Сальвадор Дали

Дали без наносного. Дали, которого многое роднит с Уорхолом [1] и Дюшаном [2] , — именно такого Дали мы хотим показать в этой книге. Мы далеки от того, чтобы рассматривать его как символ сюрреализма, ведь сюрреалистом как таковым пробыл он не так уж и много времени: всего-то с 1929 по 1939 год.

Перед вами Дали, веривший в квантовую физику и теорию катастроф столь же истово, сколь истово он верил в безграничную силу сна и бессознательного.

Дали, больше обязанный Лорке [3] , чем Гале [4] . Даже в любви.

Дали, написавший автобиографию, роман и ряд поэм, создававший декорации, писавший сценарии, занимавшийся рекламой, Дали, у которого поза очень скоро отодвинула на задний план форму.

Дали-модернист, попробовавший себя в концептуальном искусстве, ставший предвестником гиперреализма, осмелившийся быть в своей живописи литератором. Обожатель Русселя [5] . Изобретатель «предмета».

Дали в гармонии со своим временем, тот Дали, который нуждается в переосмыслении.

Дали, каким его впервые показали в начале 2004 года в Барселоне на выставке под названием «Массовая культура», — мы собираемся последовать тем же путем.

Должен признаться: я «переоткрыл» для себя Дали, когда работал над биографией Уорхола. Именно тогда я принял решение написать эту книгу. Я наталкивался на Дали на каждом повороте жизненного пути звезды поп-арта. Тот сделал себе лицо, столь же узнаваемое среди тысяч других, — как в свое время Дали; жил в окружении красивых женщин и трансвеститов, — как в свое время Дали; писал салонные портреты столь смело, как ни один художник, дороживший этим званием, никогда бы не осмелился, — как в свое время Дали; прятал свою болезненную застенчивость за разного рода авантюрами, в то время как другие пытались скрывать свои изъяны, выставлял их напоказ, — как в свое время Дали, сам продавал свои работы и посещал светские мероприятия, чтобы отыскивать коллекционеров, — как в свое время Дали; и т. д. и т. п. Короче, стоило только чуть изменить угол зрения, и можно было увидеть совсем другого Дали. Похожего, очень похожего на Уорхола. Такую же звезду, как Уорхол, и столь же страстную натуру.

Стоило лишь чуть внимательнее присмотреться, взглянуть по-другому, поразмыслить и сойти с привычных рельсов.

Ядром искусства Дали является двойственный образ. Это некая картина, которая то «включается», то «выключается», открывая взору другую, мешающую взгляду сосредоточиться, приводящую зрителей в изумление, сбивающую их с толку, вызывающую восхищение. В Дали явно есть что-то от волшебного сказочника.

Всё его искусство — это вечное балансирование на грани дозволенного, приправленное изрядной долей юмора, это откровения и игра в прятки, это срывание покровов и тщательная маскировка. Пытаться определить его художественное направление? Напрасный труд! Он не был ни сюрреалистом, ни салонным художником, а был творцом, в первую очередь заботившимся о том, чтобы его произведения жили и вызывали к себе интерес не только сразу после их создания, но и долгое время спустя, невзирая ни на какие препятствия и перипетии.

Его отец? Раймон Руссель с его бесконечными загадками и непостижимым смыслом, Руссель, который своим эссе «Как я написал некоторые из моих книг», якобы дающим ключ к их пониманию, только отравил всякое чтение, но точки над «i» окончательно так и не расставил. Work in progress [6] — это относится не только к автору, но и к читателю тоже.

Брат Дюшан — полная его противоположность.

Давайте не будем больше повторять: он писал прекрасные картины в начале 30-х годов, а затем растратил себя в дешевых провокациях и на пресс-конференциях. Да, после 1940 года Дали практически забросил живопись, равно как и Дюшан. Его поза — это своеобразная художественная форма, придуманная им для себя. Но в противоположность Дюшану, ведшему в строгом уединении аскетический образ жизни и писавшему свои «Записки» на обрывках бумаги, Дали живет с шиком, ведет бурную жизнь, кидается в крайности, фонтанирует идеями. Хотя, по сути, оба они занимались одним и тем же: создавали художественные произведения, но не в жанре живописи, а совсем в иных жанрах. Ведь занимались же Гилберт и Джордж [7] тем, что выставляли себя на всеобщее обозрение в виде «живых скульптур», не так ли?

