Сама себе враг
Шрифт:
Я тоже написала сэру Теодору:
«Помогите мне! Зачем Вы столько раз спасали меня раньше, если сейчас я все равно умираю?!»
Потом, осознав, что такие слова могут показаться доктору обидными, добавила:
«Даже если Вы не сможете приехать сейчас, когда я испытываю в Вас крайнюю нужду, я навсегда останусь благодарной Вам за то, что Вы сделали для меня в прошлом».
В результате доктор Майерн немедленно примчался в Эксетер, где, безумно беспокоясь за короля, я ожидала рождения своего ребенка.
Я написала
Очень скоро от Анны пришел ответ, и я поняла, что не ошиблась: успех и впрямь часто меняет честолюбивых людей к лучшему. Она прислала мне пятьдесят тысяч пистолей, что было весьма значительной суммой, а также все, что могло понадобиться при родах. Она писала, что отправляет ко мне мадам Перрон, свою собственную акушерку, которую искренне мне рекомендует.
Я была восхищена как добротой и любезностью Анны, так и присланными деньгами, большую часть которых немедленно передала Карлу на нужды армии.
Жарким июньским днем появилась на свет моя дочь. С первых же минут жизни она была прелестным ребенком, и, видимо, из-за того, что мы не хотели ее рождения, я полюбила ее больше, чем всех остальных своих детей.
Я даже дала ей мое собственное имя – Генриетта, а потом решила наречь ее еще и Анной – в честь королевы Франции, в благодарность за прошлое и в надежде на будущее хорошее ее ко мне отношение. Но для меня малышка всегда была просто Генриеттой.
Я очень беспокоилась за свою новорожденную дочь. Вдруг события будут развиваться не так, как год назад предполагали мы с Карлом, опьяненные счастьем встречи?
Я немедленно написала мужу. Сообщила ему о рождении дочери и попросила не верить невесть откуда взявшимся слухам о том, будто девочка родилась мертвой. Она с самого начала была очень живой и хорошенькой, и я не сомневалась, что Карл полюбит ее с первого взгляда.
Он написал мне, что ее следует крестить в кафедральном соборе Эксетера по обряду английской церкви. Дорогой Карл! Он опасался, что я решу крестить дочь в католическом храме!
Конечно, он был прав, не желая раздражать своих подданных! Думаю, прав был и доктор Майерн, считавший, что половина всех бед свалилась на Англию из-за моей приверженности к католицизму и моего стремления навязать его этой стране.
Я немедленно согласилась с пожеланиями Карла, и нашу малышку отнесли в кафедральный собор. Там был срочно сооружен королевский балдахин, но церемонии, естественно, не хватало обычной пышности.
Но какие бы страшные раздоры ни сотрясали страну, я испытывала ту светлую радость, которую чувствует любая мать, благополучно родив ребенка. Если бы Карл хоть ненадолго мог оказаться с нами, то я вообще забыла бы обо всем, что происходит за стенами моей комнаты.
Неделю спустя, когда я все еще лежала в постели, чувствуя себя страшно слабой после перенесенных страданий, ко мне примчался взбудораженный Генри Джермин.
Он без всяких церемоний закричал:
– Ваше Величество, вы в опасности! Эссекс стягивает к городу войска! Этот негодяй собирается потребовать, чтобы Эксетер сдался, иначе начнется осада.
– Тогда мы должны немедленно уехать отсюда! – вскричала я, вскакивая с постели.
– Это было бы небезопасно. Отряды Эссекса наверняка пустятся за вами в погоню, – предупредил Генри.
– Неужели он такой жестокий зверь? Неужели не знает, что я еще не оправилась после родов?! – возмутилась я.
– Ему это прекрасно известно, и он, несомненно, думает, что сейчас самый подходящий момент, чтобы сломить вашу волю, – пояснил Генри.
– Принесите мне перо и бумагу! – потребовала я. – Я напишу ему и попрошу у него защиты. Если в сердце у него сохранилась хоть капля жалости и сострадания, то он мне не откажет.
Генри подчинился, и я написала графу Эссексу письмо, в котором просила его позволить мне беспрепятственно уехать в Бат или Бристоль. Необходимость выпрашивать такую милость привела меня в негодование.
Получив же от графа ответ, я пришла в ярость. Просьба моя была отклонена. О, мне следовало лучше знать этого негодяя! И я еще умоляла его сжалиться надо мной! Эссекс написал, что намерен сопроводить меня в Лондон, где мое присутствие необходимо для того, чтобы ответить перед парламентом за начало войны в Англии.
Это уж была прямая угроза. Я поняла, что должна уехать прежде, чем врагам удастся схватить меня.
Но как я могла путешествовать с ребенком, которому было лишь несколько дней от роду? Я просто обезумела от горя. Я не знала, куда мне бежать. Я была уверена, что жестокий Эссекс задумал все это специально для того, чтобы схватить меня. Как я ненавидела этого человека! Он должен был бы воевать на нашей стороне. Но он предал свою семью и свой народ. Мне было легче простить того негодяя, которого звали Оливер Кромвель и о котором говорили все чаще и чаще. С его помощью круглоголовые добились невероятных успехов! И все же я могла бы простить его. Он был человеком из низов, но когда люди, подобные Эссексу, выступают против своих, то этого простить нельзя!
Но не было никакого смысла понапрасну терять время, возмущаясь графом Эссексом. Надо было думать о том, куда бежать и как бежать, поскольку бежать было необходимо. Если меня схватят и отвезут в Лондон, то это конец. Карл пообещает все, что угодно, лишь бы меня отпустили на свободу.
Итак, мне надо было бежать. Взять с собой свою новорожденную дочь я не могла. Пришлось оставить ее в городе.
Я послала за сэром Джоном Беркли, губернатором Эксетера и владельцем Бедфорд-Хауса, в котором я жила. Со мной уже была леди Далкейт, натура цельная и чистая. Мы с Карлом решили, что женщина эта непременно должна быть среди тех, кто станет заботиться о нашей дочери. И решение это оказалось правильным. Я никогда не забуду того, чем обязана леди Далкейт.