Сага о живых кораблях
Шрифт:
Она опустилась на посадочную площадку с предчувствием каких-то приключений. Но когда она осмотрелась вокруг, пузырьки веселого предвкушения исчезли, словно из долго простоявшей откупоренной бутылки «стизумруда».
— Ого! Что случилось здесь? — воскликнул Фористер, как только Нансия вывела на панорамные экраны вид на Шемали со стороны космопорта.
Пермабетон посадочной площадки был весь в трещинах и пятнах, у самого края площадки зияла дыра — как будто кто-то опрокинул канистру с промышленным биоочистителем и не озаботился убрать жидкость, в результате чего микроскопические частицы проели насквозь краску и бетон.
Позади здания в воздух поднимались клубы зеленого и пурпурного дыма. Скорее всего, именно они были источником зеленовато-черного пепла, покрывающего все поверхности в поле зрения Нансии.
Пока прибывшие ждали, чтобы диспетчер представился и поприветствовал их, по посадочной площадке промчался порыв пронзительного ветра. Он подхватил пепел и закрутил его грязными смерчами, которые опали так же быстро, как и поднялись.
Внешние приборы Нансии показывали, что температура ветра составляла 5 градусов выше нуля по шкале Цельсия.
— Шемали заслуживает свое название, — пробормотала Нансия.
— Какое?
— Северный Ветер. Альфа знает язык, из которого происходят все названия в системе Ньота. Она упоминала о том, как они переводятся... уже очень давно.
— И что, вся планета такая?
Нансия быстро заменила картину внешнего обзора увеличенными кадрами, сделанными ею во время посадки. В тот момент она была слишком занята тем, чтобы правильно сформулировать приветствие, и ландшафты планеты не особо ее занимали. Теперь она вместе с Фористером в потрясенном молчании взирала на стоячие водоемы без единого признака живности, на порожденные эрозией почвы овраги, которые разбегались от проложенных без всякого учета экологической обстановки дорог, ведущих к новым заводским корпусам, на клубящуюся вихрями пыль, на пепел, укрывающий леса мертвых деревьев, где не пела ни одна птица...
— Я и не знал, что один завод может принести планете столько ущерба, — медленно произнес Фористер.
— Похоже, сейчас здесь действуют уже несколько производств, — указала Микайя. — И все работают на полную мощность, я полагаю, без всякой заботы об окружающей среде... а шемалийские ветры разносят смертоносные продукты загрязнения по всей планете.
— И что, никто не посетил Шемали, прежде чем представлять Полиона к награде «За заслуги перед Галактикой»? Скорее всего, нет, — ответил Фористер на собственный вопрос. — Кому нужно прилетать на тюремную планету в захудалой системе? А его досье выглядит просто блестяще. Верно, Нансия?
— Общедоступные записи безукоризненны, — подтвердила Нансия. — Судя по ним, Полион де Грас-Вальдхейм предпринимает все усилия для производства гиперчипов и их как можно более широкого распространения.
«Ценой невосполнимого ущерба для окружающей среды. Однако это не преступление... по закону, по крайней мере здесь. Если бы Центр заботился о природе Шемали, здесь прежде всего не разместили бы тюремный завод по производству метачипов».
Удары в нижний люк отдались во всей внешней оболочке Нансии. Она вновь переключилась на внешние слуховые и визуальные сенсоры. Один из них, размещенный на посадочно-тор-мозной дюзе, давал ей узкий сектор обзора на причину этого шума... У люка обнаружился изможденный человек, одетый в лохмотья, которые когда-то, видимо, были тюремной униформой — серой курткой и свободными штанами. Еще какие-то рваные тряпки были обернуты вокруг его головы и кистей рук.
И он выкрикивал ее имя:
— Нансия! Нансия, впусти меня, быстро!
На краю посадочной площадки показались две громоздкие фигуры в блестящих защитных костюмах серебристого цвета; фигуры медленно продвигались вперед, неуклюже и угрожающе. Серебристые капюшоны с масками скрывали их лица, подобно забралам шлема, костюмы сверкали, словно доспехи. Но оружие в их руках не было рыцарскими копьями или мечами, это были нейробластеры, громоздкие, и угловатые, и куда более смертоносные, чем любое старинное оружие.
Нансия открыла нижний люк. Беглец рухнул в проем и упал на пол грузового трюма. Когда одна из серебристых фигур подняла нейробластер, Нансия захлопнула вход. Лучи, не причинив никакого вреда, ударились о ее корпус, и Нансия, даже не задумываясь, поглотила энергию выстрела. Все ее внимание было привлечено к оборванному узнику, который сейчас пытался подняться на ноги, медленно и с видимой болью срывая лохмотья, закрывающие лицо.
— Возможно, это было не очень умное решение, — прокомментировал Фористер. — Мы не хотим вступать в конфликт с местными властями. Тюремные разборки не являются частью нашей миссии.
— Но этот человек таковой является, — возразила Нансия. Она переключила экраны на ту картину, которую показывали ей расположенные в трюме сенсоры. Микайя Квестар-Бенн первой опознала беглеца и издала изумленный возглас:
— Молодой Брайли-Соренсен! Как он угодил в Шемалийскую тюрьму?., и как сбежал?., и почему он в таком состоянии?
— Именно это, — мрачно отозвалась Нансия, — мне очень хотелось бы узнать.
Сев ухитрился подняться на ноги, ухватившись за одну из несущих распорок, подпирающих потолок ангара.
— Нансия, не впускай больше никого. Ты не знаешь... здесь, на Шемали, творятся ужасные вещи. Ужасные, — повторил он. Глаза его закатились, и он вновь сполз на пол.
— Фористер, Микайя, унесите его из трюма, пока эти двое охранников, или кто они там, не начали барабанить в мой люк, — приказала Нансия. — Нет, подождите. Сначала снимите с него эти лохмотья и бросьте прямо там.
— Зачем?
— Нет времени объяснять. Просто сделайте так! — Она запустила кухонные синтезаторы и включила мусоросжигатель. То, что она придумала, не сработало бы, если бы Шемали была тюрьмой, управляемой нормальным начальством. Но то, что она успела увидеть на этой планете, как нельзя лучше соответствовало безжалостному внутреннему «я» Полиона де Грас-Вальдхейма, каким он запомнился Нансии, и последние хриплые слова Сева были тем единственным подтверждением, в котором она нуждалась.
Пока Фористер и Микайя раздевали потерявшего сознание Сева и втаскивали его в лифт, Нансия усилила разрешение сенсоров, чтобы осмотреть его попристальнее. Она записала все для дальнейшего анализа, особое внимание уделив страшным ранам, уродовавшим ногу и обе руки Сева. Темные кровоподтеки синего, пурпурного и зеленого цвета красовались на его ребрах, а спину пересекали вспухшие рубцы, сочившиеся красным при малейшем движении. Дыхание Сева было поверхностным и неровным, и он не пришел в себя, пока его раздевали и переносили.