Самая высокая на свете гора
Шрифт:
Она протянула мне «Занимательную химию», я сказал спасибо, и теперь следовало попрощаться, ведь я же вроде пришел за книжкой, но вместо этого я стал перелистывать странички, пестрящие многоэтажными формулами.
— Хочешь я тебе объясню, что такое стеклография? — неожиданно, как тогда об одиноком мяче, спросила Марианна. — У меня сестра учится в полиграфическом, она занимается этим… Хотя, может, тебе неинтересно?
Я возразил — нет, интересно. Тут позвонили, и Марианна пошла открывать.
Андрий Веселовский стал на пороге и посмотрел на меня так, словно
— Ты здесь… как? Ты — здесь? Ну, привет. А я, знаешь, за книжкой.
— Я тоже. Вот — «Занимательная химия»… Ладно, Анка, я пойду.
Я помахал им рукой, но Марианна вдруг попросила:
— Сень, не уходи! Я тебе еще одну химию найду, хорошо? Садись!
Она подошла к шкафу и стала снова просматривать книжки, а мы с Андрием стояли молча и не смотрели друг на друга. Вообще я почти не говорю неправды, и теперь я не мог простить себе этой глупой книжки: я же ее все равно не стану читать.
— Нашла! — сообщила Анка. — А тебе что дать? Что тебе дать, Веселовский?
— М-м-м, — сказал Андрий. — У тебя есть «Овод»?
— Ты уже читал. Придумай что-нибудь другое.
— Не хочу я придумывать. Дай «Овод».
— Как знаешь, — Марианна равнодушно пожала плечами.
Мы вышли вместе с Веселовским.
На улице Андрий спросил:
— Тебе куда?
— Туда, — я кивнул головой.
— А-а, — сказал Андрий. — А мне туда, — и показал в противоположную сторону.
Есть такая песенка — «Марианна, Марианна»? Может быть, есть, а может, и нет. «Марианна, Марианна»… Валерик Ляхов рассердился:
— Ну вот, гипноз и есть! Ты бы лучше о матче подумал! Вон Веселовский две тренировки пропустил, а капитан песенки распевает!
— У него нога болит!
— Знаю я! Никакая нога у него не болит. Он по улице нормально ходит.
— Не болтай глупостей! У него нога болит.
— Да ты капитан или нет? Ты хочешь, чтобы мы проиграли?
И я подхожу к Андрию:
— Слушай, Веселовский! Ты придешь сегодня на тренировку?
— Не знаю.
— Ну, это уж слишком! То нога болит, то «не знаю»! Какая тебя муха укусила?
— А ты что, хочешь поймать эту муху, Сень Сеньков?
— Ой, мальчики, не ссорьтесь! — пискнула какая-то девчонка. — Химичка идет!
Но, должно быть, так уж было суждено, чтобы все дурное происходило со мной в химическом кабинете.
— Пусти! — сказал я Веселовскому. — Дай пройти.
А он словно и не слышит — стоит, и все. Я отстранил его, он отшатнулся и задел рукой фантастическое сооружение из десятка колб, пробирок и реторт.
— Так, — сказала химичка. — Довольно. Больше я вам спускать не буду. Веселовский, Сеньков — к директору! Сейчас же, немедленно! — Лицо ее порозовело, как лакмус в кислой среде. От такого «химического» сравнения я даже улыбнулся.
— Вам смешно? Что вам смешно, Сеньков?
— Нервный смех, Татьяна Дмитриевна, — сказал я.
В кабинете директора Татьяна Дмитриевна объясняла:
— Это футбол! Это результат увлечения дикарской игрой!
Директор сказал:
— У вас послезавтра матч с девятым «А»? Что ж, встреча не состоится. Да, да, можете считать, что проиграли! Сейчас я прошу вас, Татьяна Дмитриевна, продолжать урок, а с этими товарищами мы поговорим на педсовете.
Но на следующий день директор вызвал нас в кабинет и сказал:
— За вас поручились. Взяли на поруки. Человек серьезный, я ему верю. Не подведите человека.
Если бы не эти «поруки», встреча бы сорвалась, и кто знает, простила ли бы мне «Комета». Но когда тебя берет на поруки неизвестный, никакой радости не ощущаешь. Не знаю, как Андрию, а мне было тошно, как после манной каши.
Наши школьные коридоры длинные, с целый квартал. Идем мы с Андрием и молчим. В конце концов, почему надо молчать? Я никак не мог вспомнить, что же, собственно, случилось, почему мы с Андрием поссорились. Ну, однако, что бы ни случилось, а «Комета» остается «Кометой»! Ссоры здесь не должны играть никакой роли.
— Ты, Веселовский, приходи на тренировку.
— Ничего, не волнуйся, я в хорошей форме.
Я мог бы ему сказать, что я капитан, что существует спортивная дисциплина.
Но я сказал о другом:
— Андрий, ты же знаешь, у нас нет запасных игроков. Если одного не хватит, можно провалиться.
— Что ж, ты капитан, ты и думай. Твоя команда!
Я стоял и злился. Ах, моя команда! Ну пускай! Я придумаю. Что захочу, то и сделаю. Моя команда!
До матча оставалось всего десять минут. «Комета», выглаженная и чистенькая (каковы-то мы будем через пятнадцать минут!), сидела на длинной скамье и нервничала: Андрий Веселовский не пришел.
Валерик Ляхов говорил:
— Я так и знал, я так и знал, что случится беда, рыжая девчонка перешла мне дорогу с пустым ведром! Под самым носом!
Игорь Диброва мрачно предрекал:
— Мы не забьем ни одного гола! Всегда первый забивал Веселовский, а второй я…
— Ребята, а может, у него и в самом деле нога болит?
— А может, он еще придет? Просто испортился трамвай, бывает же?
Но я знал, что виноват не трамвай. Я знал, что Андрий не придет, еще тогда знал, когда он сказал: «Ты капитан — ты думай». И потом знал, когда вечером он пришел на школьный двор, а мы с Марианной стояли на футбольной площадке — я в воротах, а Марианна (вот бы никогда не поверил!), как настоящий футболист, забила классный гол. Гол в самом деле был классный, — во всяком случае, я не смог взять этот мяч.
Андрий не видел гола. Он пришел немного позже, сказал:
«Привет, Анка!» — а на меня даже не глянул, как будто меня не было, как будто я просто рваная футбольная камера, а не капитан команды.
«Здравствуй, Веселовский! — ответила Марианна. — Что ты нам скажешь?»
«Вам? — Андрий поднял камень и запустил его в каменную стену, за которой был школьный сад. — Я хочу тебе кое-что разъяснить, Анка… Скажи, что важнее: человек или футбол?»
«Футбол. Разумеется футбол, если человек — не человек, а трус, которого… надо брать на поруки!»