Самая легкая лодка в мире
Шрифт:
Горемыки мы все-таки, горемыки! Горемыки оттого, что расстаемся друг с другом.
– Подожди минуту, – сказал я капитану и побежал через поле обратно.
Дед Аверя стоял под соснами, грустно опустив летающую свою голову. Мы обнялись на прощанье, и я отдал ему пачку хорошего индийского чаю, того, что называется черный, байховый.
Глава XIX. КУМ КУЗЯ
И течение в Кондратке оказалось куда быстрей. По макарке медленно влеклись мы, а тут подхватила лодку
Но не было в речке Кондратке коряг, вода здесь была синяя и молодая. В ней вспыхивали ослепительные диски – солнечные блики, голавлиные бока. И птиц было много, и все больше куликов. Они бежали перед нами по берегам, взмахивали белыми хвостами, взлетали с криком.
– Кулики взлетают! – радостно сообщал капитан и добавить к этому сообщению больше ничего не мог.
Развеселила нас Кондратка-речка, отвлекла от горемычной нашей судьбы.
– Кулики взлетают! Кулики! – не Голова Летающая, а – кулики! – вскрикивал капитан.
– Летающая Голова куликам не помеха, – заметил я. – Пускай летают и те, и другие.
– Чепуха это, – сказал капитан. – Пускай кулики летают, а голова человеческая на плечах сидит.
В душе-то своей я был согласен с капитаном. Я всегда восхищался полетом куликов. На первый взгляд, вроде и нет у них особого полета, а только взлет с пробежкой по песочку и крик: кууууу-лик! Но есть он, есть полет, который быстро уходит из глаз и еще быстрей из памяти. И с этим бессмертным полетом нечего рядом болтаться человеческой голове.
– И вообще я не верю, что у деда голова летает, – сказал неожиданно капитан.
– Погоди, но мы ведь сами только что видели. Летала, еще и чесночку просила.
– Обман это, – сказал капитан. – Чикнул в пупок – и голова полетела.
Чушь! Голова наша и с телом-то вместе летать не может. И это хорошо, даже замечательно.
– Чего ж в этом хорошего?
– Телу человеческому летать не нужно, – твердо сказал капитан. – Самое лучшее в человеке – это голова. А тело – чепуха, подпорка и ящик для питания головы. Взять, к примеру, живот – это ведь ужас! Нет, я вовсе не хочу, чтоб мой живот летал. А вот голова – хорошо бы, да не дал бог.
– А что ты к животу привязался? – сказал я. – Чего он тебе сделал? Пускай и он полетает немного.
– Терпеть не могу живот! – раздраженно отвечал капитан. – Тут уж матушка-природа не расстаралась. Все так здорово придумала в человеке, и вдруг – живот!
– Успокойся, – сказал я, – вряд ли есть на свете летающие животы.
Но капитан не мог успокоиться. Он ругал живот на все корки и совершенно захаял это создание матушки-природы.
Природа же матушка легкою волною несла нашу лодку мимо древних елок и сосен, среди березняков и перелесков, как будто намекая капитану, что ею создано и кое-что получше живота.
Лес, что тянулся по левому берегу, кончился. Вместе с Кондраткой вылетел «Одуванчик» в поле, на простор, и мы увидели деревню Коровиху.
На холмах, рассеченных заборами, лежала деревня Коровиха. Низкие серые дома ползли вверх по склонам, а вниз, к речке, скатывались с холмов баньки. Никаких коров видно не было, но в деревне, в линиях холмов было и вправду что-то коровье.
Разыскав по огородам Кузин дом, мы постучались в окно. Тут же стекла распахнулись, на улицу высунулась женщина с пунцовыми щеками, в белом платке. Как видно, кума.
– Не здесь ли Кузьма живет? – спросил я. – Аверьянов кум? Мы ему от деда Авери поклон принесли.
Недоверчиво осмотрев нас, женщина захлопнула окно и спряталась в доме.
Никаких признаков жизни из окна более не являлось.
Подождав пару минут, я снова стукнул в стекло. Пунцовая кума быстро высунулась наружу.
– Дома хозяин-то?
– Дома.
– Так пускай на улицу выйдет.
Кума задумалась и, сомневаясь, покачала головой.
– На улицу он выйти не может.
– Что такое с ним? Не заболел ли?
– Да вроде нет, – ответила кума, призадумавшись.
– Ну пускай в окно выглянет.
– Ну уж нет, – сказала кума, – этого никак нельзя. Да вы заходите в дом.
Слегка растерянные, мы с капитаном поднялись в сени, скинули сапоги и вошли в избу. Из открытой двери вкусно пахнуло рыбными пирогами, топленым молоком. В огромной семиоконной комнате стоял вдоль окон стол, у которого и сидела пунцовая кума. Кума Кузи видно не было.
Отчего-то робея, мы с капитаном прошли в носках по чистым половичкам, присели у стола.
– Где же кум-то Аверьянов, Кузя? – спросил я.
– Кузя-то? – переспросила кума. – Здесь Кузя.
– А где он? Что-то его не видать.
– Да он на печке спрятался, – ответила кума. Не успели мы с капитаном удивиться, как с печки раздался решительный голос:
– Помалкивай!
Кума прикрыла рот платком, а я обернулся к печке. Лежанка была задернута занавеской, за которой кто-то шевелился.
– Дядя Кузя, – сказал я, – вы там?
– Тута я, на печке, – послышался в ответ кумов голос.
– Спускайтесь сюда, – пригласил я, – мы поклон вам привезли.
– От Авери, что ль?
– От него. Слезайте, познакомимся.
– Зачем же я буду слезать? – сказал кум. – Я ведь спрятался.
Мы с капитаном окончательно оробели.
– Ну мы тогда пойдем, – сказал капитан.
– Куда это? – крикнул с печки кум. – Самовар горячий, садитесь чай пить.
– Как же мы будем чай пить, если хозяин прячется?