Сага о пришельцах из будущего. God, save England!
Шрифт:
Наутро в шатре Великого князя Киевского Изяслава состоялся совет. Слуги расстарались и от нагретых на кострах камней в шатре было тепло. Князья сидели без шуб и шапок в походных одеждах. Несколько лет не видел их Владимир, со времени поездки в Киев с отцом и совместной службы в соборе святой Софии. Изяслав был все так же суетлив и многословен, неуверен в движениях, говорил и постоянно смотрл на окружающих, как бы прося их сочувствия. Святослав Черниговский располнел лицом, плосковатый нос его еще более расплылся по лицу, маленькие глазки смотрели строго и со значением, на затылке, прикрытая волосами, предательски проблескивала в свете, просачивавшемся в шатер, большая залысина.
Всеволод спокойно и внимательно слушал говорившего Изяслава, как старшего брата.
Владимир вспомнил, как Святослав старался выступить вперед, встать перед другими князьями в Софийском храме, и теперь Мономах с сожалением смотрел на болезненные усилия Святослава словом и жестом подчеркнуть свое значение среди других князей рода. Рядом с Изяславом сидел его сын Ярополк, а из-за спины Святослава выглядывали его старшие сыновья Глеб, Олег, Давид и Роман. Глеб привел с собой тмутараканскую дружину, остальные Святославичи еще не имели столов и поэтому особенно заносчиво-завистливо поглядывали на Ярополка Изяславича и Владимира Моиомаха. Святославичи явно пошли в отца. Владимир с интересом смотрел на своих двоюродных братьев. Он ведь был младшим из всех. Но вдруг у него промелькнула мысль, и он даже вздрогнул, будто укололся об нее: 'Так это сколько же ждать ему, Мономаху, внуку византийского императора, первенства в этом многоликом роде? Мало того, что он самый молодой, так ведь и отец его младший из братьев. Увидит ли он когда-нибудь киевский стол? А может стоит подумать, как подобно Брячиславовичам выделить себе и своим будущим сынам вотчинное княжество?' Но Владимир постарался прогнать эту непрошеную опасную думу и внимательнее вслушался, о чем говорили князья.
А совет шел трудно. Менчане затворились, и теперь город можно было взять только приступом. Изяслав пока говорил о переговорах, призывал привлечь минчан на свою сторону, оторвать их от Всеслава, пообещав вольности и свободы под новым князем Полоцким из рода Ярославичей. Святослав же не хотел и слышать о мирном исходе дела. Поджимая губы, делая значительное лицо, продуманно замолкая на время, чтобы его слова лучше усвоились присутствовавшими, он с напором доказывал, что для победы им надо обязательно позорить города Всеслава. — Надо выбить из-под Брячиславовича опору, избить людей, чтобы не смог он впредь из них набирать свои рати. На щит, на щит надо брать Минск, — твердо и уверенно закончил Святослав. Как только он закончил, его дружно поддержали все его сыновья и уже умудренный жизнью Глеб, и совсем еще молодой Роман, и бояре черниговские.
Всеволод молчал, и Владимир понимал, что отцу не хочется ссориться с братьями, что он давно уже устал от их постоянных ссор. Миром так миром, на щит, так на щит. Всеволоду, кажется, было все равно. Раз уж объединенная рать Ярославичей пошла на полочан войной, то теперь надо доводить дело до конца, иначе от Всеслава не будет спасения. Победил в споре, как обычно, упорный, настырный, хорошо все рассчитавший Святослав. Недовольный собой и братьями, уступил ему слабовольный Изяслав, а Всеволод по-прежнему отмолчался.
Решено было во второй день февраля, невзирая на праздник Сретения Господнего, брать Менск приступом.
Несколько дней подряд воины Ярославичей валили деревья, делали приступные лестницы, готовили тараны, чтобы бить ими в крепостные ворота, и в назначенный день поутру пошли на приступ. Вместо праздничных молитв и колокольных напевов к небу возносились боевые кличи и набатные удары.
Коротко, зло взвыли первые стрелы, зашипели болты самострелов — начали стрелять ростовские стрельцы. Вглядевшись, Владимир заметил, как сразу очистилась стена напротив его бегущих к стенам воинов, минчане попрятались от обстрела и пропустили ростовско-суздальский полк к самой стене. У других идущих на приступ отрядов убитых было много больше.
