Салют Победы
Шрифт:
На месте нашего базового лагеря открылась ужасающая картина: всё полностью разрушено. Землянки сожжены. В суровые зимние ночи мы остались под открытым небом и без пищи.
Но партизан, оказавшихся как бы в безвыходном положении, это не сломило. Я не помню случая, чтобы девчонки плакали, а парни отчаивались. Мужественно переносили все невзгоды. Отправлялись на боевые задания, дежурили на посту, вели разведку и наблюдение. Согревали нас костры.
Сложнее было, когда мы остались без медикаментов. По весне собирали травы, кору, варили отвары, поили больных, промывали раны. А больных, ослабевших становилось всё больше. Заедали насекомые. Приходилось сложно. Немцы, уже зная дорогу к партизанским стоянкам, наведывались всё чаще. И командование отряда решило раненых и больных отделить от отряда.
Для этого было подыскано место в скале – небольшая пещера.
Я и Валентина Кравченко ухаживали за ранеными и больными. А Ольга Григорьевна Приходько лечила их, приносила лекарства и еду. Если их удавалось раздобыть. Под 1 мая 1942 года партизанам с самолёта были сброшены продукты
Елена Михайловна Волос, партизанка. Проживает в п. Ленино
4 мая 1942 года 1-й партизанский район принял под командование Басан Бадминович Городовиков. Военврача О. Г. Приходько забрали в штаб. Она меня взяла с собой. Так я оказалась во 2-м красноармейском партизанском отряде.
Год был очень сложным для партизан Крыма. Голод, болезни. Собирали в пищу всё, что давала природа, варили, но держались. Продолжали вести разведку, наблюдение, боевые и продовольственные операции. Во время одной партизаны залегли в засаде, а я вышла на дорогу, чтобы поговорить с идущими двумя женщинами, расспросила их. И тут из-за поворота показалась телега с двумя немцами. Я быстро скрылась в кустах, где находилась группа партизан. Они открыли огонь, убили фашистов, забрали лошадей, два автомата, аптечку и кое-что из еды. Но было и так, что теряли друзей. Приходили с заданий голодными. Уставшие, но сохраняющие мужество и присутствие духа, умудрялись шутить, особенно доктор Митлер (фельдшер Леонид Григорьевич Митлер), который веселил ребят анекдотами.
Немецкое командование после того, как пал Севастополь, решило направить на уничтожение партизан Крыма 20-тысячную карательную экспедицию, снаряжённую всеми видами оружия. Однажды утром я ещё не успела позавтракать (завтрак мы готовили очень рано, чтобы не обнаружить себя, так как по дымку стреляли из пушки, которая стояла в ближайшей деревне), с наблюдательного пункта доложили, что по дорогам из сёл идут обозы и много солдат. Немцы подключили к операции всех полицаев, старост, т. н. добровольческие отряды. Уже эхом разносились по лесу выстрелы. Мы отступали, отходили вглубь леса во 2-й партизанский район. Никого не встретив, спустились по склону горы вниз, остановились на каком-то пятачке, так как впереди нас шли шеренгой озверевшие, бешено кричащие каратели: немцы, румыны и все остальные. Мы залегли. Я и Ольга Григорьевна Приходько обменялись адресами (чтобы тот, кто останется живым, сообщил о товарище родным). И тут ребята-партизаны первыми открыли огонь из своего пулемёта. На нас обрушился такой шквал огня, что вокруг всё свистело и гремело. Все бросились врассыпную: одна группа вправо по косогору, а нас человек 14 – по полусгнившей речушке, вперёд, где казалась тишина. Вышли к реке, над которой высились обрывистые скалы, пошли по ней. Меня зацепило осколком – левую голень. А я и не почувствовала. Только на воде оставался след крови. Снова попали в засаду, решили переждать в кустах до вечера. Но положение осложнилось, мы оказались в кольце. Просидели до рассвета и, когда немцы сняли посты, ползком, перебежками вышли из окружения.
