Сага о Викторе Третьякевиче
Шрифт:
– Ты хочешь её выучить первой потому, что это любимая песня Ленина? – спросила Маруся, припоминая, как Миша рассказывал младшему брату о музыкальных пристрастиях Ильича.
– Не только. Хотя и поэтому тоже. Но мне она сама по себе нравится. Можно, я её на пианино попробую?
– Конечно, – улыбнулась Маруся.
Наступила самая долгожданная минута. Витя уселся на круглый вращающийся табурет и поднял чёрную лакированную крышку. И Маруся ушам своим не поверила, когда он стал наигрывать мелодию песни, пусть слегка замедленно, но ни разу не запнувшись. Она-то думала,
Но Вите не польстило её восхищение.
– Я же одной рукой, – заметил он смущённо. – Хочу попробовать теперь обе партии, как она поётся на два голоса.
Он сомневался в своей способности справиться с поставленной задачей и предпочёл бы, чтобы Марусино внимание обратилось теперь по другому адресу. Однако маленькая Лелечка спала крепко. Ни Витин приход, ни его музицирование не потревожили её сна. И Маруся, заняв руки шитьём, продолжала вслушиваться в гулкие звуки, извлекаемые им при помощи гладких блестящих клавиш. Голос этого инструмента, глубокий, сильный, яркий, был Марусе по сердцу, и ещё более по сердцу была Витина игра.
Правда, в этой песне, которую нынче разучивал Витя, была тяжесть, как в медленной и тёмной осенней реке, по которой плывут облетевшие золотые и красные листья, а небо над нею хмурится, низкое, налитое свинцовыми тучами и готовое пролиться. Ведь пелось в песне о тяжелой жизни и безвременной смерти героя, о скорби и возмездии, и звучала она как зов то ли из недр земли, то ли из-под толщи вод, зов, предназначенный разбудить спящего или даже оживить мёртвого. И была в ней суровая и величественная красота и сила.
Оркестр
В Витином лице не осталось ничего детского, а в глазах его зияла синяя бездна, когда он заворожённо застыл над клавишами, вслушиваясь в последние грозно рокочущие ноты и следом за ними – в тишину, властно заполнившую комнату.
– Эх, жалко, что я мало умею на нём, – произнес он наконец тихо и сокрушённо. – Оно одно как целый оркестр!
Он любовно и печально ласкал взором гладкие блестящие клавиши.
– Оркестр у тебя, считай, и так уже есть в твоём Сорокино, – решила утешить его Маруся. – Там же у тебя и Вася, и Володя! И ещё какой-то Серёжа, ты говорил, хочет с вами…
– Ну, это будет только квартет, – скромно протянул Витя. – Ансамбль, как мама говорит.
– Квартет – отличное начало. Всё в твоих руках! – уверенно заявила Маруся. – Если ты только захочешь…
– Это если столько ребят наберётся, – на всякий случай заметил Витя.
Однако в глубине души он уже знал, что оговорка эта не имеет смысла, ведь за ребятами дело не станет!
Так идею создать струнный оркестр Вите впервые подала Маруся. Тогда он ещё не чувствовал себя готовым к выполнению такой задачи, но это был лишь вопрос времени. И когда они втроём сели разучивать «Замучен тяжёлой неволей», Вася на балалайке, Володя на гитаре, а сам Витя на мандолине, он поделился с товарищами мыслью, которую пробудила в нём эта песня:
– Я думаю, ребята, что не случайно мы все родились в год смерти Ильича. Мы должны продолжить его дело. Как поётся в этой песне, которую он так любил. Хоть мы и не мстить пришли, а создавать новую жизнь, но для тех, кто держится за всё старое и отжившее, плоды нашего труда – самая страшная месть!
Огонь в Витиных глазах горел заразительно.
– И даже вот эта музыка! – подхватил Вася воодушевленно. – Для врагов советской власти она хуже ножа и пули, а для наших людей – источник силы. Её слушаешь – и любой страх отступает!
– И я тоже об этом думаю всякий раз, когда её играю! – с жаром признался Володя. – А ещё о том, как люди с этой песней на смерть шли, и до революции, и в Гражданскую. Какая же сила в этой музыке заложена, что страх смерти побеждает!
– Это вера в правоту нашего общего дела, – улыбнулся Витя. – Раньше люди не смели замахнуться на то, чтобы строить мир по-новому и самим выбирать свою судьбу. А теперь мы знаем, что есть в человеке такая сила, которая сильнее самой смерти: один погибнет – десяток становится ему на смену. И песни – им в помощь! Не только такие, как эта, но и другие. Когда человек в будущее с радостью смотрит, у него во всякой песне и сила, и красота звучит. Даже в той, которая в неволе рождалась. И песен таких море, играй – не переиграешь.
– Верно! – поддержал Вася. – А давайте будем играть народную музыку. И ребят побольше наберём.
– Струнный ансамбль! – восторженно воскликнул Володя. – Вить, ты только свистни – к тебе сразу полкласса прибежит. Да чего там – полшколы!
– Тогда уж пусть оркестр, – тихо поправил Витя, улыбаясь. – Ансамбль у нас с вами и так уже есть. А будет струнный оркестр народной музыки.
Произнеся эти слова, он вдруг почувствовал себя счастливым от одного их звука. Так вот о чём мечтал он втайне от самого себя!
Оказалось, о том же мечтали и многие ребята в школе. Стоило объявить набор в оркестр, как Володины слова исполнились буквально: желающих оказалось более чем достаточно, дело упиралось только в наличие музыкальных инструментов, на поиски которых живо бросились ребята и девчата. Старые дедовские балалайки, прежде пылившиеся без дела, снова оказались в почёте.
Оркестр стал собираться на репетиции в одном из классов после уроков, и в первые две недели к нему присоединялись всё новые и новые участники.
Про «Камаринскую»
Охваченный радостной лихорадкой, Витя возвращался домой намного позже, чем прежде, готовил уроки, но, несмотря на усталость, засыпал не раньше полуночи. Мать видела огонь в его глазах и беспокоилась, что он не высыпается. О чём он думает, ворочаясь с боку на бок в темноте?
Было воскресенье, когда в хату снова пожаловал Вася, а вслед за ним и Володя – впервые за много дней. На этот раз струны звенели недолго, но зато по-настоящему слаженно и так задорно, словно звали пуститься в пляс. Заслышав ещё со двора звуки «Камаринской», мать подивилась, сколько удали и озорства звенело в этой мелодии. А ей-то казалось, что она знает и вкус своего младшего сына, и его истинный характер!