Самаэль
Шрифт:
— Что любишь? Из еды, в смысле? — спрашивает этот невыносимый мужчина, повернув ко мне лицо.
— Да, все ем… и побольше. Уж больно жрать хочется, — и строю милую мордашку.
— Тццсс…, что за манеры, миледи, — смотрю на него во все глаза. Ба, да мы еще и шутить умеем? — и достает большую тарелку с мясной нарезкой, какой-то салат, большой стейк и соления. Полез в хлебницу и достал нарезанный белый хлеб, — подойдет? Такое ешь?
— Уууу… ем, ем…, еще как ем, — достаю ложку из рядом стоящего шкафчика и вперед, работать челюстями. А он пошел к микроволновке
— Что? — смотрю на ее удивленный взгляд и не пойму, что не так.
— Да, не… все норм, — тянусь опять к ящику с приборами, беру еще ложку и пару вилок для него. Подвигаю тарелку с салатом к нему и даю приборы.
— Ты, типа не жадная, — ухмыляюсь. Надо же, решила и меня накормить…
— Типа… нет, все равно еда-то ваша… Чего мне ее жалеть, — говорю набив рот. Да, не красиво, но уж очень голодна.
— В детстве у меня разное было…, и такой, вроде как обычной еды, на первый взгляд, могло и не быть…, - что-то меня потянуло на лирику. Никогда и ни с кем не делился своими переживаниями по поводу детства.
— А, вы не замечали, что все наши проблемы родом из детства? Вот я, лично, не очень доверяю и уважаю мужчин… Вы, например, я так думаю, попали под какое-то влияние взрослых, которые что-то вам вбивали методично в голову, пытаясь разрушить или наоборот, что-то взрастить в вас…, - наверное еда на меня плохо действует. Желудок наполняется, а мозг отключается. Вот зачем, спрашивается, мне нужны эти задушевные беседы с ним?
— Ну, ты в чем-то права…, — вот, психолог хренов, а не Ева. Даже мысленно улыбнулся, что в реале я и забыл, когда делал. — И как, такую умную и проницательную, тебя отпустили из дома? Что тебе не сиделось в твоем Челябинске?
— Некому меня останавливать…, - кусок отбивной стал комом в горле при воспоминании о матери. — Мама умерла в прошлом году, и там больше никто и ничто не меня не удерживало.
— Прости…, - да, язык мой враг. Вот чего я лезу к ней в душу? Умом понимаю — не лезь, а сволочная натура требует еще подробностей. — А отец?
— Где-то, — пожимаю плечами. Что я должна еще сказать, что не знаю даже жив ли он…, - я не видела его больше пятнадцати лет. Что произошло, я не знаю. В один, не прекрасный день, мама собрала за час наши вещи, и мы укатили в никуда… А он остался здесь в Сочи.
— Ясно. А ты его помнишь или фамилию?
— Я все помню, но не хочу вспоминать, — что-то я уже объелась с этими разговорами закидывала в себя еду, как дрова в топку.
— Ты меня боишься?
— Бывает…, - отвечаю я, откинувшись на спинку стула. Какой-то у нас получается странный разговор. Может это по причине отсутствия людей вокруг или слабое освещение, но в данную секунду, я не считаю его монстром или демоном. Напротив меня сидит человек, и имя ему — не Самаэль. — Я считаю, что в вашей жизни, в определенный период, что-то произошло и вы взрастили в себе эту сильную личность.
— А, на самом деле, я мягкий и пушистый?
— Нет, вы человек со стержнем,
— Да, мать…, мой единственный близкий человек. Но в данное время, она за границей. Пытаюсь дать ей то, чего она была лишена в молодости. Она родила меня рано, в семнадцать и толком не знала маленьких человеческих радостей, — почему-то сейчас, я не думаю, что Ева лезет не в свое дело. Мне легко с ней делиться, но самое сокровенное, все равно оставлю при себе. — Ты наелась?
— Хуже, — тяжело вздыхаю и потираю свой живот. — Я — объелась. Теперь бы домой и продолжить прерванное дело, — он смотрит на меня удивленно, — ну, в смысле, сон.
— Пошли, я тебя отвезу.
Поднимаюсь и начинаю убирать со стола. Собрала столовые приборы и пошла к раковине мыть.
— Оставь, скоро придут работники и уберут, — говорю Еве.
— Нет. Так неправильно. Да и что тут мыть. Две ложки, вилки и тарелку. Это вообще не проблема… Я быстро. Посидите. — Быстро мою посуду, ставлю тарелки в сушилку. Заворачиваю обратно в пищевую пленку остатки еды и ставлю в холодильник. Беру тряпку и вытираю стол от крошек.
Сижу и слежу за ее действиями. Вроде ничего необычного она не делает, но я понимаю, что любая другая моя временная подружка этого б не делала. Каждая я б строила из себя леди, и, во-первых, не ела б при мне, как мужик после смены, в смысле все подряд, а грызла б свои листочки, а во-вторых, не стала б убирать за собой. Простые действия, но подкупают. Веет от нее, какой-то домашней теплотой, заботой… Рядом с ней легко представить большой дом, зеленую лужайку, детей, совместные завтраки… Мои мечты прерывает Ева.
— Я все, готова. Поехали?
— Поехали…
— Я очень близко живу, и могла б пройти сама, но…, - пожимаю плечом, — стремно, как-то… Не хочется вас задерживать, может у вас там… это, дела…, кто-то ждет…
— Не говори ерунды, я же сам предложил. Раз сказал, что довезу, значит довезу. Даже если ехать за угол.
— Ну, — рассмеялась я, — не так близко. Квартал надо проехать. Он встал и пошел на выход. Я выключила свет и пошла за ним. Опять тусклый коридор и мы вышли на улицу через черный выход. Там стояла припаркованная, нет не большая, а огромная машина, по-моему, американская. — Вот это, крутяк… Что это?
— Где? — поворачиваю голову, не пойму, что привело Еву в такой восторг, а когда увидел, как во все глаза смотрит на мою машину, понят, что так ее впечатлило. Ну, да, большая, а мне нравиться. — Это «пятый» Cadillac Escalade. Нравиться?
— А кому-то это, — и провожу рукой по кузову, — может не понравится? И вам под стать. Я уверена, что любая другая была б на вас, как пиджак школьника, на качке.
— Да, у тебя с аналогиями, все в порядке. Садись уже.
Открываю дверь, а там еще лучше, чем снаружи. Коричневый кожаный салон, панель приборов, как у космической ракеты… Села, поджала руки, ноги, чтоб не дай бог, что не испортить…