно и по-зимнему сумеречно. Огонь в очаге почти погас. Слабые отблески едва освещали угол, где сидела жена Бьярки, Дрифа дочь Хрольфа, прижимая к себе детей. На кровати лежал человек. Он был одет в кольчугу, но его меч был в ножнах. Человек пристально смотрел вверх.
Женщина вскрикнула и кинулась, чтоб остановить Хьялти, но тот ринулся вперед, не обращая на нее внимания, и, схватив лежащего за могучее плечо, закричал:
— Долго ли нам еще ждать лучшего из воинов?! Это неслыханно, что ты до сих пор не на ногах и не пользуешься силой своих рук, мощных, как медвежьи лапы! Вставай, Будвар-Бьярки, мой наставник, вставай, или я сожгу этот дом и тебя вместе с ним! Жизнь конунга в опасности! Неужели ты опозоришь свое доброе имя, которое с гордостью носил до сих пор!
Норвежец повернулся, потом встал, нависая над своим товарищем. Прежде чем ответить,
— Ты не должен называть меня трусом, Хьялти. Я не ведаю страха. Никогда я не уклонялся ни от огня, ни от железа, и сегодня ты увидишь, что я все еще могу отважно сражаться. Всегда конунг Хрольф считал меня лучшим из своих воинов. Я пред ним в неоплатном долгу за его дочь Дрифу, что стала моей женой, за те двенадцать богатых усадеб, что он дал мне, и за многие другие богатства. Я воевал с викингами и разбойниками, вдоль и поперек объехав Данию, державу, что мы воздвигли на нашей крови, я был в походе против Адильса, и Агнар убит мной, и многие другие отважные воины…
Его речь, звучавшая так, словно он бормотал во сне, внезапно прервалась. Его взгляд обжег Хьялти, неожиданно ощутившего озноб.
Бьярки заговорил быстрее:
— Но теперь мы имеем дело с более опасным и великим колдовством, чем прежде. И ты сослужил своему конунгу плохую службу, ибо близится уже конец битвы. О, это произошло нечаянно, — продолжал он с печальным вздохом, — не потому, что ты не желал ему добра. Только ты и он могли помешать мне — как это и случилось — ибо всякого другого я бы убил на месте. Жаль, ибо теперь все должно свершиться, как суждено судьбой. И нет выхода из этого капкана, ведь я не смогу больше оказать конунгу Хрольфу ту помощь, что была мне под силу до твоего прихода.
Склонил Хьялти гордую голову и промолвил сквозь непролитые слезы:
— Бьярки, кроме тебя и Хрольфа не было надо мной вождей. Лучше бы не говорил ты мне о том, что я совершил.
Норвежец надел шлем, и Дрифа подошла к нему. Он взял ее руки в свои.
— Больно мне оттого, что больше мы не свидимся. Береги наших детей.
— С таким отцом, — ответила она, — им не понадобится чужая помощь.
Он обнял детей. Держа один щит в руке, другой — закинув за спину, чтоб воспользоваться им, когда первый будет изрублен в щепки — норвежец последовал за Хьялти.
День клонился к ночи, когда Бьярки предстал перед конунгом Хрольфом и спросил:
— Приветствую тебя, мой повелитель! Где мне лучше встать?
— Там, где ты сам выберешь.
— Тогда я встану рядом с тобой.
И сверкнул, обнаженный, меч Луви.
Скороход примчался к конунгу Хьёрварду из черного шатра, где находилась королева Скульд. Конунг вглядывался в сумрак, но нигде больше не было видно рыжего медведя, как будто его никогда и не было. Ободренный, он приказал сообщить своим воинам это радостное известие.
Хьёрвардова рать продвигалась вперед медленно и недружно. Она понесла серьезные потери, ведь в ее рядах было немало трусов. Гораздо меньше пало защитников Лейдры, а те, кто остался жив, были по-прежнему отважны и свирепы. Но все-таки — может быть из-за того, что колдовство внушало им больше ужаса, чем даже воины Хрольфа — мятежники вернулись на поле брани.
В одиночестве, и все же не одна, королева Скульд гадала, разбрасывала кости, покрытые рунами, и размахивала своим колдовским посохом. Огонь взмыл ввысь, и всякая нечисть заклубилась в дыму и в облаках пара над кипящем котлом.