2–3 августа 1942 года мы добрались до 3-го партизанского района, где находился уцелевший отряд городовиковцев. Не веря своим глазам, Ольга Григорьевна и доктор Митлер обняли меня: они считали меня погибшей, так как видели на кустах терновника мой берет и санитарную сумку. Какое счастье – остаться в живых и быть снова вместе!
Борьба с врагом продолжалась, но всё труднее приходилось преодолевать сложности партизанской жизни. Самолёты с долгожданной помощью уже не прилетали, Красная Армия отступала всё дальше на Кавказ. И партизаны перешли на подножный корм, всё, что росло на земле, на деревьях, съедали. Надо было налаживать связь с населением. Во вражеский тыл было направлено до 400 коммунистов и комсомольцев. В это число попала и я с Марией Игнатовой. Нас вызвали в центральный штаб, провели беседу. Третьей с нами пошла радистка Ольга Ивановна Громова. Одновременно в Ичкинский (ныне Советский) район направили ещё два человека – Емельяна Пустовоя и его попутчика (которого я не помню, он был из другого отряда). 26 августа разведгруппа вывела нас на опушку леса, и мы отправились в путь. Каждого из нас снабдили какой-то суммой, но пропусков и адресов явочных квартир не было. В первые сутки благополучно прошли через сад деревни Шелхау.
Дальше – открытое поле. И надо было решать, как поступить. Вот на дороге показалось несколько крестьян, сопровождающих телегу, гружённую соломой.
Мы остались за кустом, а мужчины пошли им навстречу узнать обстановку. Выяснили, что в деревнях в основном спокойно. Только в соседнюю деревню прибыли немцы, якобы для борьбы с партизанами. Поля разбиты на участки и охраняются полицаями на лошадях. Мы были в затруднительном положении: как продвигаться дальше? Решили втроём идти через населённые пункты, а мужчины – степью.
По дороге мы встречали беженцев из Севастополя, спрашивали их обо всём. И решили говорить, что мы тоже беженцы, на всякий случай. Я иду к родным, а Марийка и Ольга – на Украину. До места назначения дошли благополучно, но уже у меня дома нас заметили. Мы успели спрятать деньги.
Ольга спрятала документы в рации, которую должны были доставить со связными, убедившись, что мы в безопасности. Но этого не случилось. Деревенский полицай повёл нас в районную жандармерию. Затем в гестапо. По пути я встретила сапёра Илью из группы лейтенанта Слетинского, которая ушла на неделю раньше в тыл к немцам с тем же заданием. От Илюши узнала, что они напоролись на засаду. Костя Руцкой был убит, а Илью, легкораненого, взяли в плен. В гестапо, куда нас привели, я увидела мужчин, с которыми мы вышли на задание.
Их обнаружили в степи в Карасубазарском районе полицаи, жестоко избили, до неузнаваемости, лица были в синих кровоподтёках. Когда нас вывели на прогулку, мы смогли обменяться несколькими фразами, хотя разговаривать не разрешали: что никого и ничего не знаем, что мы встретились в пути, если вдруг чего коснётся. Начались допросы, избиения – и так каждый день две недели. На рассвете подъезжала машина, загружали военнопленных и увозили. Так 16 сентября 1942 года мы не увидели на прогулке во дворе ни Пустовоя, ни Илью, ни Залеских (имени его не помню, сестра его Нина и мама были учителями, все они попали в плен).
