Сага о Вёльсунгах
Шрифт:
Тут видит Брюнхильд перстень и узнает его… и тут побледнела она, словно мертвая. Пошла Брюнхильд домой и весь вечер не проронила ни слова. А когда Сигурд лег в постель, спросила Гудрун:
— Почему так печальна Брюнхильд?
Сигурд отвечает:
— Не знаю я точно, но сдается мне, что вскоре мы больше узнаем.
Гудрун молвила:
— Почему не радуется она богатству и счастью и похвалам всех людей, и тому, что получила мужа по своей воле.
Сигурд молвил:
— А разве она не сказала, что владеет мужем, отменнейшим из всех, кроме того, за которого
Гудрун отвечает:
— Завтра утром я спрошу, за кого она пошла бы охотнее всего.
Сигурд отвечает:
— Это я тебе запрещаю, и раскаешься ты, если спросишь.
А наутро сидели они в тереме, и Брюнхильд была молчалива.
Тогда молвила Гудрун:
— Развеселись, Брюнхильд! Сердишься ты за наш вчерашний разговор, или что другое тебя печалит?
Брюнхильд отвечает:
— Одна лишь злоба в тебе говорит, и свирепое у тебя сердце.
— Не суди так, — говорит Гудрун, — а лучше скажи, что у тебя на душе.
Брюнхильд отвечает:
— Одно только скажу тебе: лучше было бы, если бы ты знала, что приличествует знатным женам; и хорошо тогда наслаждаться благом, когда все вершится по вашей воле.
Гудрун отвечает:
— В чем ты нас упрекаешь? Мы не сделали вам никакого зла.
Брюнхильд отвечает:
— Заплатишь ты за то, что Сигурд — твой муж; и не потерплю я, чтобы ты владела им и золотом тем великим.
Гудрун отвечает:
— Не знала я о вашей тайности, и властен был отец мой избрать мне мужа, не спросясь у тебя.
Брюнхильд отвечает:
— Не было у нас никакой тайности, а дали мы друг другу клятву; и вы знаете, что обманули меня, и будет за это месть.
Гудрун отвечает:
— Лучшего мужа ты добыла, чем тебе подобает; но нелегко будет унять твою гордыню, и многие от нее потерпят.
— Была бы я довольна, — говорит Брюнхильд, — если бы муж твой не был лучше моего.
Гудрун отвечает:
— Так хорош твой муж, что неизвестно, кто из двоих больший конунг, и довольно у тебя земли и богатства.
Брюнхильд отвечает:
— Сигурд убил Фафнира, а это дороже стоит, чем вся держава Гуннара-конунга, как в песне поется:
Сигурд змея сразил,
и слава об этом
Не может померкнуть
до гибели мира,
А твой родич
слишком был робок,
Чтоб прыгнуть сквозь пламя
иль прямо проехать.
Гудрун отвечает:
— Грани не захотел идти в огонь под Гуннаром-конунгом; а сам он не боялся, и нельзя обвинить его в робости.
Брюнхильд отвечает:
— Не скрою, что не желаю я Гримхильд добра.
Гудрун отвечает:
— Не поноси ее, потому что она обходится с тобой как с родной дочерью.
Брюнхильд отвечает:
— Она — виновница всей скорби, что меня гложет; она поднесла Сигурду коварную брагу, так что позабыл он даже имя мое.
Гудрун отвечает:
— Много недобрых слов говоришь ты, и великая это ложь.
Брюнхильд отвечает:
— Наслаждайтесь же с Сигурдом так, будто вы меня не обманули. Брак ваш — нечестен, и да будет с вами, как я замыслила.
Гудрун отвечает:
— Слаще мне будет, чем тебе угодно, и никто не добьется того, чтобы хоть раз кто-нибудь полюбился ему больше меня.
Брюнхильд отвечает:
— Злобно ты говоришь, и раскаешься ты в том, что вылетает у тебя изо рта, но не будем браниться.
Гудрун говорит:
— Ты первая бросила в меня бранным словом. Теперь ты прикинулась, будто хочешь уладить дело миром, но под этим кроется злоба.
— Бросим ненужную болтовню, — говорит Брюнхильд. — Долго я молчала об обиде, что жила у меня в груди; но люблю я только твоего брата… и давай говорить о другом.
Гудрун отвечает:
— Много дальше идут твои мысли.
И стряслось великое горе от того, что поехали они на реку и узнала Брюнхильд перстень тот, и случилась у них эта распря.
XXXI. Разрослось горе Брюнхильд
После того ложится Брюнхильд в постель, и доходит весть до Гуннара-конунга, что Брюнхильд хворает. Он едет к ней и спрашивает, что с ней приключилось, но она не отвечает ни слова и лежит словно мертвая. А когда он стал спрашивать настойчиво, она ответила:
— Что сделал ты с перстнем тем, что я дала тебе, а сама получила от Будли-конунга при последнем расставании? Вы, Гьюкунги, пришли к нему и грозили войной и огнем, если вам меня не отдадут. В ту пору позвал меня отец на беседу и спросил, кого я выберу из тех, что прибыли; а я хотела оборонять землю и быть воеводой над третью дружины. Он же велел мне выбирать; либо выйти за того, кого он назначит, либо лишиться всего имения и его приязни. Говорил он, что больше будет мне пользы от любви его, чем от гнева. Тут я стала размышлять про себя, должна ли я исполнить его волю или убить многих мужей. Решила я, что не в силах бороться с отцом, и кончилось тем, что обрекла я себя тому, кто прискачет на коне том Грани с наследием Фафнира и проедет сквозь полымя мое и убьет тех людей, которых я назначу. И вот никто не посмел проехать, кроме Сигурда одного. Он проскакал сквозь огонь, потому что хватило у него мужества. Это он убил змея, и Регина, и пятерых конунгов, а не ты, Гуннар, что побледнел, как труп: не конунг ты и не витязь. Я же дала зарок у отца моего в доме, что полюблю лишь того, кто всех славнее, а это — Сигурд. А теперь я — клятвопреступница, потому что не с ним я живу; и за это замыслила я твою смерть и должна я отплатить Гримхильд за зло: нет женщины бессердечнее ее и злее.
Гуннар отвечает так, что никто не слышал:
— Много остудных слов ты молвила, и злобная же ты женщина, если порочишь ту, что много лучше тебя: не роптала она на судьбу, как ты, не тревожила мертвых35, никого не убила и живет похвально.
Брюнхильд отвечает:
— Я не совершала тайнодействий и дел нечестивых, не такова моя природа, но охотнее всего я убила бы тебя.
Тут она хотела убить Гуннара-конунга, но Хёгни связал ей руки. Она сказала:
— Брось думать обо мне, ибо никогда больше не увидишь ты меня веселой в своей палате: не стану я ни пить, ни играть в тавлеи, ни вести разумные речи, ни вышивать золотом по добрым тканям, ни давать вам советы.