Сага о Великой Степи
Шрифт:
Конечно, прерванная молитва – дурной знак. Патриарху оказывают помощь. Проходит немного времени, и вновь слышится его голос, но звучит он уже не как прежде, а глухо, натужно. Как-то утомленно. Патриарх говорит чужим голосом. Закончив молитву, этот чужой голос извещает: «Сегодня мы выберем двух царей: Бледу и Аттилу».
Ведущий. Подобного не было у тюрков. Как это? Двух царей? Одновременно?! Но аудитория была готова принять именно эти слова за волю Неба, их ждали, ведь они спасали положение. С общего молчаливого согласия новость приняли, не обсуждая… По традиции к каждому
Тогда к нему, придушенному, бояре обратились с вопросом: «Сколько лет будешь царствовать?» Тот только и смог ответить: «Десять». Удавку ослабили. Когда о том же спросили Аттилу, он произнес слабеющим голосом: «Двадцать лет…» И бояре отошли от них.
Ведущий. А над царевичами, еще не пришедшими в себя, готовились вершить другой обряд. В тронном зале дворца начинался «хан-талау» – обряд, без которого не обходилось избрание царя. Суть его проста: ограбление претендента на престол. Буквальное. Грабили до нитки. Догола. И тот опять же не противился. Так, может быть диковато, народ Дешт-и-Кипчака показывал, что с той минуты он берет нового царя на свое содержание.
Избранникам вынесли новые одежды, царские, но те надели их не сразу, а после того, как патриарх исполнил обряд миропомазания. Это древнейший обряд абишик. Голых претендентов, как новорожденных младенцев, помазали миром (ароматическим маслом), ведь они с той минуты как бы второй раз рождаются на свет и входят в тюркское общество наместниками Всевышнего, рукой Тенгри. После этого избранник, воздев руки к небу, совершал по одному шагу в направлении каждой из сторон света, показывая тем самым, что принимает их в свое владение.
Сцена словно замерла в ожидании главного события. Луч прожектора высвечивает два трона, стоящих на белых пьедесталах. Звучит древнее песнопение (алтайское горловое пение). На Бледу и Аттилу надевают царские одежды. Каждого подводят к его царскому трону. Наступает кульминация действия. Избранники на царство медленно поднимаются по ступеням и садятся на свои троны. Все присутствующие, в том числе и бояре, преклоняют колена, снимая с себя шапки и пояса. Священнослужитель, читая молитву надевает шапку-корону сначала на Бледу. Затем наступает очередь Аттилы.
Входит новая группа бояр – они торжественно несут священные лук и стрелы. Подойдя к тронам, преклоняют колена, также снимая с себя шапки и пояса. Затем с благоговением вручают лук и стрелы избранникам.
Луч прожектора перемещается на певца.
Певец. Место твое высоко, а камень твой белый,
Сам ты велик, слова твои праведны,
Пускай будут готовы твои лук и стрелы Против врага вероломного, напавшего на страну.
Луч прожектора вновь перемещается на тронное место.
Аттила и Бледа (речитативом, вместе).
Лук есть у меня,
И стрел у меня много,
Словно звезд на небе.
Не отдам свое царство врагу.
Буду охранять священное свое царство в священное утро,
А если утро окажется неправедным,
Не сочту его за праведное.
Ведущий. После церемонии коронования их у садили на белый ковер и склонили перед ними небесное знамя тюрков – красно-бело-синий триколор с девятью шлыками и двуглавым орлом. Лишь потом царей вынесли напоказ народу.
Первым делом их угостили едой для простонародья – пастушеской пищей. И цари с подчеркнутым уважением съели ее. Лишь тогда начинался праздник в честь коронования Бледы и Аттилы, поздравления, визиты, подарки продолжались столько, сколько захотел каждый царь…
Монолог Аттилы (в сторону), который показывает, что он потрясен чудом, обнажившим самое сокровенное его желание, которое боялся озвучить даже себе самому: неожиданный и одновременно желанный поворот судьбы. Но он впервые чувствует себя робко, неуверенно в водовороте нагрянувших событий и переживания передает в монологе. Новый царь чувству ет, помазали его не царским миром, а липкой смолой самозванца, и он уже никогда не отмоет на себе эти следы чужого своеволия… Сон, безумный сон, который не прерывается, прочно владел им. Как проснуться? Как очистить душу и пресечь неправду? Настоящий царь не он, а Бледа, и это очень тяготит Аттилу.
Аттила. Корона жжет мне чело, путает мысли. Она не моя…
Эти слова заканчивают монолог. Их будто подслушал патриарх, который подошел к Аттиле поддержать, вроде бы Божьим словом увещевать его. «Богу так угодно», – сказал он. Но царь не проснулся. Не успокоился. Эта тягость будет до конца дней возвращаться к нему, будет жить с ним, лишать радостей – он участник обмана! Он нарушил адат!
Ведущий. События во дворце шли согласно традиции, с той разницей, что царей было двое. И дело, конечно, не в царях, а в том, что лишь шут почувствовал обман, на который сознательно пошел патриарх с боярами. Он разгадал чужую тайну. Вернее, тайну чужой политики. Желая видеть на престоле воинственного Аттилу, его почитатели нарушили адат и пренебрегли волей Неба. А Бога обмануть нельзя.
Верой в эту всем понятную истину жили тюрки, на ней незыблемо стоял тюркский мир – его государство, культура, нравы. И шут не мог молчать о том, но и сказать вслух об обмане и обманщиках не мог Он, юродивый, глашатай правды, чувствовал страшную беду, которая случится с его народом после незаконного царствования Аттилы.
Шут (в сторону). Будущее предрешено, тюрков ждет печальный венец: мы рассыплемся в прах из-за великих побед Аттилы… Чем больше побед, тем слабее будем. Он завоюет весь мир, но потеряется сам. Ибо грех жить чужой жизнью, грех менять судьбу, дарованную Тенгри.