Сам без оружия
Шрифт:
– Синема. Прекрасно! Я люблю смотреть синема. У нас в Штатах много известных артистов.
– Надо выпить за встречу! – Гоглидзе выставил на стол две бутылки – коньяк и водку.
Браун довольно булькнул.
– Русская водка просто превосходна. И хотя я привык к виски и джину, но водка мне нравится!
– Так угощайтесь, господин Браун! У нас этого добра навалом!
– Навалом?! Да, понимай… много-много.
Гоглидзе налил американцу рюмку, а Белкин достал из небольшой сумки тарелку с нарезанными солеными огурчиками, дольки сала, порезанный хлеб. Потом выставил блюдо
Браун чокнулся по очереди со всеми, довольно приговаривая «я это уже видел», опрокинул рюмку и по примеру Белкина закусил ломтиком сала с хлебом.
– Файн! Ветшина!.. Сало просто замечательно! У нас так не делают!.. да, сало у вас замечательно! А вот бизнес плохо.
– А что так? – спросил Гоглидзе, подливая американцу еще водки. Он хотел споить этого заезжего бизнесмена и увести его от Зинштейна, чтобы Щепкин мог нормально с тем поговорить. – Почему это плохо?
– Делать бизнес в Россия тяжело! – упрямо повторил Браун. – Ваши… купцы, фабриканты, особенно чиновники не честно… тэрмс… условия. Брать… берут деньги, требуют… Купцы завышают цены, не умеют выполнять договор. Мы недовольны… Мои друзья уехали домой. Они будут делать бизнес в Южной Америке и Китае, но только не в России. Сорри! Я говорил… говорит правда!
Он вновь опрокинул рюмку, закусил огурчиком, вдобавок бросил в рот несколько ломтей семги, довольно закрыл глаза и стал жевать.
– Да, у нас любят обманывать! – вдруг заявил Зинштейн. – К сожалению, это беда России. Обманывают во всем.
Щепкин подозрительно глянул на режиссера. А ведь он имеет в виду кого-то конкретно. Иначе с чего бы это так заговорил?!
– Кстати, Григорий… – обратился к Белкину Зинштейн.
– Викторович, – подсказал тот.
– Благодарю. Григорий Викторович, вы с какими камерами работали? «Пате», «Дебри»?
– Ну да… – с заминкой ответил Белкин, выкладывая на стол хлеб.
Зинштейн подозрительно посмотрел на него и вдруг спросил:
– А как это – «голландский угол»?
Белкин понял, что попался, но продолжал игру:
– Могу и в углу снять… Не вопрос. Закусывайте, Сергей Михайлович.
Зинштейн побледнел. Обернулся к Гоглидзе, который уже разливал по третьему разу.
– Георгий…
– Давай просто по имени, дорогой, – махнул тот рукой.
– Вы же директор. Вы найдете бок-офис?
– Да сколько угодно! Что угодно привезу. Достать – не проблема.
Диана толкнула Щепкина под локоть и указала взглядом на еще больше побледневшего режиссера. Кажется, вся конспирация летела к черту. Зинштейн раскусил горе-синематографистов за две минуты.
– Бок-офис есть касса, – встрял Браун, кивая Гоглидзе, который пододвигал ему рюмку. – Это ясно.
– Вам! Но не нашему директору! – сдавленным голосом произнес Зинштейн.
Он покосился на Диану, вздохнул.
– Я так полагаю, мне глупо спрашивать, в каких театрах вы играли? Что такое «инженю»?
Диана легкомысленно улыбнулась.
– Сереженька, я только ступаю на этот полный загадок и трудностей путь. «Инженю» – это амплуа.
– И часто вы… выходили на сцену?
– Бывало. И не раз. Но только не на театральную. Мальчики, мне кто-нибудь нальет? Я хочу попробовать этот замечательный бурбон…
Браун и Гоглидзе одновременно потянулись к бутылке и помешали друг другу, неловко столкнув тарелку с семгой на ноги американцу.
– Шит!
– Извините, Джек! – Гоглидзе протянул тому салфетку. – Это надо срочно замыть. Идемте!
– Я тоже испачкался, – заявил Белкин, отряхивая штанину.
Он первым вышел из купе. Ротмистр почти силком поднял огорченного американца. Тот пожимал плечами и говорил, что это «эрунда» и что надо выпить «на посошъёк». Здоровый черт, даже водка не берет, хотя он уже грамм двести вылакал, а до этого грамм сто пятьдесят виски засадил. Не американец, а сибиряк какой-то!
Дождавшись, пока Гоглидзе уведет Брауна, Щепкин пересел ближе к Зинштейну. Тот испуганно отшатнулся.
– Что с вами, Сергей Михайлович? Лишнего приняли?
Зинштейн вздохнул, покосился на бокал с виски, отодвинул от себя.
– Кто вы? – спросил он немного дрожащим голосом. – Кто вы на самом деле?
– Ну здрассьте! – Щепкин укоризненно покачал головой. – Вы вроде бы трезвый еще! Забыли, кто я?
– Я помню, кем вы мне представились! И кем представили своих друзей. Оператор, директор, актриса! Прима!
Он бросил затравленный взгляд на Диану, та ответила обворожительной улыбкой.
– А на самом деле оператор ничего не понимает в съемке. Директор впервые слышит о кассе, гримерша Виолетта оказывается простой… Лукомский, сволочь, подсунул мне свою девку. Хотел пристроить в синема! А как пел! Мастерица, волшебница, золотые ручки! Знал ведь, что обман раскроется поздно и я не смогу надавать ему пощечин! Художник рисует как посредственный ученик художественной школы. Вокруг меня одни самозванцы! Выходит, и вы, Василий Сергеевич, тоже?
Впечатленный гневной тирадой режиссера Щепкин как-то пропустил упоминание о гримере и художнике. Состояние Зинштейна его заботило куда больше. Этак и до истерики дойдет, а она точно ни к чему.
– Вы… вы… деньги!.. О боже! – Зинштейн сжал кулаки. – Вы украли эти деньги! И теперь нас ждет тюрьма! Каторга! Это невыносимо!
– Сергей Михайлович, придите в себя! Какая тюрьма? Деньги мои! И я их вкладываю в дело! Приедем в Москву, попросите свежих столичных газет. Увидите заметки о начале съемок нашего фильма. Какой же вор будет кричать об этом на всю страну?
Щепкин положил руку на плечо Зинштейна, заставляя его замолчать.
– Да, небольшие накладки с персоналом. Но это мелочи. Что мы, не найдем оператора? Или гримера? Что до Дианы… вот увидите, как раскроется ее талант! Вы же это сами признали! Ну?
Упоминание о газетах и Диане немного успокоили режиссера. Тот искательно покосился на Диану и вновь получил обворожительную улыбку. Слабый румянец выступил на щеках Зинштейна.
– Но придется начинать сначала!
– У нас еще есть время! Актеры есть, персонал наберем. Дадим телеграмму в газеты Владивостока о том, что нужны специалисты. Хоть один-то там есть, уверяю вас! Это я знаю наверняка! Не стану же я вкладывать такие деньги в пшик?!