Автобиография? Шедевр правдивой лжи. Прекрасный пример того, как собственную жизнь можно превратить в произведение искусства, смешав в одну кучу «истинные» воспоминания и «ложные». Up and down [8] . Обрекая читателя на муки сомнений, он делает его активным участником действа.

То же самое можно сказать и о театре-музее в Фигерасе, его музее, созданию которого он посвятил последние годы своей жизни. Это полная противоположность любому музейному сонному царству безжизненных экспонатов, расставленных и развешанных по порядку, с аккуратными пояснительными надписями. В Фигерасе же настоящее произведение искусства, вобравшее в себя другие произведения искусства и массу совершенно необычных предметов, помещенных туда, чтобы будоражить воображение и не допустить погружения в сонное царство. Не допустить воцарения хорошего вкуса. Того самого хорошего вкуса, о котором Дали говорил: «Бесплоден именно хороший вкус — для художника нет ничего вреднее хорошего вкуса. Возьмите французов — из-за хорошего вкуса они совершенно разленились».

Пекин, 6 марта 2004 года: по телевидению идет репортаж, посвященный столетнему юбилею Дали. Усы. Глаза навыкате. Фотографии мэтра в компании знаменитостей — английского короля Георга V, испанского короля Хуана Карлоса с королевой Софией, Ингрид Бергман, Хичкока, Гарпо Маркса [9] , Уорхола. Торги на аукционе «Кристи» и суммы в долларах с внушительным количеством нолей — естественно. Фотографии работы Халсмана [10] . Фото, сделанное Маном Рэем [11] для первой полосы «Тайм мэгэзин». Одна «Венера Мил осекая с ящиками», две «Венеры Милосских с ящиками», три «Венеры Милосских с ящиками». И еще несколько картин. Без клише конечно же не обошлось, куда же без них. Даже в Китае. Операторы или те, кто ими руководил, не поскупились на спецэффекты и разные трюки. Ведь Дали — это сама экстравагантность, не так ли?

К сожалению, экстравагантность ради экстравагантности выглядела довольно жалко. Не хватало сумасбродства, одержимости, не было даже клоунского мастерства или, если угодно, фиглярства. Не тот уровень.

Для этого нужен талант, возможно, даже гениальность.

На это нужно положить всю жизнь.

Размах.

Размах во всем.

Высоченные потолки. Широченные коридоры. Необъятные холлы, повсюду роскошь, головокружительная роскошь. Монументальные лестницы в красно-охряных тонах залиты золотистым светом.

И среди всего этого царит торжественная тишина.

Мы в отеле «Мёрис» 27 апреля 1975 года. В конце длинного, устланного коврами, поглощающими все звуки, коридора. Номер люкс 106—108. Такой же огромный, как и всё здесь, он окнами выходит в сад Тюильри. В номере этом проживает суперзвезда по имени Сальвадор Дали.

На входе обычная проверка. Кордебалет прессы — и еще бог весть каких атташе.

На столе громоздится с десяток томов Полного собрания сочинений Мальбранша [12] — явно старинное издание кичливо выставлено напоказ. Тут же в комнате «Харлей-Дэвидсон», сверкающий всеми своими хромированными деталями, и желтоглазый оцелот, которого ласково поглаживает прелестная девица, чья кошачья фация наводит на мысль об удачно проделанной операции по изменению пола.

Едва скрываемое за нервными смешками, волнение уже достигло предела, равно как и любопытство. Дали — клоун. Это всем известно, и все ждут от него экстравагантных выходок, какого-нибудь очередного «подвига», надеются, что он опять всех удивит.