Напрасно минчане метали в атакующих стрелы, лили сверху кипяток и смолу, отпихивали лестницы баграми, слишком неравны были силы. Отбитые в трех местах, в шести остальных осаждавшие ворвались на стены крепости. В ожесточенной схватке на стенах, они сбили вниз защитников города и следом за ними ворвались на улицы Менска.
Тотчас над городом поднялся жуткий крик. Вошедший в Менск сквозь открытые его воинами ворота, следом за своей дружиной, Владимир с ужасом увидел, как озверелые воины бьют секирами и мечами, глушат щитами и булавами уже не сопротивляющихся менчан, разбегающихся по улицам. Он глядел, как, выламывая двери, они врываются в дома, а оттуда вместе с клубами пара, истошными криками вываливают на снег разную рухлядь, тут же хватают и делят ее между собой и отвлекаются от этого дележа, только чтобы убить дерущихся за свое добро жителей. Стоны, крики и рыдания, победные возгласы, проклятия смешалось в едином вздохе взятого штурмом и отданного 'на поток' города.
Владимир бросился было к своему дружиннику, который одной рукой тащил за волосы упирающуюся молодую женщину, а другой нес узел с наспех набитым в него добром. Женщина кричала истошным голосом, пыталась вырваться, но воин лишь крепче перехватывал ее распущенные волосы и волок туда, где собирали пленных. Воин заметил движение Владимира, бросил ему на ходу: 'Не мешай, князь, теперь наше время', и Мономах вспомнил, как он сам, сидя в своей горнице в Ростове соблазнял тамошних детей боярских будущей добычей. Теперь он воочию видел, какая она — добыча! Русские люди избивают и грабят русских же людей, не печенегов, не половцев, а своих же единоплеменников и единоверцев, которые страдают за чужие дела, вся вина которых в том, что Всеслав Полоцкий не ужился в мире с князьями Ярославичами.
Потом Менск запылал, и Владимир, как завороженный, смотрел на бешеную пляску огня который метался по городу, сжирая все, что не успели взять нападавшие. С веселым треском горели деревянные дома, рушились храмы божии. Сеча затихла, и теперь и нападавшие, и оставшиеся в живых минчане отходили подальше от огня.
Так пала одна из главных крепостей Всеслава, узорочье и краса менская. Осталось на месте прежнего города пепелище, да трубы печные, из сугробов торчащие.
Несколько дней делили победители захваченное добро. Поделили и всех оставшихся в живых минчан, попавших в плен: и мужчин, и женщин, и детей.
Но усобица на этом не кончилась. Всеслав собрал своих полочан, еще более разгневавшихся на Ярославичей и уже не ждавших, после Менска, ничего хорошего от вторгшихся ратей. Владимир, узнав об этом, подумал, что прав был дядя, лучше бы договорились с минчанами лаской, глядишь, и не удалось бы собрать Всеславу большой рати.
Но не стал он ни с кем делиться своими несвоевременными мыслями. А война между тем, шла своей чередой. Объединенное войско Ярославичей и полоцкие войска князя Всеслава устремились навстречу друг другу. Спасли минчане своим сопротивлением столицу и земли остальные от полного разорения, успел князь Всеслав перехватить вражеское войско почти у самого Менска, на заснеженных берегах реки Немиги.
И вот стоят уже седьмой день друг напротив друга две рати. Стоят, и никто не решается первым начать кровавый бой. Переведались уже между собой конные сторожи, постреляв из луков и сойдясь в мечи на речном льду. Но основные силы стояли недвижно, словно страшась предстоящего.
Только на седьмой день решились Ярославичи и начали строить войска для боя. Увидев эти приготовления, поднялись и полочане. Две стены, ощетинившись копьями, сверкая на солнце серебром доспехов и выделяясь на снежном фоне яркими красками щитов и штандартов, встали друг против друга. Объединенная рать Всеволода и Владимира Мономаха развернулась слева от киевлян Изяслава. Черниговский князь построил свой полк с правой руки.