А 19 сентября вызвали по списку 19 человек, и нас под конвоем провели по Симферополю до тюрьмы. Там находилось несколько женщин-военнопленных из Севастополя. Перед этим большую группу женщин из тюрьмы отправили в Польшу в г. Ченстохов. Лагерь военнопленных находился в т. н. картофельном городке, где свирепствовал сыпной тиф. Олю и меня как медсестёр отправили в картофельный городок. (Марийка осталась в тюрьме, так как переболела тифом.) Оля тоже заболела сыпным тифом. И её отправили в лазарет для военнопленных на Речной, 8, а меня в тюрьму в карантинное отделение. Врачи и фельдшера были тоже из военнопленных. Врач Крышталёв, фельдшера Федя Кирпичев и Зиновий Смирнов меня приняли хорошо. Я выполняла медицинские назначения. Больных было много, сплошные нары, и очень тяжелобольные. Как же мучительно было смотреть им в глаза: лекарств недостаточно, еда – 150 граммов хлеба с опилками в день, овощная баланда и травяной чай. Я задерживалась в палате, несмотря на то что врач Крышталёв говорил: «Выполнила назначение и уходи». Заболел сыпным тифом в тяжёлой форме и умер Зиновий. Нам разрешили его похоронить на городском кладбище в Симферополе. А вскоре и я заболела. Меня сопроводили в лазарет для военнопленных, там находились раненые из Севастополя, и туда направляли медработников. Я тяжело болела. Меня лечили наши врачи Белоненко, Гвасалия, Надежда. Я заново училась ходить, мне помогали Ксения Васильевна Шевцова и Наталия Сергеевна Рябцева. После выздоровления всех отправляли назад в тюрьму, но я упросила Николая Михайловича Гвасалию, чтобы меня оставили в лазарете. Мне доверяли ухаживать за больными, которые были на особом учёте у врачей, оберегать их, чтобы скорее поправились. Как я потом узнала, врачи из лазарета военнопленных имели связь с подпольем.
Ольга Григорьевна Приходько
Ребята из Феодосийского десанта, которые ранеными попали в плен, готовились к побегу, и я попросила их взять в свою группу. Но побег не удался. Неожиданно увеличили охрану возле лазарета, нас заперли, в помещении поставили парашу. А на третий день всех выгнали и под конвоем с собаками сопроводили на вокзал. Погрузили в товарные вагоны – и на Севастополь. Через две недели нас погрузили на баржи на Одессу. Был шторм, волны перекатывались через нас. В ночь ударил мороз. Одежда вся обледенела, многие получили обморожение пальцев ног. Мне повезло: я ноги не простудила благодаря тому, что мне в тюрьме дал сапоги Виктор Николаевич (фамилию не знаю). Поддерживавших друг друга за руки, нас провели по всему городу. Люди бросали в колонну хлеб, папиросы. Немцы с собаками отгоняли толпу. Нас поместили в школу за городом. Одесситы нас очень поддержали: собирались десятидворками, готовили домашние супы и приносили нам, а мужчин снабжали папиросами. Немцы разрешали. Мы очень были благодарны местным жителям. Для Марийки, которая в тюрьме переболела плевритом, это была большая поддержка. Стали поговаривать, что нас отправят в Треблинку. На душе было тяжело. Проезжая по Украине, пели песни: «Прощай, любимый город», «В бой за Родину» – несмотря на запрет. Люди на станциях останавливались, кричали: «Крепитесь!» Мы оказались в Польше в городе Седлице. Здесь были лагеря военнопленных и отдельно лазарет. В лазарете находились раненые и военнопленные, которые были отправлены на заводы и шахты в Германию и получили там увечья. Врачи и сёстры были наши, русские, тоже военнопленные. Нил Иванович Мамонтов, Дмитрий Андреевич Пушкарь, Лидия Сергеевна Троицкая, Ксения Васильевна Шевцова, Наталия Сергеевна Рябцева. Получив назначение от врачей, медсёстры шли в бараки, где находились военнопленные. Женщины располагались в отдельном здании, на ночь нас закрывали на замок. Утром приносили завтрак: баланда из брюквы, кусочек хлеба с опилками. Часто приходили эсесовцы, поднимали всех, выгоняли во двор, а в бараках производили обыски. Говорили, что немцы очень боятся, чтобы не было связи с польскими партизанами, которые находились в лесу неподалёку.